Обручённая - Вальтер Скотт

— Мне-то опекать высокородную молодую леди? — переспросил Флэммок, и его круглые светлые глаза еще больше округлились.

— Да, тебе, — отвечал коннетабль. — Леди Эвелина измерена поселиться в своем замке Печальный Дозор. Я обдумывал, кому бы доверить охрану ее особы, а также замка. Если я изберу для этого кого-нибудь из рыцарей моего окружения, он либо станет прежде всего исполнять свою вассальную службу и пойдет на валлийцев, подвергая замок опасности, либо будет часто отлучаться на турниры и на охоту; а то еще станет устраивать шумные игрища под стенами замка или даже во дворе и нарушит тихое уединение, подобающее положению леди Эвелины. Зато на тебя я могу положиться. Воевать ты станешь лишь при необходимости и не будешь сам искать опасности; твое рождение и твои привычки заставят тебя чураться увеселений, быть может, привлекательных для других, но не для тебя; хозяйство ты поведешь рачительно; я позабочусь, чтобы должность твоя была почетной; а твое родство с ее любимицей Розой сделает тебя более приятным леди Эвелине, чем кого-либо из равных ей. Ну а если говорить с тобой на языке, который твои соплеменники понимают лучше всего, то награда за исправное исполнение столь важной службы превысит все твои ожидания.

Фламандец сперва слушал эту речь с выражением удивления, а затем с глубокой озабоченностью. Когда коннетабль кончил, он с минуту молчал, уставясь в землю, потом, подняв глаза, сказал:

— Не стану ходить вокруг да около, а скажу прямо. Вы говорите не всерьез, милорд. А если и всерьез, то ничего тут не выйдет.

— Это почему же? — спросил коннетабль с удивлением и неудовольствием.

— Другой польстился бы на вашу щедрость, — продолжал Уилкин, — и не заботился о том, что вы за свою щедрость будете иметь. А я делаю дело честно и не стану брать плату за то, чего выполнить не сумею.

— А я еще раз тебя спрашиваю: отчего ты не можешь, вернее не хочешь, взять это на себя? — повторил коннетабль. — Уж если я оказываю тебе такое доверие, тебе подобает оправдать его.

— Верно, милорд, — ответил фламандец, — но благородный лорд де Лэси должен был бы чувствовать, а мудрый лорд де Лэси предвидеть, что фламандский ткач не годится в опекуны его невесты. Представьте ее в уединенном замке под такой опекой и подумайте, долго ли замку оставаться уединенным в этой стране любви и рыцарских подвигов. Дюжины менестрелей станут распевать под нашими окнами, и такая пойдет игра на арфах, что впору будет стенам рухнуть, как говорят, случилось в городе Иерихоне. А уж странствующих рыцарей соберется не меньше, чем к Шарлеманю или королю Артуру. Боже милостивый! Довольно и меньшей приманки, чем прекрасная и высокородная затворница под охраной старого фламандского ткача, чтобы собрать вокруг нас половину всех рыцарей Англии. И начнут они ломать копья, давать клятвы, надевать цвета дамы и творить уж не знаю какие еще безумства. Неужели эти молодцы, у которых кровь бежит по жилам, точно ртуть, послушаются меня, когда я стану их гнать?

— А ты задвинь засовы, убери подъемный мост, опусти решетку на воротах, — сказал коннетабль, принужденно улыбаясь.

— Неужели ваша светлость полагает, что это их остановит? Они придут искать приключений, а какие же приключения без препятствий? Рыцарь Лебедя переплывет через ров, Рыцарь Орла взлетит над стенами, а Рыцарь Грома и Молнии вдребезги разнесет наши ворота.

— Ну так пусти в ход арбалеты и баллисту, — сказал де Лэси.

— Вот тогда уж нас осадят по всем правилам, — сказал фламандец. — Как осаждали замок Тинтажель на старых гобеленах, и все ради любви к прекрасной даме. А еще явятся веселые девицы, которые тоже ищут приключений и порхают от замка к замку, с турнира на турнир: корсажи расстегнуты, на шапочках перья, на поясе кинжал, а в руках дротик. Стрекочут как сороки, трепыхаются как сойки, а бывает, воркуют, точно голубки. Как сумею я не допустить их к леди Эвелине?

— Говорят тебе, держи двери запертыми, — сказал коннетабль, принуждая себя к шутливому тону.

— Вот, вот! — сказал Флэммок. — Если фламандский ткач скажет «запереть!», а норманнская леди велит «отворить!», кому из них скорее повинуются? Словом, милорд, я отказываюсь; не про меня эта честь. Я не взялся бы опекать даже целомудренную Сусанну, если бы она жила в заколдованном замке, куда не может приблизиться ничто живое.

