Космические волки: Омнибус - Уильям Кинг

Он так и не увидел, как из раны забил фонтан крови, горячей и густой словно смола. Он думал лишь о левой руке, режущей волка, словно свежевательный нож мясника. Черногрив пытался дотянуться до его глотки, но его тяжёлые ноги подогнулись, и они оба вновь рухнули на лёд.

Ульфан был залит кровью, своей и зверя, исходящей паром на побагровевшем снегу. Его ноги потяжелели. Волчья голова придавила его, вбила в леденящую землю. Он едва мог дышать, так его придавила туша зверя. Ульфан чувствовал, как его покидает тепло жизни, истекающее из раны, опустошающее его.

Он пытался остаться в сознании. Он цеплялся за душу здоровой рукой, хватал её, пытающуюся сбежать из залов тела, вдавливал обратно в клетку костей. Он бредил. Сходил с ума от кровопотери. Он видел, как вокруг стоял фигуры в масках, злобно смотрящие на него — боги охоты, разгневанные его неудачей.

— Я убил его! — закричал Ульфан, прижатый к земле безжизненным телом волка.

Но всё было бесполезно. Мольбы были тщетны. Ему оставалось лишь вонзить дирк глубже, рассекая горячую плоть хищника, чтобы убить наверняка, даже умирая.

Он пытался удержать глаза открытыми. Над ним стояли деревья, безмолвные часовые, чёрная стена перед морем звёзд.

Он боролся до самого конца. А затем дирк выпал из его рук, клинок покатился по залитому кровью люду, и ночь забрала его.

Терминаторы бросились в атаку, пробиваясь к центру зала. Пол трескался под их тяжёлыми шагами, а навстречу мчались чужаки, вытянув когти и хлеща длинными языками. Они спрыгивали с вершин и выскакивали из ям, появлялись из тайных проходов в вечной тьме. Единственным светом в зале было злое сияние полумёртвых энергокатушек, двигающиеся вспышки нашлемных люменов, неоновый жар впившихся расщепляющих полей.

Слай и Фьюрн шли справа, Арфол и Варьек слева, гоня чужаков обратно в тени. Воины сражались вместе, парами — ближний бой и выстрелы вместе обеспечивали уничтожение. Генокрады визжали и выли, петляя и метаясь, пытаясь подобраться достаточно близко, чтобы впиться рвущими броню когтями, но их разрывало на части градом болтерных снарядов. Всех подобравшихся достаточно близко повергали молниевые когти и силовой меч, вскрывая панцири, и ихор тёк на пол зала.

Но Гуннлаугур не сражался в этом бою. Его братья обрушились на орды врагов, безжалостно их истребляя, сдерживая рой. Он же шёл к центру, туда, где его ждал поединок, и громовой молот его рычал.

Он уже часами чувствовал нарастающее разумом с каждым шагом присутствие. И теперь его источник стоял прямо перед волчьим гвардейцем, и его огромный силуэт сверкал в изломанном свете. Тварь была такой же бледной, как и остальные, такой же шестирукой, с выступающим гребнем на голове и согнутой спиной с костлявыми лопатками. Она припала к полу, сверкая бронированной шкурой, и его яйцеклад хлестал как кнут.

Это был господин. Это был убийца. Это был, как в Империуме называли существ его рода, повелитель выводка.

Гуннлаугур опустил громовой молот и начал ритуальный вызов. Смертные слова Фенриса эхом раздались из вокс-усилителя, заглушив на мгновение визг ксенотварей. Он чувствовал, как тяжело бьются его сердца, прилив гиперадреналина, прилив жажды убийства, первобытной любви к охоте, вырывающейся наружу. Повелитель выводка двигался с ошеломляющей скоростью, взмыв в воздух, расставив руки. Гуннлаугур ударил навстречу ему громовым молотом, выставив его на пути зверя. Боёк молота ударил с грохотом, расколов хитиновую пластину, но повелитель выводка лишь взмахнул другой лапой, глубоко погрузив когти в левый наруч.

Гуннлаугур отшатнулся и взмахом громового молота отбросил другую руку твари. Её когти были повсюду, кололи, кружились, хлестали. Волчий гвардеец сражался яростно, стараясь бить как можно быстрее, разгоняя броню до предела. Перехватив молот одной рукой, он обрушил его потрескивающий боёк на истекающую кровью спину твари, но та уже оказалась слишком близко.

Они сцепились вместе, разрывая, рыча, треща. Правый наплечник Гуннлаугура оторвало, открыв проводку. Нагрудник был расколот, вокс-решётку промяло. Когти дорвались до плоти, ободрав рёбра, хлестали по перчаткам.

И он не мог нанести смертельный удар. Повелитель выводка уклонялся от взмахов громового молота, избегая смертельного разрывающего удара, а затем вновь бросался на него, размахивая побагровевшими когтями. Гуннлаугур видел проблески его лица — гротескного, получеловеческого, скривившегося в жестоком оскале, похожего на маску трупа, на кошмар, взятый из тёмных уголков видовой памяти.

