Лисы и Волки - Лиза Белоусова

труп наткнулась и… не связано ли это с Лисом.

Улыбка у меня, наверное, вышла кривоватая и совсем уж неискренняя:

– Гери, без обид, но наши с Господином дела тебя не касаются. Так получилось, это вышло случайно. Нам же сообщали в школе, что в городе появился маньяк-поджигатель. Кто угодно мог оказаться на моем месте. Мне просто не повезло. Вот и все. Господин тут ни при чем, ему не до людей и их поджогов.

В его глазах сверкнуло раздражение.

– Ты же знаешь Лиса. Ему нельзя верить.

– Господин на это способен, но сейчас, уверяю тебя, у него совсем другие заботы.

– Связанные с Хель?

– Кто знает.

– Хватит юлить, Арлекин! Думаешь, я не вижу, что происходит? Вы все с ума сошли с этой Хель. Да что в ней такого! Мастер говорит наблюдать за ней, не давать вам находиться рядом с ней!.. Как только она появилась в городе, все пошло вверх дном: людей сжигают, Мастер сам не свой, Солейль постоянно бесится, Лис ходит с хитрой мордой, ты носишься с этой девкой как с писаной торбой! Я уверен на все сто процентов – Лис творит беспредел, и связано это с новенькой!

Я укоризненно покачала головой:

– А в лицо ты с ней ведешь себя так приветливо…

– Ты не улавливаешь смысл моих слов.

– Я все прекрасно улавливаю. Это не то, о чем мы должны дискутировать.

Он подался вперед. Я попятилась.

– А о чем мы должны дискутировать? О погоде? Мы не в том мире живем. Тебя не бесит, что от нас постоянно что-то скрывают?

– С чего ты взял, что от нас что-то скрывают?

– Как только появилась Хель, привычный уклад рухнул. Лис взвился, на него взгляд бросишь – сразу ясно, придумывает очередной план со смутной целью. Мастер нервничает и твердит о каком-то Избирателе, которого Лис обязательно захочет переманить к себе. Солейль глубокомысленно кивает, а я чувствую себя полнейшим идиотом!

– Это не мои проблемы. Слушай, мне серьезно уже нужно идти, отец заждался.

Очередная попытка отвязаться провалилась. Гери словно ничего не услышал – схватил меня за плечи и развернул лицом к себе. Я вздрогнула, отстранилась, но мне не позволили вывернуться.

– Господин, – слово прозвучало с оттенком ярости, – тебе ведь тоже ничего не объясняет?

Господин ни разу не посвятил меня в свои планы в полной мере. Отдавал указания, пояснял, что от меня требуется, но не более того.

– Объясняет, – солгала я.

– Лжешь.

– Отпусти! Кажется, я дала понять, что не хочу говорить об этом! Гери, ты волк, я не обязана обсуждать с тобой наши с Господином дела! Иди к своему Мастеру, поплачься ему в жилетку, чем хотите там занимайтесь, но перестань трогать меня! Скажи, чего хочешь, и оставь меня в покое!

Гери на секунду замер, видимо, не ожидая такого всплеска гнева. Да я и сама удивилась – от произнесенной тирады стиснуло горло, в легких засвербело из-за ледяного воздуха. Из глаз невольно потекли слезы, и я смахнула их задеревеневшими пальцами.

Он молчал, и я уже было махнула рукой, как услышала тихий шепот:

– Я же пытаюсь вытащить тебя, рыжая. Ты с ним пропадешь. Он недостоин твоей преданности.

На кончике языка стало невыносимо горько, и я бросила с ненавистью, какой никогда не испытывала:

– Он достоин, потому что спас мне жизнь, в отличие от людей, восхваляющих благодетель и духовную чистоту. Где они были тогда? А он помог. Так что думай, что хочешь, оскорбляй его, пытайся настроить меня против него. Я не поддамся. Это вы зло. Ты зло.

И, вырвав запястье, забежала в подъезд. Слизнула с губ соленые капли и побежала по лестнице. Нужно было срочно лечь спать, чтобы завтра утром вновь стать веселой и беззаботной Арлекин.

Солейль-I

К сожалению, в этом мире человек не может быть полностью свободным. Его обязательно что-нибудь сковывает: моральные принципы, ценности, семья, близкие, закон, обязанности, долг, эмоции, чувства… Он не в силах раскинуть руки и побежать навстречу ветру и приключениям. Даже если он сидит вечерами у подоконника и смотрит на горизонт, представляя себя в роли доблестного рыцаря, путешествующего по земле вместе с любимым конем и бросающегося на помощь прекрасным дамам, попавшим в беду. Выпади ему реальный шанс скинуть с себя цепи и превратить мечты в жизнь, он найдет оправдание, лишь бы остаться в своем маленьком сером вакууме, где ему не грозит опасность. Но, если вдруг ему хватает смелости и он готов сорваться с места, лишь бы избавиться от пут реальности, он споткнется, едва начав движение, – сзади родственники и друзья, которые без него не обойдутся, родители, о которых нужно заботиться… Да и кто позволит ему разгуляться? Закон ограничивает действия. Вокруг сплошные клеточные прутья. Птице не вырваться, и веселый пират в душе человека умирает, захлебнувшись ромом.

Жизнь ничего не дает, кроме разочарований. Кандалы могут казаться даром, ими можно дорожить, их можно любить, но от этого их суть не меняется. Даже если они теплые, если это твоя семья или возлюбленный, они не дают тебе лететь. Люди умирают неудовлетворенными, и лекарства от этого еще не изобрели. Жизнь нельзя замедлить, повернуть вспять или в корне изменить. Все можно начать с чистого листа – картину, литературное произведение, научную диссертацию, школьное сочинение, но не ее.

К счастью, я стал исключением из того, что, по сути, нарушить невозможно. К тому моменту, когда случилось чудо, я даже смирился с тем, что замок на клетке не взломать. Так и придется сидеть в ослепительно-белой комнате с капельницей до конца своих дней, моля об избавлении от накатывающей боли.

Один в поле не воин. А я был один. Мать не приходила навещать, зашиваясь на трех работах. Впрочем, я был не в обиде – в конце концов, она мучилась так ради моего лечения. Умерла она от переутомления – раньше меня, страдавшего раком крови. Пришлось идти на похороны в сопровождении врачей. Отец забыл о моем существовании практически сразу после моего рождения. Мама не рассказывала, что произошло, зато на слова и эпитеты не скупилась бабушка, так что из ее уст я все узнал: и то, что он положил глаз на молоденькую девчушку и уехал с ней, и то, что после этого от него не приходило вестей. Я надеялся, что он утонул в одном из многочисленных каналов. Старшей сестре дела до меня не было – ей не хотелось тащить на себе немощного младшего брата. После моей смерти совесть бы ее