— У тебя, — сказал де Лэси, — и язык, и мысли грубого распутника, который смеется над женским постоянством потому, что имел дело лишь с низкими женщинами. Однако тебе следовало бы знать и другое. У тебя, как мне известно, весьма добродетельная дочь.

— Такова была и ее мать, — ответил Уилкин, прерывая речь коннетабля тоном несколько более взволнованным, чем обычно. — Но женой своей, милорд, я по закону мог руководить; тот же закон и права отца дают мне власть и над дочерью. Над чем я сам имею права, за то готов и отвечать. А когда права мне только переданы, дело совсем другое. Оставайтесь дома, милорд, — продолжал честный фламандец, заметив, что его слова производят на де Лэси некоторое впечатление. — Пусть совет глупца хоть однажды пригодится мудрому в деле, которое, позволю себе сказать, не мудро было задумано. Оставайтесь в своей стране, сами правьте своими вассалами и сами охраняйте свою невесту. Только вы можете ждать от нее готовности повиноваться с любовью. Не стану гадать, что она станет делать в вашем отсутствии, зато уверен, что на ваших глазах она будет исполнять долг верной и любящей супруги.

— А как же Гроб Господень? — вздохнул коннетабль, в душе признавая разумность совета, которому не мог последовать.

— Кто упустил Гроб Господень, тот пускай и отвоевывает его, — ответил Флэммок. — Если все эти латиняне и греки не лучше, чем я о них слыхал, то разве не все равно, они или язычники владеют страной, которая стоит Европе столько крови и столько золота.

— Должен признать, — сказал коннетабль, — что в словах твоих немало правды; но смотри, не повторяй их, иначе сойдешь за еретика или жида. Что до меня, то я безвозвратно связан обетом. Мне остается решать, кого назначить на важный пост, который ты отклоняешь из осторожности, но не без основания.

— Кого же еще, — сказал Уилкин Флэммок, — как не ближайшего родственника вашей светлости, кому вы полностью доверяете; хотя всего лучше было бы самому этот пост не оставлять.

— Если под ближайшим родственником, — сказал коннетабль, — ты разумеешь Рэндаля де Лэси, я не скрою от тебя, что считаю его человеком негодным и не заслуживающим доверия.

— Нет, я подразумевал другого, — отвечал Флэммок, — более близкого по крови и, если не ошибаюсь, более близкого также и сердцу вашему, милорд. Племянника вашей светлости Дамиана де Лэси.

Коннетабль вздрогнул точно ужаленный, но тотчас ответил с деланным спокойствием:

— Дамиан должен был отправиться в Палестину вместо меня; но теперь, как видно, я отправлюсь вместо него; ибо после его недавней болезни лекари совершенно переменили мнение и считают жаркий климат настолько же опасным для него, насколько прежде считали целительным. Но ведь наши ученые медики, как и наши ученые священники, должны быть всегда правы, сколько бы ни меняли они свои мнения; и только мы, бедные миряне, всегда оказываемся неправы. На Дамиана я действительно всецело могу положиться; но он еще чересчур молод, Флэммок, и слишком близок годами к той, кого можно было бы оставить на его попечение.

— Тогда повторю снова, — сказал прямодушный фламандец, — оставайтесь здесь и сами охраняйте то, что для вас столь дорого.

— А я снова повторяю, что не могу, — ответил коннетабль. — Я возложил на себя обет и не могу его нарушить, хотя, быть может, совершаю великую ошибку. Знаю одно: шаг этот непоправим.

— Если так, то доверьтесь племяннику, милорд, — сказал Уилкин. — Он честен и прямодушен; лучше доверять молодому льву, чем старому волку. Если он в чем и ошибется, то не по злому умыслу.

— Ты прав, Флэммок, — сказал коннетабль. — Мне и раньше следовало спросить твоих советов, хоть они и грубоваты. Пусть наш разговор останется между нами, а ты подумай, нет ли для тебя чего-нибудь выгоднее, чем честь обсуждать со мною мои дела.

— Тут мне долго думать нечего, милорд, — ответил Флэммок. — Я как раз собирался просить вашу светлость расширить малость привилегии здешним фламандцам.

— Ты и получишь их, если не потребуешь слишком уж многого, — сказал коннетабль.

И честный фламандец, не отличавшийся особенной стеснительностью, поспешил во всех подробностях изложить свою просьбу, или петицию, которой после нынешней беседы был обеспечен благоприятный ответ.

А коннетабль направился к жилищу Дамиана де Лэси и, к немалому изумлению своего племянника, сообщил ему о переменах в своих планах. Собственный неминуемый и скорый отъезд, недавняя и теперешняя болезнь Дамиана, а также необходимость охранять леди Эвелину — все эти доводы он привел для того, чтобы племянник оставался на родине защищать семейные права и семейную честь, но, прежде всего, опекать юную и прекрасную невесту, которую его дядя вынужден на время покинуть.