Лисы и Волки - Лиза Белоусова

себя в комнате.

Так, значит, ее зовут Ия? Безобразное имя. Впрочем, ей подходит.

Спрятав руки в рукавах растянутого серого платья, женщина зашаркала в зал.

Дверь в комнату Хель оказалась прикрыта, так что пришлось вежливо постучать.

Помещение, хоть и небольшое, стало глотком свежего воздуха по сравнению с остальной частью квартиры. Темные стены, задернутые шторы, только настольная лампа горит. И свет почему-то живой, больше похожий на тот, что распространяют вокруг себя масляные фонари. Все здесь было естественным – и книги, разбросанные на полу и криво стоящие на полках, валяющаяся в разных углах пастель, драпировочные ткани. И тепло. Как в домике на краю мира, где стоит пара кресел возле камина и шепчет радио.

Сама Хель сидела на стуле перед доской, привязанной скотчем к толстой палке на манер мольберта и прислоненной к стене. К ней был прикреплен лист бумаги, на котором уже прорисовывалось изображение, кричащее красками – окруженный огнем лис, искрививший пасть в насмешливом оскале.

Изенгрин говорил, что именно так выглядит Лис в истинном обличье – зверь с ядовито-рыжей шерстью, горящим хвостом и ушами, оставляющий позади себя пожары, олицетворение огня. И Хель рисует его так, будто он только что прошел мимо – широкими мазками, уверенно, почти дерзко.

На меня внимания она даже не обратила, продолжая методично оживлять картину.

– Привет, котенок! – подал голос я.

Кисточка дернулась, линия вильнула не в ту сторону, и Хель зашипела ничем не хуже змеи, окатив меня взглядом, полным отвращения:

– Что ты тут забыл?

– Как это невежливо, даже не обратиться к своему старшему товарищу по имени.

Невыразительные губы скривились:

– Ты мне не товарищ.

– Так грубо. Ты на меня обижаешься?

Она вдруг отряхнула ладони, вытерла их об испачканный фартук, отодвинула назад стул, нарочито неспешно сняла незавершенную картину, схватилась за основание доски и подняла ее в воздух.

– Поверь, я с легкостью обрушу тебе на голову эту штуковину.

Почему-то ей хотелось верить. Поэтому, решив пойти ей навстречу, я пожал плечами:

– Да Изенгрин у тебя тетрадь оставил. Сказал забрать.

Хель вернула свое «оружие» на место и принялась вновь прикреплять к нему ватман, причем с таким видом, будто находится в комнате одна.

– И долго ты будешь молчать?

– Сколько хочу, – фыркнула она. – Мой дом – мои правила.

– О гостеприимности ты никогда не слышала?

– Зачем демонстрировать гостеприимность тому, кто ее недостоин? Ты грубый, невоспитанный, заносчивый, раздражающий, шумный, – с каждым словом она говорила со все возрастающей злостью, – противный тип.

Глаз нервно дернулся.

– На себя посмотри. Фригидная, пресная, страшная, мерзкая баба, бледнее поганки и самой смерти!

Хель же побледнела, из-за чего показалось, что щеки ее впали, обтянув череп, а тени пролегли глубже, сделав ее похожей на призрака. Брови взлетели вверх, она вздернула подбородок, и я вдруг понял, что, несмотря на то, что я выше, смотрит она на меня свысока.

Это взбесило еще больше. Какое высокомерие!

– Слизень, – прозвучало с оттенком угрозы, и я не смог не отметить, как ее рука опасно сжалась на странной лопатке, использующейся, кажется, для масляных красок. Не острая, но если пырнуть…

– Тщеславная самонадеянная курица.

И тут же мне в лоб прилетело что-то мелкое, но увесистое. Чтобы сохранить равновесие, пришлось сделать пару шагов назад. По щекам стекала вязкая жидкость – я дотронулся до них кончиками пальцев. На них остался темно-синий след. Совсем как кровь.

Гуашь. И валяющаяся под ногами баночка с вытекающей из нее краской.

Хель хладнокровно пожала плечами:

– Если бы ты держал язык за зубами, не получил бы. Сам виноват.

– Да ты сама вежливостью не блещешь!

– Потому что ты ее не проявлял.

На секунду померещилось, будто по губам Хель течет кровь, и она оседает на пол. Но нет. Она по-прежнему стояла, воинственно держа кисточку в руке и вздергивая подбородок.

– Как ты меня достала… – просипел я, протягивая руки вперед. Хель отшатнулась, и в ее зрачках промелькнул неподдельный испуг, подстегнувший меня еще сильнее. – Мнишь тут из себя невесть кого. Я тебя не заставлял. Рукоприкладство за рукоприкладство!

Она не успела даже взвизгнуть, прежде чем я в один прыжок ее достал. Правда, реакция у нее оказалась впечатляющая – она нырнула влево, и ей не хватило лишь доли секунды, чтобы уклониться от моей хватки.

Ее футболка, бесформенная и темная, как и ее школьный пиджак, на пару размеров больше, оказалась неприлично скользкой, и мои пальцы едва не выпустили добычу. Да еще и сама Хель рванулась с неожиданной силой. Возможно, у нее бы получилось убежать, если бы рядом оказалась хоть какая-то опора, но, увы, мы стояли в совершенно пустой части комнаты.

– Только попробуй закричать, – предупредил я.

– Если мать зайдет, не поздоровится не только тебе, – прохрипела она, загребая руками воздух.

Я уважительно хмыкнул.

Рядом оказалась кровать, и, извернувшись, я толчком бросил Хель на нее. Она тут же сделала попытку откатиться в сторону, но я перехватил ее за талию. Она брыкнулась, больно ударив мне пяткой по коленке.

– Отпусти немедленно!

– Это за краску!

Другая на ее месте уже начала бы оправдываться; Хель же извивалась, щипалась и ругалась. Один раз ей удалось локтем заехать мне по лицу, так что взгляд случайно скользнул по стене, зацепившись за рисунок в рамке, прибитый парочкой гвоздей. И на нем был изображен волк. Тот самый волк.

Пыл сразу поутих, сдавшись под напором здравого смысла. Изенгрин отправил меня сюда не для драки, а чтобы забрать рисунок. И задание следовало выполнить.

Я мысленно отвесил себе подзатыльник. А если бы рисунок не мелькнул перед самым носом? Ушел бы и забыл!

Теперь возникает одна проблема: как снять его так, чтобы никто не заметил, и утащить, да еще и в такой ситуации?

Выход нашелся быстро.

Хель рванулась особенно сильно, и я поддался, сделав вид, что отлетел к мольберту. Обрадовавшись, она соскочила с кровати, бросаясь в противоположный угол комнаты. Я поднял мольберт прямо с прикрепленным рисунком и палкой саданул по рамке. Хель нервно обернулась, а я притворно поскользнулся на покрывале.

Идея увенчалась успехом. Порядком поцарапанная рама опрокинулась на подушку. Только забрать и смыться.

К тому моменту, как я, «упавший» на кровать, положил ее на самое удобное место, то есть к самому краю рядом с подушкой, Хель сиганула на меня сверху, хорошенько приложив «коробку» о мою спину.

Что-то тихо хрустнуло. Я схватил уже расслабившуюся Хель за край кофты и дернул на себя – она оказалась повалена поперек постели, а моя нога удачно расположилась возле рамки. Только пододвинуть в удобный момент и выскочить