Проклятье на последнем вздохе или Underground - Елена Гладышева

От всех этих разговоров у Григория ужасно разболелась голова и совершенно отказывалась, что — либо соображать. Его допрашивали уже больше часа, совершенно не сочувствуя его разбитому состоянию. Чтобы его поскорее отпустили, Григорий был готов подтвердить всё что угодно. Но пока не улавливал что? Только постоянно ёрзал на стуле, испуганный и злой.

— Ведь был мужик, как мужик и маляр не плохой, даже с талантом художника. И жена у него работящая и дочка маленькая. Спился! Жаль, что я его в ЛТП не оформил, — сокрушался участковый.

Он был хороший участковый, но его участия катастрофически не хватало на весь его стрёмный участок.

— А теперь вот опустился, словно рок какой над ним довлеет!

Но партийный атеист полковник Чистяков в довлеющий рок не верил. И, чтобы найти своим подозрениям подтверждение, он решил допросить этого, провонявшего мочой и хлоркой, уже не человека о том, где он взял дорогой кулон, с пристрастием.

С вечера Анна слышала, как пьяный Григорий шарахался на своей половине, разговаривал вроде как сам с собой, уронил ведро, потом ещё что — то, потом, наконец, затих.

Утром, собираясь на работу, она пошла покормить своего непутёвого брата горячими макаронами с тёртым сыром, опасаясь, что ей к нему придётся долго стучаться. Но входная дверь легко поддалась на нажатие рукой.

Яркий, утренний свет брызнул на полутемную терраску.

Прямо перед Анной висел посиневший Григорий с высунутым тёмным языком. Под ним на полу растеклась лужа. Рядом валялась перевёрнутая табуретка.

48

Придя на работу в свою смену, Супонина Люба к своему ужасу узнала от уборщицы, что вчера из Москвы приезжал строгий полковник КГБ и разыскивал того, кто купил какой — то кулон у Гришки — алкаша.

— Наверно этот пропойца стянул его у кого — нибудь! А может там дело мокрое?! — предположила уборщица. — Не зря же он этой ночью повесился?

Люба побледнела. На её лице ясно обозначились все её конопушки, и предательски затряслись руки. Ведь это она купила у Гришки кулон. Сто раз уже зарекалась не покупать ничего у алкашей!

Один раз Люба на этом уже погорела, когда у неё конфисковали золотые часы, за которые она отдала пятнадцать рублей. Это была виндикация — изъятие украденной вещи у неё — добросовестного покупателя. Люба хорошо запомнила это слово, потому, что ей очень жаль было, выброшенных на ветер денег. Хотя часы и стоили раз в десять раз дороже. Да ещё следователь пригрозил, что в другой раз усмотрит в её действиях систему.

Но этот кулон Любе понравился. Такой дорогой, изящной вещицы она раньше не видела никогда. Да и Гришка за него просил совсем не много. И, потом, на этот кулон она возлагала особые надежды.

Надя — дочка Любы, занималась в кружке бального танца. На концерте, посвящённому празднованию Первомая, она в настоящих пуантах и балетной пачке, танцуя специально придуманную для неё руководителем кружка композицию, порхала по сцене лёгким пёрышком. Переполненный зал местного клуба, затаив дыхание, восхищённо смотрел на юную балерину, а потом взорвался аплодисментами.

Люба взобралась на цену и, чувственно расцеловав дочь, подарила ей большую коробку конфет. А Наденька, в ответном порыве, запросилась в балетную школу.

Но в Москве их ошарашили заявлением, что восьмилетняя Надя для учёбы у них уже старовата. Правда, обещали пристроить девочку в танцевальный коллектив, предупредив, что Надя, при своей довольно серенькой внешности, всегда будет танцевать в последних рядах.

Надя заливалась горючими слезами, а Люба от жалости к дочери не находила себе места и сетовала на то, что они живут на периферии. Были москвичами — давно бы узнали все правила поступления.

А, когда она увидела кулон, то у неё появилась слабая надежда продать его или сдать в ломбард и дать за дочь взятку за решение проблемы.

Сама Люба, не имея никаких талантов, больше пяти лет проработала официанткой в привокзальном ресторане. Целыми днями таскала тяжёлые подносы, постоянно изворачиваясь от перепитых клиентов, которые под действием алкоголя начинали вольничать и распускать руки. Любу от них просто тошнило, как и тогда, когда она обязана была угождать таким лебледям, как Маргоша или Анька Милёхина.

Когда у Любы родились дочки — двойняшки, она испугалась. Конечно, она хотела родить второго ребёнка и тем самым ещё крепче привязать к себе мужа. И страхи Любы оказались не напрасными. Принеся домой дочек, она поначалу положила их в одну детскую кроватку. Лишнего места в её доме не было, да и малышки родились очень маленькими и пока им было не тесно.

Несмотря на их несомненное сходство, со временем Люба стала замечать и сильное различие между ними: одна часто ворочалась, а вторая нет. Оказалось, что у одной из них — детский паралич. Видимо врачи проморгали вторые роды и у ребёнка началось кислородное голодание. Как бы там ни было на самом деле, но вторую девочку парализовало.

Вместо ожидаемой радости в Любин дом пришло чёрное горе. Сначала Люба не работала. Уход за двумя малышками, одна из которых была безнадёжно больна, отнимал слишком много времени. Но потом, разглядев в старшей дочери неплохую помощницу, Люба устроилась официанткой и стала работать по вечерам, оставляя малышек на попечение, возвращавшейся с работы свекрови и старшей дочери.

Со временем она без зазрения совести начала обсчитывать пьяных клиентов, оправдывая себя тем, что собирает деньги для своих детей, одна из которых, сколько бы она ни прожила, всегда будет нуждаться в посторонней помощи.

А недавно свои сбережения Люба, как нарочно, потратила, купив старшей дочке пианино. Она, безусловно, его заслужила, да и училась в музыкальной школе. Хотя особым талантом не блистала, но терпенья ей было не занимать. Теперь она часами разучивала гаммы, вызывая головную боль у Любиной свекрови, которая жила с ними и недавно вышла на пенсию. В результате свекровь, поставив инвалидную коляску с больной внучкой в тенёк, чаще стала полоть грядки в огороде, освободив Любу и от этой заботы.

— А у Наденьки моей несомненный талант. Почему она должна отказываться от своей мечты? — у Любы слёзы подступили к горлу.

Целый день она была сама не своя.

Её подруги уж было решили, что это от того, что и примерный Любин муж, наконец, загулял от неё.

Забыв рассчитать два, оставшихся довольными этим обстоятельством, столика, вконец разозлившаяся и выместившая своё зло на других посетителях, заработав за это нарекание от начальства, Люба пришла домой, как разбитая.

Домашние уже спали, а Люба, насмотревшись на кулон и погасив свет, долго сидела в раздумье на табурете на кухне.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});