Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Наслышан про твои мирские дела. Миряне довольные, я знаю точно. Да и у тебя, чую, все слава богу.

— Обижаться грех. Есть маленькая выручка.

— Может, ко мне заглянем, плеснем в огнедышащее зевло по маленькой? — дьякон приоткрыл калитку и уже, не приглашая, а приказывая, пробасил:

— Заходи!

Дьякон здолбицкой церкви Митрофан Гнатюк занимал просторный особняк, крытый фигурной черепицей. Дом был выложен из светлого кирпича особого обжига, поэтому в солнечную погоду поблескивал полированными боками, радовал глаз искусной расшивкой. Пять больших венских окон глядели на центральную улицу села, три других были обращены к лугу с речкой и лесу. С подворья хорошо просматривались дороги, ведущие в город, а так как дом дьякона находился на высоком бугре, то с огородов за домом можно было рассмотреть и всех едущих к селу с другой стороны.

Стрижак уже слышал здешнюю легенду о том, что бугор этот насыпали еще при панской Польше. Уж так хотелось священнослужителям во всем возвышаться над простым людом. Но, увидев на стволе трехобхватной сосны, что росла у самого крыльца, металлические скобы, ведущие к вершине, подумал и о другом: если в Толстостенной дьяковской обители установить пару пулеметов, то можно будет держать под прицелом всю округу.

Дьякон будто прочитал его мысли:

— Крепко строили, любую осаду выдержим. Иисус никогда не давал в обиду верных ему подданных.

И в горнице, словно ждали гостей, стоял обильно накрытый стол.

— Причастимся скороминой, — не очень любезно пригласил Митрофан.

Стрижак сел в простенок между окнами лицом к двери. Дьякон затряс головой:

— Не бойсь! В доме нет никого. Жену и ту к соседям отправил. Знал, что придешь. Мимо меня еще никто не проходил.

И начал разливать самогон по стаканам, которых на столе было десятка два. Объяснил:

— Люблю так. Чтоб потом не отвлекаться. Хочешь пей, хочешь ешь!

— Мудро, — польстил ему Григорий. — А я смотрю: и вам на житье-бытие обижаться не приходится, — указал он на заваленные снедью миски, тарелки, противни.

— Езус Мария! Тебе ли удивляться? — Митрофан руками разломал запеченного в тесте гуся, жирную гузку положил перед собой, а остальное придвинул гостю. — Так ли ты здесь пировал раньше?

— Я никогда не был у вас раньше, святой отец, — смиренно отвечал Стрижак.

— Как?! Ты, Гришка Стрижак, известный по кличке Цыган всем борцам за вильную Украину, не сидел за этим столом?

— Не сидел, потому как никогда никакой клички не имел;

— Ну, ты даешь, рабо божий! — Митрофан даже подавился огурцом.

— Я не здешний, могу предъявить паспорт.

— Да я тебя по роже твоей цыганской запомнил, а не по паспорту! Ты чего юлишь передо мной, нехристь?!

— Слава Украине! — вдруг рявкнул во всю глотку Стрижак и трахнул по столу кулаком так, что опрокинулось несколько стаканов.

Неизвестно, что больше подействовало на дьякона: крик или опрокинувшиеся стаканы, из которых тек самогон к нему на сутану.

— Героям слава, — подавленно пробасил он. — Зачем же так-то?

— А затем, — зло проговорил Стрижак, — что я тебе, рожа твоя толстомясая, не Гришка и уж тем паче не Цыган! Понял, клобук чертов?

— Езус Мария, Гриша, конечно, понял.

— Язык за зубами даже во сне держать надо!

— Истинную правду глаголишь, Григорий! Только в доме нет никого, Иисусом клянусь!

— Ладно. Зачем ждал меня, сказывай? — Стрижак небрежно развалился за столом, поковырял вилкой окорок. — Узнал, значит?

— Потому и предупредить хотел, — зарокотал дьякон, не забывая опрокидывать в волосатый рот стопки самогона. — Не те времена благословенные нынче, чтобы вот так безбоязненно под своей фамилией разгуливать. Ты ведь пропал зимой сорок третьего. Как в воду канул. Одни говорили — убит во время карательной операции против партизан…

— Опять?

— Молчу, молчу, рабо божий Гриша. Были и такие, что разгром вашего полицейского батальона в Сарненском лесу связывали с твоей пропажей. Но мало кто верил. Тебя же все знали хорошо. На помин твоей души не один литр горилки опорожнили. А ты, оказывается, вот он, явился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Являются только черти во сне, а я приехал из Кировоградской области в качестве заготовителя утильсырья.

