Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

так грозно нависает над городом.

— Кстати, о гребне Эш. Что там с Эллсворти?

Люк несколько сконфуженно засмеялся:

— Ты имеешь в виду кровь на его руках?

— Да.

— Они принесли в жертву белого петуха!

— Боже, как отвратительно!

— Кажется, нашего мистера Эллсворти ждут неприятности. Баттл готовит ему небольшой сюрприз.

— А бедный майор Хортон и не думал убивать свою жену; а мистер Эббот, полагаю, всего лишь получил компрометирующее его письмо от какой-то дамы; а доктор Томас — просто замечательный врач и скромный молодой человек.

— Да он просто надменный осел!

— Ты так говоришь только потому, что ревнуешь его к женитьбе на Рози Хамблби.

— Слишком уж она хороша для него.

— Я всегда подозревала, что она нравилась тебе больше, чем я!

— Дорогая, что за глупости?

— Прости.

Она с минуту помолчала, потом спросила:

— Люк, я тебе сейчас нравлюсь?

Он шагнул было к ней, но она отстранилась от него.

— Я спросила, «нравлюсь», а не «любишь».

— А! Да… очень нравишься, Бриджит… и к тому же я люблю тебя.

— И ты мне нравишься, Люк…

Они улыбнулись друг другу — немного застенчиво, словно только что подружившиеся на празднике дети.

— Нравиться, на мой взгляд, гораздо важнее, чем любить. Это надолго. А я хочу, чтобы то, что есть между нами, длилось очень долго. Я не хочу, чтобы мы просто любили друг друга и поженились, а потом надоели бы друг другу и захотели связать свою жизнь с кем-то другим.

— Да, любовь моя, я понимаю. Ты хочешь настоящего. И я тоже. И то, что есть между нами, будет длиться вечно, потому что это и есть настоящее!

— Правда, Люк?

— Правда, милая. Вот почему я боялся любить тебя.

— И я тоже боялась.

— А сейчас?

— Нет.

— Мы были рядом со смертью долгое время. Но теперь — все позади! И теперь мы начинаем жить…

1939 г.

Перевод: О. Лапикова

По направлению к нулю

Пролог

19 ноября

Собравшуюся у камина компанию отличала одна особенность — все были правоведами, вернее, все в той или иной степени были служителями правосудия. Сию братию представляли здесь адвокат Мартиндейл, Руфус Лорд, заслуживший высшее звание королевского адвоката, и молодой Дениелс, сделавший себе имя на деле Карстайрза, а также судья Кливер Льюис из «Льюис и Тренч» и старый мистер Тревис. Мистеру Тревису было около восьмидесяти, но ему удалось сохранить к столь почтенному возрасту острый, живой ум и превосходную профессиональную память. Прежде он служил в известной конторе адвокатов и был одним из наиболее уважаемых представителей этой конторы. На его счету было множество полюбовных решений щекотливых судебных дел; он был криминалист высшего класса, а кроме того, знаток закулисных историй, и в этом отношении ему не было равных во всей Англии.

Легкомысленные люди поговаривали, что ему следовало бы написать мемуары. Но мистер Тревис был значительно мудрее. Он понимал, что знает слишком много.

Давно отойдя от дел, он уже не занимался частной практикой, но не было в Англии другого такого человека, чье мнение столь же уважали все члены его же братии. Где бы ни раздавался его отчетливый, высокий и тихий голос, там всегда наступала почтительная тишина.

В этот вечер разговор в клубе шел об одном нашумевшем деле, слушание которого как раз сегодня закончилось в Бейли. В результате этого процесса подсудимого, обвинявшегося в убийстве, признали невиновным. И собравшаяся у камина компания занималась тщательным критическим разбором данного прецедента.

Обвинение сделало ошибку, слишком положившись на одного из свидетелей — служанку, тогда как старине Депличу следовало учесть, что ее показания открывают прекрасные возможности для защиты. Молодой Артур ловко этим воспользовался. А Бентмор в своей заключительной речи постарался дать объективную оценку и представить дело в истинном свете, но тем самым он только окончательно все испортил — присяжные поверили молоденькой служанке. Надо сказать, что восприятие присяжных зачастую бывает исключительно странным — никогда не угадаешь заранее, на чью сторону они встанут, кому поверят. Но если уж у них сложилось определенное мнение, то убедить их в обратном практически невозможно. Итак, они поверили рассказу этой девушки, из коего следовало, что ломик не мог быть орудием убийства, и после этого дело можно было считать решенным. Заключение медицинской экспертизы оказалось выше их понимания. Все эти ученые молокососы с их заумными латинскими терминами и прочей научной тарабарщиной — чертовски плохие свидетели. Вечно мямлят да бормочут нечто неопределенное и никогда не могут ответить ни «да» ни «нет» на, казалось бы, элементарный вопрос. Они вечно твердят одно и то же: «При определенных обстоятельствах это, возможно, могло иметь место…» — и так далее в том же духе.

Когда все участники разговора так или иначе высказались и их замечания уже переходили в свободную беседу, всем показалось, что недостает некоего компетентного завершения. И лица собравшихся у камина, одно за другим, обратились в сторону мистера Тревиса, поскольку тот еще не внес свою лепту в данное обсуждение.

Мистер Тревис сидел, удобно откинувшись на спинку кресла, и с рассеянным видом протирал свои очки. Наступившее молчание, видимо, насторожило его, и он, подняв голову, окинул присутствующих пристальным взглядом.

— Извините, я задумался, — сказал он. — Вы спросили меня о чем-то?

— Сэр, мы обсуждали дело Ламорна, — сказал молодой Льюис и выжидательно умолк.

— Да-да, — сказал Тревис. — Я как раз размышлял об этом.

В комнате воцарилась почтительная тишина.

— Но боюсь, — заканчивая полировку стекол, сказал мистер Тревис, — я слишком увлекся собственными фантазиями. Да, я позволил себе погрузиться в мир фантазии. Видимо, начинают сказываться годы. В моем возрасте человек обладает известными привилегиями и при желании может позволить себе пофантазировать.

— Да, сэр, конечно, — сказал молодой Льюис, но вид у него был несколько недоумевающий.

— Я размышлял не столько о процессуальных особенностях дела, — продолжал мистер Тревис, — хотя они были интересными, исключительно интересными… И даже если бы суд вынес иной приговор, все равно остались бы серьезные основания для обжалования. Но, как я уже отметил, меня больше привлекал не сам процесс, а, скажем так, люди, причастные к этому делу.

Все собравшиеся смотрели на него с некоторым удивлением. Они привыкли рассматривать людей, имевших отношение к судебному расследованию, только с точки зрения правдоподобия их показаний, то есть как свидетелей. Никто из них не отваживался задаться вопросом, был ли обвиняемый на самом деле виновен или же суд, оправдав его, вынес верный