Миф о Христе. Том II - Артур Древс

легко мог переноситься и на силу веры.

Впрочем, что обычно еще приводится относительно подобных изречений, то все это малоубедительно. Если, быть может, возразят, что сравнение параллельных мест доказывает, что редакция слов Иисуса по сравнению с редакцией Павла обнаруживает свою большую «оригинальность», то эта большая оригинальность отнюдь не доказывает своей большей древности и своего происхождения от Иисуса. С равным правом можно думать как то, что слова апостола, когда они были введены в евангелия, благодаря вставке в эту совершенно особую раму получили ту большую свежесть и силу, так и то, что сам Павел их позаимствовал из евангелий, что склонен допустить, напр., Штек.

Итак, сходство мотивов у Павла с евангелиями абсолютно ничего не доказывает в пользу историчности Иисуса, даже если бы этого сходства было еще больше, чем было здесь приведено.

4. Павел — не свидетель в пользу историчности Иисуса.

Следовательно, необходимо остаться при точке зрения Вреде и М. Брикнера, как ее проводит также и «Миф о Христе», что Павел не интересовался земной жизнью Иисуса, и что его образ Христа сложился независимо от исторического Иисуса.

«Из самой жизни Иисуса, — говорит Вреде, — не считая при этом вочеловечения и воскресения, для Павла важно только одно событие: уничтожение его жизни, смерть. Но опять-таки эта последняя, т. е. смерть, с точки зрения Павла, не есть нравственный подвиг человека и вообще не исторический факт, но, так сказать, сверхисторический, событие сверхчувственного мира». При этом Вреде оспаривает также и то, что имя «ученика Иисуса» вообще подходит к Павлу, если этим именем! желают определить его историческое отношение к Иисусу. «Нам нет нужды повторять, что богословие Павла как раз не определяется жизненным делом и жизненным образом Иисуса. Этот факт остается непоколебимым... Тот, кого учеником и слугою хотел быть Павел, был в сущности вовсе не исторический человек Иисус, но некто другой».

Это признание столь выдающегося коллеги, как Вреде, конечно, очень не по нутру либеральным теологам. И вот тотчас же в ход была пущена целая масса теологических перьев, дабы ослабить построения Вреде, выставить их в качестве преувеличения и обезвредить их. Эти усилия Вейс правильно называет «попытками обуздания» в своем труде «Павел и Иисус», где он сам решительно выступает против Вреде и пытается привести более веские доводы для доказательства существования тесной связи между Павлом и Иисусом. Ведь, и ему, как это мы читаем в его произведении, написанном против «Мифа о Христе», точка зрения Вреде кажется «перенатяжкой самой по себе не неправильной мысли, одним из роковых (!) заблуждений новейшей теологии». Больше того: он отваживается даже на признание, что выводы, которые делает из этого Древс, можно было бы назвать не непоследовательными.

Да и Юлихер в сборнике «Религиозно-исторических книг для народа» посвятил один выпуск — о «Павле и Иисусе» (1907) исправлению ереси Вреде, где он скорее красноречиво, чем убедительно пытался выявить различие между Иисусом и его апостолом, сопоставить их и привести довод в пользу того, что для Павла личность Иисуса вовсе не была безразлична. «Господа», прославленного, показали ему не апостолы, — это сделал один только бог; а что господь некогда учил на земле, заповедовал, установлял, — все это Павел мог (!) узнать только от людей. Уже дружественное сотрудничество Павла с другими евангелистами — носителями благой вести, которые, несомненно, не придерживались такого странного отчуждения, как, напр. Варнава и Марк, исключает возможность, чтобы Павлу в существенных чертах осталась неизвестным евангельская история». Очевидно, здесь применен тот метод, который, по мнению теологов, должен считаться единственно-«научным», а именно: предполагают доказанным как раз то, что еще следовало бы доказать, — связь Павла и «первообщины» с историческим Иисусом. Само собою понятно, что более чем невероятно, чтобы Петр, Варнава и все прочие, приводимые Вейсом в связи с этим именем, зная что-либо интимное об Иисусе, не сообщили этих сведений Павлу. Но все же остается фактом то, что послания Павла ничем не обнаруживают такого более точного и близкого знакомства.

Что же это за довод, который историчность евангелий обосновывает на Павловых посланиях, а исторический характер Павловых сообщений об Иисусе — на сообщениях евангелий?

Мы спрашиваем: содержат ли Павловы послания абсолютную необходимость на основании их заключать о существовании исторического Иисуса? Автор этих посланий знал ли что-нибудь более точное о тех событиях, которые евангелиями рассказываются как исторические? И мы отнюдь не убеждены тем, что нам поясняют: «да, он должен был что-нибудь знать из них, если только вещи действительно переданы так, как повествуют новозаветные писания», что как раз надо бы доказать[35]. При этом нам вовсе не приходит в голову, как приписывает нам Вейнель, требовать, чтобы Павел все свои идеи вывел из речений Иисуса (16). Но все же должно же было бы где-нибудь проглядывать влияние исторического Иисуса на ход идей и речений Павла, тем более, что он слишком часто трактует о таких вещах, которые также и у Иисуса стоят в центре его проповеди. Но что Павел никогда не ссылается на отдельные характерные деяния «господа», что он нигде не приводит в качестве речений Иисуса содержащиеся в евангелиях речения, никогда ими не пользуется даже там, где «словеса» и поведение Иисуса дали бы ему самый лучший материал для обоснования своих собственных взглядов и выводов, — ведь, на то, что приводилось в опровержение этого утверждения, мы можем теперь не обращать внимания, — все это является для нас лучшим доводом в пользу того, что Павел об Иисусе ничего не знал. Пусть хоть раз соблаговолят нам объяснить, почему человек, в ожесточенной борьбе со своими противниками, напр., по вопросу о законе, имевший на своей стороне авторитет «господа», простой ссылки на которого было бы достаточно для того, чтобы привести в молчанию своих противников, — почему он вместо этого охотнее пользуется самыми обстоятельными доводами из писания и самой хитросплетенной диалектикой там, где он мог бы обойтись гораздо проще? Почему он, напр., дабы показать Петру неправильное удаление последнего от стола язычников, не припоминает того, что также и Иисус преступал иудейские законы о пище? Почему он умалчивает, что иудеи распяли «господа» на Пасху, т. е. самый торжественный день, и тем самым показали, что закон не имеет абсолютной силы?

Пусть к нам не приходят с тем ответом, что, мол, послания Павла являются «произведениями, написанными по особому случаю», и что апостол не имел никакого повода высказываться более подробно об Иисусе. Эта заимствованная от Дейссмана фраза тоже является