Секретный Черчилль. Британские спецслужбы в войнах ХХ века - Вадим Телицын

Что, несомненно, и имело место: первый внешний признак проявил себя 22 мая, когда Черчилль отдал приказ об аресте и заключении под стражу без суда и следствия члена правого крыла парламента, антисемита, Арчибальда Моля Ремсея, лидера британского союза фашистов, сэра Освальда Мосли, адмирала сэра Барри Домвайла, возглавлявшего другую организацию, нацеленную на сотрудничество с Германией, под названием «Линк», а также большинства членов возглавляемых ими организаций. Три дня спустя Келл получил уведомление об увольнении.

Тем временем в MI 5 внедрились советские агенты. В послевоенные годы много размышляли над тем, кто это мог быть и сколько. Подозрение пало на Роджера Холлиса, в 1940 году он был помощником начальника «Ф» отдела, занимавшегося наблюдением за политическими партиями экстремистского толка, в частности, за коммунистической партией Великобритании; Грэма Митчела, под его началом следившего за фашистскими экстремистами; Гая Лидделла, директора отдела «Би» – контрразведки, – по чьей рекомендации на службу устроились известные предатели Энтони Блант и Гай Бергесс; Максвелла Найта, главу Би 5 би, работавшего в тандеме с «Ф» отделом по слежению и внедрению агентов в потенциально подрывные группы, включая общество коммунистов Оксфордского и, предположительно, Кембриджского университетов; и целый ряд других.

Группа имперской полиции, взгляды которой представлял де Курси до войны, была распущена, но он сохранил тесные связи с ее бывшими, особенно влиятельными членами, которые все еще оказывали сильное сопротивление вступлению в войну с Германией, руководимые имперскими не прогерманскими или антисемитскими – соображениями организаций, борьбу с которыми начал Черчилль. Де Курси работал в редакционной коллегии «Ревью оф Уорлд Аффеарс», ставшей позже «Интеллидженс Дайджест» и широко освещавшей эти взгляды. Он утверждает, что патроном «Русской группы» шпионов был покойный Виктор Ротшильд, третий барон. Ротшильд, вступивший в MI 5 накануне войны, общался с Черчиллем в светских кругах, но знакомы они были не только благодаря семейным связям: он и его первая жена были членами довоенной команды Черчилля, боровшейся «против курса умиротворения». В ту пору он был блестящим, энергичным выпускником Кэмбриджа, ставшим впоследствии стипендиатом Тринити-колледжа того же университета. Он дружил с некоторыми пользовавшимися дурной славой членами секретного эстетического общества «Апостолы», противопоставившего свою мораль общественной. Позже они были завербованы как советские агенты. Де Курси не сомневается, что он был их спонсором: «Этих блестящих молодых людей Ротшильд видел в Кембридже, каждый из них имел ту или иную слабость, и он не преминул использовать ее в своих интересах, полагая, что они проберутся в более высокие сферы. В нацистах он видел величайшую угрозу для еврейского народа и был готов обратиться за помощью к русским. Он воодушевлял этих молодых людей и помогал финансово, поддерживал их и защищал тылы».

Де Курси был для «Русской группы» главной целью; советская брошюра, озаглавленная «Враги России в Британии», из своих 70 страниц 39 посвятила нападкам на него. Ясно, что его положение и связи позволяли ему знать своих врагов в Британии. Таким образом, можно предположить, что его обвинения в адрес Ротшильда не в том, что он передавал информацию, а в том, что помогал тем, кто делал это, имеют веские основания. То же можно сказать и о других его подозреваемых: Холлисе, Митчеле, Гае Лидделле, Максвелле Найте и прочих.

Все не так надуманно, как кажется; более того, это, похоже, способно объяснить то, что не поддается иному объяснению: во-первых, в военное время в службы безопасности страны попало значительное число бывших коммунистов; во-вторых, как убедительно продемонстрировал Питер Райт, позже на пути расследования советского проникновения в MI 5 и MI 6 было поставлено слишком много непреодолимых препон, и масса времени потребовалась, чтобы выявить несколько (далеко не всех) предателей; следствие не принесло удовлетворительных результатов до сего дня. Не следует забывать о состоянии умов в тот период между войнами: интеллигенция, испытавшая от войны и ее последствий разочарование, презирала систему, сделавшую войну возможной, обрекавшую рабочих на безработицу и жалкое существование. Противопоставляя собственные суждения старым религиозным догмам, традиционной морали и простой любви к родине, она забыла или не знала о практических результатах предыдущих опытов утопической политики и с легкостью становилась жертвой марксистской пропаганды, искренне полагая, что советский коммунизм является глашатаем нового рассвета для человечества. Эта среда была благодатной почвой для сталинских вербовщиков, и они настолько хорошо преуспели, что о размахе их работы до сих пор не говорится.

