Обручённая - Вальтер Скотт

А коннетабль направился к жилищу Дамиана де Лэси и, к немалому изумлению своего племянника, сообщил ему о переменах в своих планах. Собственный неминуемый и скорый отъезд, недавняя и теперешняя болезнь Дамиана, а также необходимость охранять леди Эвелину — все эти доводы он привел для того, чтобы племянник оставался на родине защищать семейные права и семейную честь, но, прежде всего, опекать юную и прекрасную невесту, которую его дядя вынужден на время покинуть.

Когда коннетабль явился сообщить об этих переменах, Дамиан еще лежал в постели, что оказалось весьма кстати, ибо в этом положении ему легче было укрыть от взора дядюшки волновавшие его чувства. Между тем коннетабль, спеша поскорее закончить разговор на неприятную тему, перечислил все сделанные им распоряжения, которые должны были помочь племяннику успешно справиться с порученным ему важным делом.

Юноша слушал его словно сквозь сон; он не имел сил прервать говорившего, но что-то в нем самом шептало ему, что благоразумнее и честнее было бы возражать против этих перемен в дядюшкиных планах. Когда коннетабль наконец умолк, Дамиан все же попытался что-то сказать, но слишком робко и неуверенно, чтобы поколебать решение, принятое хотя и поспешно, но твердо, и изложенное человеком, привыкшим объявлять о своих решениях, лишь когда они приняты, и не менять их, когда они уже объявлены.

К тому же возражения Дамиана, если можно назвать их таковыми, были слишком противоречивы, чтобы их можно было уразуметь. Сперва он выразил сожаление о лаврах, которые надеялся стяжать в Палестине, и умолял дядюшку взять его под свое знамя. Сразу вслед за этим он объявлял о своей готовности защищать леди Эвелину до последней капли своей крови. Коннетабль не усмотрел в этих чувствах никакой непоследовательности, хоть в тот момент они и противоречили одно другому. Молодому рыцарю, думал он, свойственно желание отличиться в боях; но столь же охотно он принимает на себя почетную и важную обязанность, какая ему сейчас предлагается; ничего нет удивительного, думал коннетабль, что, принимая порученный ему пост, юноша вместе с тем сожалеет о несбывшихся подвигах и приключениях. Поэтому на бессвязные возражения племянника коннетабль ответил только улыбкой; затем, еще раз подтвердив свое решение, он предоставил юноше размышлять над переменой в его судьбе, а сам вновь направился в монастырь бенедиктинок, чтобы сообщить об этом решении аббатисе и невесте.

Недовольство первой из них и на этот раз не уменьшилось. Делая вид, что все это весьма мало ее интересует, она сослалась на свои монастырские обязанности и на недостаточное знание мирских дел, из-за которого может ошибаться в своих суждениях; однако ей всегда казалось, что опекуны юных и прекрасных девиц избираются среди более зрелых лиц противоположного пола.

— Ваш собственный нелюбезный отказ, — ответил коннетабль, — не оставил мне иного и лучшего выбора. Если самые близкие люди отказываются предоставить леди Эвелине свой кров из-за того, что она оказала мне честь обручиться со мной, я был бы более чем неблагодарным, не обеспечив ей опеку и защиту в лице моего наследника. Дамиан молод, но это человек чести и среди рыцарей Англии я не сумел бы найти лучшего.

Эвелина, услышав о решении, которое жених столь внезапно объявил, казалась удивленной и даже испуганной; к счастью, слова аббатисы потребовали от коннетабля ответа и помешали ему заметить, что невеста то краснела, то бледнела.

Роза, которая присутствовала при этой беседе, приблизилась к своей госпоже; делая вид, будто поправляет ее вуаль, и незаметно крепко пожимая ей руку, она дала ей время собраться с мыслями. Ответ Эвелины был кратким, но решительным и дан был с твердостью, показавшей, что минутная растерянность миновала или она сумела ее побороть. В случае опасности, сказала она, она не преминет обратиться к Дамиану де Лэси и он явится к ней на помощь, как уже было однажды. Но сейчас, в собственном укрепленном замке, она хорошо защищена и намерена жить там лишь со своими домочадцами. Ввиду своего особого положения она будет соблюдать самое строгое уединение и надеется, что его не нарушит даже благородный молодой рыцарь, которому поручено ее опекать, если только прямая угроза ее безопасности не сделает его появление необходимым.

