Конторщица 5 - А. Фонд

Красный Маяк?

– Да, – совсем уж удивлённо протянул он и ещё раз внимательно посмотрел на меня. – А что?

– А Александру Скобелеву вы знаете?

– Знаю, – смутившись, кивнул он и торопливо добавил, – а что с ней?

– Я – Лидия, её дочь, – сказала я и тихо добавила. – И ваша.

Мы сидели на кухне и пили коньяк и ели бутерброды с дефицитными шпротами. Лидочкин отец оказался довольно-таки состоятельным человеком: и обстановка в квартире, и продуктовый набор – всё свидетельствовало о том, что живет он отнюдь не бедно.

Нужно отдать ему должное, при такой неожиданной новости он не упал в обморок, не затопал ногами в истерике. Нет, довольно-таки быстро справившись с эмоциями и взяв себя в руки, он пригласил меня в квартиру и накрыл немудрящий стол: коньяк, бутерброды, порезанные лимоны, бородинский хлеб, сыр и сервелат.

И теперь мы сидели и беседовали.

Меня немного поразило, что он даже не усомнился в том, что я (в смысле Лида) его дочь. Вот лично я бы, на его месте, решила, что это аферистка какая-то.

Этот вопрос я и задала ему в первую очередь.

– Нет, конечно, – удивился он, – ты же как две капли воды похожа на мою мать в молодости и немного на сестру. Я, когда тебя увидел, сначала не понял даже, думал, померещилось, что это моя мамка помолодела и явилась ко мне. Лучше расскажи о себе.

– Мать невзлюбила меня сразу, как только я родилась, – поделилась я, – у неё есть ещё вторая дочь, Лариса. Так вот для той дочери она делает всё, а меня – только шпыняет и ругает. Даже жениха моего женила на Лариске, потому что та в него влюбилась.

– Ох и Шурка! В своём репертуаре. Но ты сильно не осуждай её за это, ведь расстались мы тогда очень уж нехорошо, – вздохнул лидочкин отец. – Шурочка была замужем, разводиться боялась, боялась, а что люди подумают и скажут, боялась своих родителей и мужа. А удержаться мы не смогли. Дело молодое. Ты же замужем?

– Вдова, – ответила я.

– Эх, горе какое, такая молодая, а уже вдова, – искренне посочувствовал мне лидочкин отец, и продолжил, – Но, значит, ты всё понимаешь. И вот она как раз уехала в город, к тётке, а меня срочно вызвали и перевели в Чучковский район. Это в Рязанской области. Мы даже попрощаться не успели. Тогда это быстро делалось.

– То есть вы бросили её беременную?

– Лида, – опять вздохнул Эдуард Борисович, – о беременности я вообще не знал. Иначе увёз бы её с собой. Даже невзирая на то, что она замужем и что это может поставить крест на моей будущей партийной карьере. Как-то бы мы решили этот вопрос. Но ты же мать свою знаешь.

– Знаю, – теперь уже вздохнула я.

– О том, что меня скоро куда-нибудь переведут, ей было хорошо известно. Политика Партии была у нас такая тогда. Понимаешь?

– Угу, – кивнула я, накалывая вилкой кусочек сыра.

– Ты не думай, что я какой-то залётный хахаль. И мамка твоя не такая, – Эдуард Борисович разлил коньяк по рюмкам. – Это была настоящая любовь. Вот потому и не удержались.

Он подложил мне на тарелку ещё бутерброд и спросил:

– А твой отец… ну, в смысле муж Шурочки… Степан же его зовут? Он как к тебе относится? Он догадывается?

– Он прекрасно всё знает, – я хлопнула коньяк и поморщилась, закусывая лимоном, – она же вешалась потом, в хлеву. Так мне люди рассказывали. А он её спас, из петли вытащил, и ко мне всегда очень хорошо относился. Лучше даже, чем к Лариске.

– И это же все люди на селе знают… – даже не столько спросил, сколько констатировал Эдуард Борисович и тоже хлопнул коньяку, правда закусывать не стал.

– Знают, – подтвердила я, – это люди мне и рассказали.

– Бедная она, бедная, – загрустил Эдуард Борисович, – это же сколько ей пришлось пережить…

– Ну мой отец не позволял ничего такого, насколько я знаю, – вспомнила я откровения соседской бабульки, – Но могу ошибаться.

– Ох, Лида, сама знаешь, какие бывают люди, – покачал головой Эдуард Борисович, – а дети у тебя есть? Расскажи, как ты живешь? Как вообще?

– У меня есть дочь, Света, – похвасталась я, – уже первоклассница.

– Так, тебе тридцать лет… хотя нет, должно быть больше…

– Тридцать один недавно было.

– Ну пусть тридцать один. Дочери семь. Это ты в двадцать четыре родила получается… А замуж во сколько вышла?

– Это не моя дочь.

– В каком смысле?

– У Василия была дочь. Потом он умер. Вот она со мной и осталась.

– А её мать что же?

– Ольга отказалась от дочери и уехала в Чехословакию. Там замуж вышла.

– Ну ничего себе, – поморщился от удивления Эдуард Борисович, – Вот как нынче бывает.

– Но сейчас она развелась и хочет вернуться обратно, – торопливо сказала я, – и Светку хочет отобрать у меня назад.

– Воспылала вдруг материнской любовью? – недоверчиво хмыкнул лидочкин отец.

– Почти, – чуть пьяненько хихикнула я и потянулась за кусочком колбаски, – Валеев оставил Светке трехкомнатную благоустроенную квартиру. Вот она узнала и решила наложить лапу.

– Так, – нахмурился Эдуард Борисович, – давай поступим так: напиши-ка мне все её данные, этой Ольги, и данные твоей приёмной дочери. Есть у меня кое-какие связи. Попробую посодействовать. Тем более она за границей жила. Неблагонадёжная, значит.

– К тому же актриса, – наябедничала я.

– Совсем хорошо, – ухмыльнулся Эдуард Борисович, – моральный облик актрисы, сбежавшей за границу… хм… интересненько… это значительно облегчает нам задачу…

– Эдуард Борисович, – сказала я, – спасибо вам огромное за помощь. От связей ваших не откажусь. Мне сейчас ваши советы очень нужны.

– А ты кем работаешь?

– Я сейчас третий заместитель директора депо «Монорельс», – похвасталась я, – хорошая зарплата, двухкомнатная квартира, автомобиль. Всё у меня нормально.

– А почему только третий заместитель, а не директор? – хитро прищурился Эдуард Борисович, – смотрю, хватка у тебя моя. Могла бы уже давно далеко пойти.

– Да я ещё высшее образование не получила.

– А вот это плохо, – пожурил меня он, нахмурившись. – ты же сама понимаешь, что и подвинуть могут и будут в своём праве?

– Понимаю. – Вздохнула я, – Но я исправляюсь. Потихоньку, но исправляюсь. Вот только что сессию за два курса сдала. Экстерном. За три не позволили.

– Надо поднажать, сама знаешь же.

– Угу.

– А давай за твою мать выпьем, за Шурочку, – разлил коньяк Эдуард Борисович, его глаза мечтательно затуманились, – она у нас красавица!

– Сейчас уже не очень красавица, – покачала головой я, – сами понимаете, тяжелая работа на селе, условий особых нет, вот и состарилась раньше времени.

– Эх, годы как идут, – кивнул Лидочкин отец и чокнулся со мной, –