Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - Топильская Елена Валентиновна

На заседаниях экспертной комиссии присутствовала и следователь Корнилова, закон предоставлял ей такое право.

Осмыслив наблюдения экспертов, Корнилова на заседании комиссии задала им ряд дополнительных вопросов: усматривается ли сходство клинической картины заболевания Зуйкова в 1981 году с клинической картиной отравления таллием; не явилось ли заболевание, по поводу которого Зуйков был госпитализирован в 1985 году, рецидивом предыдущего заболевания; сходны ли клинические картины отравления членов семьи Талановых и заболевания Зуйкова.

После долгих совещаний эксперты ответили: да, они подтверждают вывод патологоанатома о том, что смерть Зуйкова наступила от отека головного мозга при явлениях остановки дыхания, — но лишь частично, так как эта формулировка не полна, она не раскрывает этиологию (причину) основного заболевания.

В действительности отек головного мозга явился лишь осложнением (следствием) диффузного и обширного энцефалита. Как в 1981 году, так и четыре года спустя заболевания Павла Зуйкова начинались сходными жалобами и клиническим симптомами. А это свидетельствует о том, что в клинической картине острого периода обоих заболеваний ведущими оказались три группы симптомов: поражение головного мозга (типа энцефалита), поражение периферических нервов (типа острого неврита) и общая токсическая реакция организма (слабость, заторможенность, тошнота, рвота, глухие тоны сердца, судороги, диспепсия).

И вот на основании сходства жалоб и клинических симптомов с разрывом в четыре года комиссия экспертов пришла к выводу, что эти заболевания могли иметь одну причину; более того, последнее заболевание Зуйкова явилось не рецидивом предшествующего острого заболевания, а возникло как новый, самостоятельный процесс. И характерна такая клиническая картина для отравления солями тяжелых металлов, в том числе и солями таллия.

Эксперты специально отметили в своем заключении, что клиническая картина заболеваний Зуйкова сходна с клинической картиной острого и восстановительного периода отравления семьи Талановых. В обоих случаях ведущим комплексом симптомов было поражение головного мозга, периферических нервов и картина общего отравления организма с тотальным облысением.

Эксперты даже подсчитали дозу отравляющего вещества, содержащего таллий, которую должен был получить Павел Зуйков: не менее 420–480 милиграммов.

Когда же следователь задавала Зуйковой вопросы о смерти сына, Зинаида Андреевна разражалась бурными рыданиями: «Как вы можете! Единственный, любимый сын, такое горе…»

А сам Павел уже не мог ничего рассказать. И дело было направлено в суд с обвинением Зуйковой в покушении на убийство семьи Талановых; Павел Зуйков в потерпевших не упоминался.

В. К. Корнилова предположила, что его мать не желала смерти сына; Павел мог случайно найти и выпить раствор, приготовленный Зуйковой для соседей. Так или иначе, следствие сочло доказательства недостаточными для предъявления ей обвинения в умышленном убийстве сына.

Окончив расследование, Валентина Константиновна Корнилова направила в исполком Ленинградского горсовета письмо о том, какую трагедию перенесли жители коммунальной квартиры Талановы; и о том, что пережитое не позволяет молодой женщине, ставшей инвалидом в результате совершенного в отношении нее соседкой преступления, дальше проживать вместе с маленьким ребенком в той коммунальной квартире, где их чуть не убили.

Произошло чудо — Талановым дали отдельную квартиру. (Только вот здоровье им вернуть уже никто не мог.) А Валентине Константиновне еще много лет злопыхатели задавали вопрос, сколько ей за это заплатили…

Зуйкова была осуждена к длительному сроку лишения свободы. Судьи наверняка внимательно прочли документы, венчающие титанический труд судебно-медицинских экспертов, в том числе и заключение о причинах смерти сына отравительницы.

«ДУМАЙТЕ, КОЛЛЕГА, ДУМАЙТЕ!»

Будучи экспертом, которого приглашали для участия в самых сложных и важных экспертизах по громким делам, вызвавшим общественный резонанс, Вадим Петрович, тем не менее, никогда не отказывал своим ученикам в помощи и по, казалось бы, простеньким, рядовым делам, о которых не писали в газетах.