Гуннлаугур ударил крест-накрест, крутя громовым молотом, метя в глотку твари. Но ксенос увернулся, а затем вновь подскочил, замахиваясь разом тремя руками, намереваясь повергнуть его столькими ударами, что их нельзя было бы отразить. Гуннлаугур парировал молотом один, отшатнулся от другого, но третий дошёл до цели. Когти глубоко погрузились в нагрудник, рассекая плоть.

Гуннлаугур, уже истекающий кровью из дюжины ран, отшатнулся от боли. Тварь бросилась на него, тяжело дыша, щёлкая челюстями. Эхо и грохот болтерного огня разносились по залу, иногда ревело пламя, рычало энергетическое оружие.

И тогда к волчьему гвардейцу пришло воспоминание, яркое, как сны годи. Он увидел, как волк прыгает на него, метя в глотку. Ощутил рывок, с которым ему оторвало руку, и дыхание хищника на лице.

Повелитель выводка бросится за громовым молотом.

Как и прежде, зверь вырвет оружие из его кулака, вырвет вещь, которая принесла ему боль, а затем бросится на её обладателя. Гуннлаугур осознал намерения твари за долю мгновения, как она начала двигаться, представив, как будет мыслить чужак. Он мгновенно опустился налево, напрягая все сервомоторы, уводя священное энергетическое оружие с пути удара и прочь.

Повелитель выводка бросился на молот, и его встретил удар Гуннлаугура. Да, его громовой молот был далеко, но зато левый кулак — близко. Сжатая латная перчатка врезалась в череп существа, и он услышал треск раскалывающегося хитина. Он бил вновь и вновь, молотил тварь словно градом. Повелитель выводка отшатнулся, теряя опору, и волчий гвардеец наступил на отставшую ногу, расколов панцирь и искалечив зверя. Зверь ударил рукой в ответ, разбив броню под коленным сочленением, но Гуннлаугур уже навис над ним, занося громовой молот.

Однажды он уже пожертвовал оружием ради победы. Никогда более.

Взяв рукоять обеими руками, он занёс Скулбротсьёр над головой, собираясь с силами, а затем обрушил его на тварь. Молот соприкоснулся с шеей повелителя выводка, вбивая раздутый череп в пол и давя дальше, круша металл под ногами, разрывая его вспышкой энергетического разряда. Тело прижатого словно огромное насекомое зверя безумно забилось, а затем обмякло.

Гуннлаугур ударил громовым молотом вновь, раскалывая мерзкую плоть, и ихор забрызгал его разбитые пластины брони. А затем он обернулся и торжествующе заревел, подняв сверкающий молот над треснувшим шлемом.

— Фенрис! — взревел волчий гвардеец, и от его яростного, усиленного бронёй крика содрогнулся зал.

Вокруг него братья по стае приступили к убиению врагов, сцепились с ксеносами, кулаки их были в крови, а оружие пело. Варьек пал, и генокрады кишели вокруг него, пытаясь разорвать нагрудник. Другие были втянуты в тяжёлый бой, противопоставив слепому гневу чужаков свою собранную ярость.

Это было жестокое и славное зрелище — сыны Фенриса, сошедшиеся в смертельной бойне с порождёнными Хелем отродьями далёких звёзд. Тогда гнев Гуннлаугура смягчила свирепая радость, ведь он был создан для таких сражений. Каждое его сухожилие было перековано для очищения земель человечества от нечистых тварей, для сокрушения их на наковальне гнева, для охоты на них согласно первобытным обычаям своей свирепой родины.

И тогда поглощённый праведным гневом волчий гвардеец зашагал навстречу врагам, сжимая в руках рычащий и сыплющий искрами Скулбротсьёр, намереваясь вновь окунуться в убийство, и в сердцах его колотился барабанный бой насилия.

Охота продолжалась. Так всегда было. Так всегда будет.

Когда Ульфан пробудился вновь, то не увидел ни деревьев, ни звёзд, ни зверя. Тело его содрогалось от боли, худшей, чем челюсти волка. Он пытался поднять голову, но его удерживал железный ошейник.

Его наполнил чистый и удушливый ужас. Ульфан видел вшитые в его руки тонкие нити, полупрозрачные, словно звериная кожа. Воздух пах неправильно — он не чуял ни зверей, ни земли, только металл. Он попытался двинуться, и нити в руках больно натянули его плоть. Ульфан лежал на спине, прижатый, измождённый.

Он не мог ничего разглядеть. Всё было размытым, переплетением теней и пятен света. Что-то огромное возникло перед глазами. На мгновение, на короткий проблеск ясности, он увидел огромный череп с сверкающими красными глазами.