Аббатиса хотя холодно, но одобрила такое намерение, отвечавшее ее понятиям о приличиях; начались приготовления к возвращению леди Эвелины в отцовский замок. Но, прежде чем покинуть монастырь, ей предстояли две нелегкие встречи.

Первая произошла, когда Дамиан был официально представлен ей коннетаблем как лицо, которому он поручает охрану своего достояния и того, что для него всего дороже — собственной ее особы. Эвелина едва решилась взглянуть на Дамиана; но и этого ей оказалось достаточно, чтобы увидеть страшные изменения, которые болезнь и какая-то тайная печаль произвели в красивом и мужественном облике стоявшего перед ней юноши. На его приветствие она ответила с таким же смущением, какое заметно было в нем самом; когда он неуверенно предложил свои услуги, она выразила надежду, что за время отсутствия его дяди ей придется благодарить Дамиана лишь за добрые намерения.

Прощание с коннетаблем стало вторым испытанием, которому ей пришлось подвергнуться. Оно прошло не без волнения, хотя Эвелина хранила скромное спокойствие, а де Лэси — обычную свою серьезность, полную достоинства. Однако голос его прерывался, когда он заявил, что было бы несправедливо связывать ее помолвкой, которую она столь милостиво согласилась продлить.

— Если через три года я не появлюсь, — сказал он, — пусть леди Эвелина знает, что де Лэси в могиле, и пусть изберет в супруги человека по сердцу. Она не найдет никого более ей благодарного, хотя более достойных есть немало.

Так они расстались. Сразу же после этого коннетабль, сев на корабль, направился к берегам Фландрии, где намерен, был соединить свой отряд с войском графа, владыки этой богатой и воинственной страны, недавно возложившего на себя крест, а затем искать наиболее удобный путь в Святую Землю. Попутный ветер развевал на носу корабля широкий вымпел с гербом рода де Лэси и словно указывал на горизонте то место, где он приумножит свою славу. Никогда еще более славный военачальник и более отважные бойцы, следовавшие за ним, не отправлялись мстить сарацинам за беды, какие терпели в Палестине латиняне.

Тем временем Эвелина, холодно простившись с аббатисой, чья оскорбленная гордость не прощала пренебрежения к ее мнению, пустилась в обратный путь; в отцовском замке ей предстояло устроить свою жизнь согласно советам коннетабля, которые одобряла и она сама.

Всюду, где она останавливалась, ее ждали те же заботливые приготовления, что и на пути в Глостер, но тот, кто о ней заботился, все так же оставался невидимым, хотя имя его она угадывала без труда. Однако обозначились и некоторые перемены: к удобствам и полной безопасности уже не примешивалась нежная галантность и изысканный вкус, которые должны были указывать, что все это делается для особы прекрасной и юной. Для полдневной трапезы не избирался уже прозрачный источник и тенистая роща; теперь гостеприимство оказывал ей дом какого-нибудь мелкого землевладельца или небольшой монастырь. Все делалось с самым строгим соблюдением приличий; казалось, будто путешествует монахиня одного из суровых орденов, а не богатая и знатная юная девица. Хотя Эвелине нравились эти знаки уважения к ее особому одинокому положению, но порой ей казалось, что таким образом ей излишне часто о нем напоминают.

Странным казалось ей и то, что Дамиан, заботам которого ее столь торжественно поручили, во время пути ни разу не появился засвидетельствовать ей свое почтение. Что-то шептало ей, что частое и близкое общение с ним было бы неподобающим и даже опасным; однако долг рыцаря требовал, чтобы он являлся на глаза девице, которую сопровождал, хотя бы затем, чтобы знать, всем ли она довольна и нет ли у нее еще какого-либо желания. Между тем он общался с нею только через своего юного пажа Амелота, который являлся утром и вечером получать распоряжения Эвелины насчет выбора пути и часов остановок для отдыха. Подобная церемонность усиливала в ней чувство одиночества; и если бы не общество Розы, она невыносимо тяготилась бы им. Она даже решилась указать своей наперснице на странности поведения де Лэси, который, имея на это все полномочия, боится к ней приблизиться, точно она чудовище.

Первое такое замечание Роза, словно не услышала; но когда ее госпожа заговорила на эту тему во второй раз, она ответила со свойственной ей правдивостью и свободой, хотя и с меньшей, чем обычно, осмотрительностью:

— Дамиан де Лэси рассудил правильно, благородная госпожа. Тот, кому вверено сокровище, не должен позволять себе слишком часто на него заглядываться.