Мой мужчина - Джоанна Линдсей

— Боже правый! — вздохнул Чад.

— Мне очень жаль…

— Не так, как мне.

Глава 33

Чад так и не сумел уснуть, и это его не удивило. Хотелось напиться, но слабое домашнее вино мало подходило для этой цели, а крепких напитков Рыжая предусмотрительно не держала. Еще больше хотелось перевести стрелки на двадцать четыре часа назад и прожить день заново, по-иному.

В доме тоже спали не все. Стоя на пороге домика ковбоев, Чад смотрел на единственное освещенное окно и задавался вопросом, чье оно. Он надеялся увидеть там силуэт, но, сколько ни наблюдал, никто так и не показался.

Он был близок к отчаянию. Так чувствует себя попавшее в ловушку животное: еще ничего не происходит, но опасность неминуема. Ему подсунули приманку, и он, как глупый зверек, попался. Не важно, что Аманда к нему равнодушна, не важно, что он принял ее за другую, — все равно назад дороги нет, а все потому, что она оказалась девственницей. По доброй воле или по ошибке, но он лишил ее невинности и должен был отвечать за свой поступок.

Отказаться от ответственности было бы подло, это было бы в духе Спенсера Эванса. Именно так тот поступил когда-то с Клэр Джонсон. Аморальный по самой своей сути, он никогда не принимал в расчет последствий своих поступков, их влияния на жизнь других. Все, что его интересовало, это как доставить себе удовольствие. И почему Аманда не устремила свои взоры в его сторону? Правда, это не обеспечило бы ей мужа.

Было уже за полночь, когда Чад отказался от всяких попыток уснуть. Он набросал для Лонни список самых спешных работ, оседлал лошадь и отправился туда, где снабжали спиртным. Отлучка была неизбежной: следовало навестить отца и «обрадовать» его новостью о предстоящей свадьбе. Для этого в первую очередь требовалось напиться.

Дело близилось к полнолунию, да и ночь выдалась ясная, так что дорога в город не доставила никаких неприятностей. Бледный лунный свет заливал окрестности, но Чад не замечал ничего вокруг себя: он был с головой в своих тяжелых раздумьях. Лошадь не возражала, что поводья отпущены. К четырем утра впереди замаячила городская окраина.

Салун «Не здесь» открывался только с рассветом, но у «О'Малли» выпивку отпускали всю ночь. Даже когда у стойки не бывало ни единой живой души, двери все равно держали нараспашку — на всякий случай.

Как раз когда Чад подъехал к салуну, оттуда вывалилась последняя пара завсегдатаев. Бармен Арчи принял заказ, толкнул к нему бутылку и стакан и вернулся к потрепанной книжонке с грудастой блондинкой на обложке.

Из девочек с верхнего этажа в ночную смену работала только Волосатая Сью. Свое прозвище она получила за обилие волос на ногах, которые, сколько ни брей, щетинились через крупное плетение черных чулок. Зато ноги у нее были отменные, и клиенты не возражали. Да и вообще Сью была девочка аппетитная. Она с ходу предложила Чаду услуги, безмятежно выслушала отказ и оставила его наедине с бутылкой.

Надо сказать, он надеялся к утру упиться до нужной кондиции, но процесс занял больше времени. То ли по причине крепкого здоровья Чада, то ли Арчи начал разбавлять выпивку. Волосатая Сью вначале появлялась с предложением услуг раз в полчаса, а потом, решив не утруждаться походами вверх-вниз по лестнице, присела за соседний стол да там и уснула. Вскоре должны были подойти остальные ее товарки — к появлению первых посетителей, которые начинали стекаться рано, поскольку до полудня в салуне подавались еще и завтраки (с кофе, вкус которого привел бы в ужас жителя тех стран, где произрастали кофейные бобы).

До этого часа лучше было убраться восвояси, чтобы не наткнуться на знакомых, но Чад так и не достиг той стадии, когда мысли теряют связность, а чувства — остроту. Словно нарочно, чтобы подтвердить, что он выбрал для своей эскапады не самую удачную ночь, на рассвете в салун вошел Спенсер Эванс (наверняка явился проверить, чем занят заклятый враг). Ужасно глупо было оставлять лошадь у коновязи, ведь каждый прохожий мог опознать ее, но Чаду не пришло в голову для начала заглянуть на городскую конюшню. Он был уверен, что исчезнет еще до рассвета.

При виде Спенсера Арчи встрепенулся, но придержал свой язык. В салунах не слишком жаловали Чада и Спенсера одновременно, зная, что это чаще всего кончается ссорой, а то и потасовкой. Но Арчи был всего лишь бармен. Если посыплется битое стекло, это ударит не по его карману.

Для человека изнеженного, каким был Спенсер, столь раннее появление было делом из ряда вон выходящим. Возможно, он пустил по городу слух, что вознаградит парой зеленых того, кто наведет его на Чада, как только тот окажется в городе. Иначе почему чуть не каждый раз, когда тому случалось заходить в салун, там вскоре объявлялся старина Спенсер?

Как обычно, он не дал себе труда притвориться, что заглянул в «О'Малли» случайно.

— Какого черта тебе здесь надо. — с ходу спросил он, пристраиваясь на соседнем табурете.

Чад не удостоил его не только ответом, но и взглядом. Спенсер выругался себе под нос, потом заметил:

— Я тоже не горю желанием с тобой общаться, но приходится, потому что речь идет об одной известной тебе особе. Так что, ты наконец избавил ее от необходимости каждый день лицезреть твою физиономию? Уползаешь под родную колоду? Самое время. Мне надоело беспокоиться о том, как бы ты не начал за ней ухлестывать.

— Отвали! — грубо ответил Чад.

— Вход здесь свободный.

— И места вдоволь, так сделай милость, не дыши мне в лицо!

— Ты такой смешной, когда выпьешь, — хмыкнул Спенсер. — Знаю, знаю, что ест тебя поедом! Получил от ворот поворот? Признайся, это так. Она на тебя не польстилась, и теперь ты топишь горе в стакане.

Чад обратил к своему недругу взгляд, полный мрачной иронии. В том, что он наконец обставил своего многолетнего соперника в погоне за юбкой, было столько черного юмора, что хотелось и смеяться, и плакать. Юбка, которая ему и задаром не нужна и за которой Спенсер готов бежать на край света! Прежде он никогда не выдавал своих предпочтений, а, наоборот, всячески их скрывал. В нем было нечто неприятное, черт возьми, они были так похожи: Спенсер и Аманда! Эти двое заслуживали друг друга больше, чем кто бы то ни было. И надо же ему было затесаться между ними!

В иной ситуации Чад прямо высказал бы Спенсеру, что победа за ним — хотя бы потому, что до сих пор такого не случалось. Один раз поставить этого задаваку на место. Этого бы хватило. Это, быть может, сшибло бы его с пьедестала непобедимого сердцееда.

Но чтобы бросить в лицо «Я победил!», надо прежде всего ощущать себя победителем, а это был не тот случай.

По большому счету они проиграли оба, и меньше всего хотелось вдаваться в объяснения, как и почему. Он и приехал в город только затем, чтобы забыться.