— Это нам известно! А вот зачем явился? Вопрос!

— Дело у меня здесь.

— Наше дело-то?

— Личное дело, личное! — Стрижак воткнул вилку в кус сала, да так и оставил ее там. — То, что ты меня узнал, отец преподобный, не удивительно. Не узнал бы кто другой.

— Как не узнать, обязательно узнают. Первая твоя Кристина до меня прибегла с такой новостью. А ты глаголешь…

— Первый день опасался, все за пистолет в кармане держался. Ан не выдали! Скажи, какое дело!

— Пока не выдали. Еще страх не прошел.

— От чего?

— Было дело одно. Езус Мария, прости и помилуй! Жила здесь у нас на Глинском шляху семья Остапчуков. Голь перекатная. Семеро детей по лавкам, один другого меньше. Мать больная, вдовая — муж ее с фронта не вернулся. Да еще бабка, суше той клюки, на которую опиралась. Жили впроголодь, но ведь краснопузые! Обложили их наши лесные братья оброком — так, с десяток булок хлеба, сальца шматочек да горилки четверть. Только хозяйка без особой радости то восприняла. Ну и решили хлопцы проверить ее. Переоделись в форму краснопогонников, чи милиционеров, и к ним нагрянули. «Что, — спрашивают, — гражданка Остапчук, а не бывает ли у вас гостей из леса?» Известное дело, баба все и рассказала как есть… Пришлось всю семью в колодец сбросить, сверху камнями прикидать… После той, спаси и помилуй, акции жители наши вроде как бы оцепенели. По сей день молчат, хотя видели многие.

— А милиция часто здесь бывает?

— Милиция сюда не суется. А вот краснопогонники во главе с чекистом Костерным чуть ли не каждый день повадились. Все дороги обложили, во все дома заходят. На маслозаводе дружину самообороны организовали. Дежурят по ночам с ружьями. Хоть из дома не выходи.

— Однако ты не боишься прямо в церкви собирать деньги для своих братьев, не тех, которые во Христе, а тех, что по схронам попрятались.

— А ты вроде как не одобряешь? — насторожился Гнатюк.

Стрижак промолчал.

— Решил выйти из игры, — не унимался Митрофан, — или ты с кем еще связался?

— Мне помощник нужен, — не отвечая на расспросы, твердо сказал Стрижак. — На тебя можно рассчитывать?

— Смотря в чем нужда, — заюлил дьякон, чувствуя, что имеет дело не с бывшим полицейским. — В лес могу провести…

— В лесу я и без тебя не заблужусь.

— А там, между прочим, ожидают тебя.

— Донес уже?

— Ну, зачем же так-то. У каждого своя работа. Нам теперь нельзя промашки давать. По краю пропасти ходим.

— Доходитесь, перебьют вас, как куропаток на заре.

Митрофан замолк на полуслове.

— Чего губы-то надул? — Стрижак хохотнул, довольный произведенным впечатлением. — Не ожидал такого поворота?

— Не веришь в наше дело, стало быть, больше?

— Ваше? — Стрижак захохотал громче. — Купленное на немецкие рейхсмарки?

— Я бы попросил…

— Заткнись, — грубо осадил Стрижак засопевшего дьякона. — Вот у меня — дело! И платят мне за него долларами и фунтами стерлингов. Да кое-что еще здесь осталось. Затем и приехал.

— Езус Мария! Так бы зараз и сказал. Есть у меня для вас человек.

— Кто таков?

— Сам не знаю. Прячет его у себя фельдшерица наша — Степанида Сокольчук. Ни с нашими, ни с краснопогонниками встречаться не желает.

— Кота в мешке суешь?

— Проверим. Сидор на мельнице с ним в воскресенье повидаться хочет.

— Возьмут и шлепнут его твои братья.

— Я попрошу не трогать. Проверить и оставить для тебя.

— А, черт! Придется мне повидаться с твоим Сидором, иначе не поверят тебе. Неужели у тебя какого-нибудь уголовника нет в запасе?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мне не поверят? — Митрофан вскочил с лавки. — Как скажу, так и сделают! Одно мое слово — и весь мир от них отвернется!

— Успокойся, преподобный! — Стрижак перегнулся через стол, усадил Гнатюка. — В лес я пойду только один раз. Чтобы выйти из него там, — Григорий ткнул пальцем в сторону границы: — Слишком дорога ноша, чтобы рисковать ей.