Впервые я, тогда еще молодой следователь районной прокуратуры, вчерашняя студентка, обратилась к Вадиму Петровичу с просьбой помочь хотя бы советом (об экспертизе, проведенной профессором Петровым, я и не мечтала) в такой ситуации.

Следователя, дежурившего по городу, вызвали на труп мужчины в нашем районе. Приехав в квартиру, где случилась смерть, он увидел лежавшее в коридоре на полу тело с ножевым ранением аккурат под правой ключицей, правая рука была испачкана кровью.

Находившаяся тут же вдова, пожилая, не лишенная приятности женщина, — рассказала, что ее покойный муж тихим нравом не отличался и в этот вечер, выпив, стал скандалить, еще не войдя в квартиру. Кричал всякие глупости, оскорблял ее и даже взял в руки кухонный нож. Она, уже давно устав от такой жизни, даже не испугалась, просто отвернулась от него и стала вешать одежду в шкаф. И вдруг услышала его голос: «Нет, тебя я убивать не буду, лучше покончу с собой…» Сочтя это пьяной болтовней, она даже не посмотрела в его сторону. Обернулась только на звук тяжело упавшего тела. Муж лежал в коридоре, вдоль стены, в груди торчал нож. Потом он выдернул нож из раны правой рукой и отбросил его. Когда она осмелилась подойти к мужу, он уже не дышал. Сама не понимая, что делает, она подобрала нож, машинально вымыла его в кухонной раковине, а потом позвонила в «скорую помощь» и милицию.

Дежурная бригада посочувствовала женщине, тем более что оперативники успели пройтись по соседним квартирам и выяснили, что покойник не просто скандалил с женой, он натуральным образом издевался над ней и стремился всячески ее унизить; оскорбляя ее, он нарочно выходил на лестницу и кричал так, чтобы было слышно соседям; вот и в тот фатальный вечер пьяные его крики были слышны всей парадной.

А вот жена старалась вести себя достойно, и даже никогда не отвечала ему, просто отмалчивалась.

«Типичное самоубийство пьяницы», — вынес вердикт дежурный следователь и, не став тратить время на описание места происшествия, поручил милиции оформить направление в морг и со спокойной совестью отбыл на другой, более актуальный, вызов. И только добросовестный эксперт-криминалист, не удержавшись, сделал несколько снимков картины происшествия.

А молодая сотрудница прокуратуры Топильская, которой начальник поручил рассмотреть материал об обнаружении этого трупа, явно «отказной», сидела вечерами в своем кабинетике и ломала голову, как теперь восстановить картину происшедшего и проверить слова единственной свидетельницы, поскольку в ее рассказ не совсем укладывались данные судебно-медицинского исследования трупа о глубине и направлении раневого канала: удар был нанесен с такой силой, что на коже отпечатался след упора ножа, и наносился он справа налево, сверху вниз.

И как отчаянный вопль, акт завершало резюме вскрывавшего эксперта: «Хотя область раны является доступной для нанесения удара собственной рукой, крайне маловероятна возможность причинения ранения самим погибшим…»

И действительно, попробуйте ударить себя правой рукой под правую ключицу с такой силой, чтобы нож вошел по самую рукоятку, да еще справа налево и сверху вниз!

Вадим Петрович утешил меня тем, что, по его мнению, еще не все потеряно.

— Да, у нас нет протокола осмотра места происшествия с детальным описанием положения тела и следов крови, но ведь есть фототаблица.

— Но на фототаблице-то не отражено, какого размера следы крови, на какой высоте они расположены, а для следственного эксперимента эти данные необходимы!

— Не страшно, фотографии сделаны с масштабной линейкой. Значит, их можно увеличить до масштаба 1:1 и наклеить на ту стену, где была кровь, — вот и будет воссоздана обстановка места происшествия.

— Да ведь на фотографиях запечатлен только кусок стены; куда же я наклею фотографии в натуральную величину, если не знаю точного места, где эти брызги крови располагались, ведь стена давно вымыта хозяйкой, — чуть не заплакала я. Это спустя много лет я научилась находить выход из, казалось бы, безвыходных следственных ситуаций. А тогда любая мелочь представлялась мне вселенской катастрофой.