Демченко Оксана - Оксана Демченко

   - Я иду с тобой, - в голосе мавиви обозначилось звонкое упорство. - Дед, я так решила!

   - Точно, осинка, - улыбнулся Магур. - Ни на ноготь гнили... Вернемся в столицу, я пороюсь в старых сундуках. Моя сестра носила ожерелье, золотое. Такие мелкие осиновые листочки и красные бусины-ягоды... Тебе пойдет.

   - Так ведь - память, - мавиви испугалась и дорогого подарка, и своей неготовности от него отказаться.

   - Память должна жить, а не задыхаться в пыли сундука. Мы почти добрались. Хороший камень впереди, гляди: сама гора спину оголила. Ровно, удобно и зелени никакого вреда от наших... разговоров.

  Магур негромко рассмеялся, провел руками по волосам, освобождая их от плетения двух коротких косиц, увязанных в единый узел на затылке и вместивших волосы со лба и висков. Обычная для воина прическа, удобно, пряди не лезут в глаза... А уж плести ли остальные волосы, украшать ли перьями или просто обрезать коротко - каждый решает для себя. Магур не срезал прядей давно, сплетая достигающие пояса полуседые прямые волосы в две косы и ничем их не украшая. Освобожденные волосы легли на спину, махиг улыбнулся, сложил у подножья последнего рослого дерева мешок, одеяло, длинный нож, снял с шеи амулет. Мавиви настороженно следила, но молчала и не мешала. Послушно пристроилась на одеяло, кивнула - буду здесь ждать, раз так надо. Взгляд неотступно следил за дедом. Вот он пошел по камням, скудно украшенным буроватым узором лишайника и мха, вверх, к самому затылку холма. Выбрал ровную плоскую скалу светлого оттенка и сел - как вождь на совете. С прямой спиной и каменной невозмутимостью на лице.

  Солнце уже миновало полдень и заскользило от гор - к морю, махиг смотрел на восток, озаренный светлым золотом дня, клонящегося к предвечерью. Лицо его скрывала тень, и она постепенно удлинялась. Жар дня изливался на спину пожилого махига, делая кожу воистину бронзовой и яркой. Ветерок едва дышал, видимо, тоже ожидая чего-то опасного и обходя каменный горб стороной. Самые легкие пряди волос шевелились и багровели сиянием...

  Когда тишина сделалась невыносимой настолько, что мавиви захотелось закричать, взрезая и освобождая натяжение незримых нитей, когда тень сидящего на камне выросла и почернела окончательно, а сам камень обрел розоватый теплый оттенок, только тогда явился наставник. Сперва его движение выдали птицы, затем мелкие камни отчетливо заскрипели под слаженной поступью босых и обутых ног. Наконец, нашлось и для глаз занятие: разбирать близящееся и проявляющееся все точнее в мешанине дальних теней, выделять из общей неразберихи детали.

  Первым появился воин ранвари - в одной повязке на бедрах, без оружия. Голова гладко выбрита, в темных даже для махига руках, вытянутых вперед - длинный шест с багряными лентами и рыжими перьями, с тонко и звонко шуршащими золотыми кольцами, содержащими подвешенные в плетении узора амулеты. Несущий шест вряд ли видел его и слышал звук: в глазах билось безумие багряного заката, еще не коснувшееся неба на западе... Следом за воином шли два пожилых махига и несли знаки власти наставника. Далее, наконец-то, ехал сам он - на невысоком крепком рыжем коне, ведь не пристало столь важному человеку утомлять ноги. Замыкал шествие второй ранвари, с тем же безумием в некогда карих, а теперь жутковато и нечеловечески рыжих и ярких, глазах. Магура шедшие довольно долго не замечали. Старики устали нести знаки и спотыкались, сутуля плечи и глядя под ноги. Ранвари же не увидели бы и пропасти, пожалуй, двигаясь по привычной тропе. Сам наставник пребывал в дурном настроении, кутался в шкуру медведя, снятую целиком. Шкура была выделана и закреплена так, что морда зверя покоилась на макушке Арихада, а разверзтая пасть с бережно укрепленными клыками обрамляла лицо.

  Лишь пройдя половину голого каменного пространства наставник увидел пожилого махига, остановил коня и тем дал знак замереть всем своим спутникам.

   - Твой внук не явился в оговоренный срок, старик, - в голосе наставника прозвучало отчетливое озлобление, смешанное с презрением. - Мне нанесено тяжкое оскорбление всем вашим родом махигов, и я намерен покинуть вас. Макерга тоже разочаровали меня, я исполню наказание и уйду в степь.

   - Пусть твои люди ждут окончания нашей беседы там, - Магур повел рукой, указывая место на склоне, противоположном тому, где оставил мавиви. - И коня заберите с собой.

   - Что за... - брови наставника сошлись в сплошную черту возмущения.

   - Невоспитанность, - ровным тоном продолжил Магур. - Воистину так. Я вождь вождей, принявший власть из рук друга моего и брата по оружию, вождя Ичивы. Я получил под руку свою двадцать племен, признавших его и затем добавил еще десять, оказавших уважение мне, я создал единый народ. И когда я принимаю решение о беседе, следует спешиться и поклониться. Это самое малое... - Магур глянул на замерших в недоумении стариков, на двух ранвари, слепо и восторженно взирающих на него, воплощение огня. И повторил им более жестко: - Встаньте там.

   - Как грозно и как глупо, - зашуршал злостью голос наставника, покидающего седло. - Бледные-то не признали вождя вождей... Как ты выиграешь следующую войну, выживший из ума старик? Как, если уйду я, последний из признанных и почитаемых не жалкими людьми, но самими духами?

   Магур промолчал, ожидая, пока уведут коня. Он понимал: наставник спешился не во исполнение воли - но чтобы, используя силу, не опалить шкуру пугливого животного. Пожилые махиги уже сидели, опустив руки и не слушая разговора: они устали и использовали нежданную возможность целиком для отдыха. Увы, короткого: никто не сомневался, что сейчас произойдет с Магуром, загородившим путь самому наставнику. Будь он хоть великий вождь, хоть король бледных - исход один. И нет уже сил ни спорить, ни даже ужасаться. Магур вздохнул, признавая без слов свою вину: не только Даргуш, но и сам он - допустили подобное. Позволили ничтожеству упиваться властью и уродовать людей.

   - Я намерен оказать тебе честь, старик, - продолжил вещать наставник. - Я сам призову карающее пламя, не расходуя силы своих ранва.

   - Ранвари, - поправил Магур. - ты придумал так исказить и слово, и суть его... И ты уже поплатился, воистину: ты слеп и не видишь того, что давно зримо даже им, несчастным моим ученикам, обглоданным безумием. Воистину арих прав, велики мои грехи. Я не уделял ему и крохи хлеба, но я отдал тебе прекрасные и полные души. Если разобраться, я свалил живые деревья этого леса - на дрова... И готов был допустить сожжение родного внука! Но, спасибо Плачущей, неизменно дарующей надежду юным, этого удалось избежать.

   - Власть духов превыше людской, - голос наставника возвысился и обрел глубину. - Я взываю к пламени... Я, избранный, я, средоточение мощи... Мхаа-риха! Асвари! Вайрихаа...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});