Возможно, увольнение Вернона Келла в этом свете стоит расценивать как негласную поддержку Черчилля «русской группе». Как бы то ни было, но после его назначения премьер-министром MI 5 перенаправил свои усилия против врагов справа и всех тех, кто подозревался в стремлении заключить компромиссный мир с Германией, в то время как левое крыло могло жить относительно спокойно.

Безусловно, Черчилль не был попутчиком левых. К международному коммунизму и страшному варварству Сталина, заимствованному у него нацистами, он относился с не меньшим здравомыслием, чем Гитлер или Гесс. Выбор между ними он сделал, руководствуясь не моральными, а имперскими интересами, ибо был истинным представителем высших кругов тори, двора и государственной власти и во что бы то ни стало стремился сохранить могущество и славу Британской империи. Хотя, по правде говоря, было уже слишком поздно, и какой бы выбор он ни сделал, империя была обречена. Разыграв германскую карту, он открыл бы путь к господству Гитлера на континенте, после чего Великобритания, сохранив внешние атрибуты могущества, королевское семейство и власть над большими участками мира, неминуемо должна была бы подчиниться «новому порядку» и стать в политическом и социальном плане унифицированной. От либеральной демократии не осталось бы и следа, как не осталось бы и следа от британских евреев и прочих представителей «низшей расы» и тех, кто исповедовал радикальные левые взгляды. С другой стороны, если будут разыграны американская и русская карты, империя станет пешкой в руках Соединенных Штатов и будет вынуждена приспособиться к американской экономике, ее социально-политическим целям, в то время как в Западной Европе, а, может, и на всем континенте будет доминировать советский коммунизм. Компромиссный мир давал выигрыш во времени, но выбор рано или поздно все равно пришлось бы сделать.

Черчилль свой выбор сделал перед войной. Встав у кормила власти, он непреклонно следовал ему до логического завершения. Он обладал юношеским пылом и закаленным в невзгодах сердцем. Детство его, как и Гитлера, носило печать травмы, но в его случае речь идет об отсутствии родительской любви. Он знал, что такое отчаяние, и ощущал эту черную пропасть, которую окрестил своим «черным псом» и в зрелом возрасте. Вероятно, только такой человек, не аналитик и психически неустойчивый, но наделенный известной долей безрассудства для преодоления неожиданных препятствий, был способен вытащить страну из развивающегося кризиса. Первые признаки дали о себе знать, когда германские бронетанковые колонны, с легкостью разметав французские войска, отделили их от Британских экспедиционных Сил. Французское правительство покинуло Париж, и Муссолини согласился объединить с Гитлером свои усилия. 22 июня Франция официально капитулировала.

Черчилль дрогнул только раз, когда согласился уступить просьбе Галифакса, оставленного им на должности министра иностранных дел, отправить Муссолини послание с предложением провести мирную конференцию, но в тот же день, подавив импульс, пересмотрел решение. После эвакуации большей части Британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка он сказал стране и Гитлеру: «Мы пойдем до конца… мы никогда не сдадимся», но будем бороться «до тех пор, пока с Божьей помощью новый мир со всей его мощью и силой не выступит на защиту и освобождение старого».

Народ внял ему. Вот как представил это лорд Глэдуин: «Мы знали, за что боремся. Больше не было сомнений насчет того, как выиграть войну; мы должны были выиграть ее, и точка. Черчилль, как мне кажется, был символом этого коллективного чувства»[161].

* * *

Если Уинстон Черчилль разделял обеспокоенность (уже с середины 1930-х годов) британских спецслужб деятельностью заграничных организаций, которые он называл «нацитерами» на территории Великобритании, то на Уайтхолл (британское правительство) они не произвели никакого впечатления. Повторяющиеся требования MI 5 об их запрете отклонялись. Однако руководству контрразведки было поручено составить подробный план по проведению ареста всех важных членов этих организаций, «если и когда Министерство внутренних дел примет решение об этом». Начальники полиции получили копии картотек соответствующих организаций с инструкцией, что по получении телеграммы с кодовым словом «АНАСБОНА» – его составили как аббревиатуру названия «АНти САБОтаж НАцисты», – кого они должны арестовать. Но телеграмма была отправлена только после официального запрета организаций, когда началась война[162].