Brainiac - Кен Дженнингс

«Эй, а я знаю один классный факт про компьютеры и программирование!» Такое впечатление, что под воздействием внешнего раздражителя у него в мозгу перещелкнул какой-то тумблер. «Знал ли ты, что первым программистом в истории была женщина и что она — дочь лорда Байрона?»

«Ага. Забавно, что ты это упомянул. Первым языком программирования, который я выучил, был как раз язык Ада в честь той самой Ады Лавлейс».

Я думал, что мы по-дружески, как бы в закрепление знакомства и ко взаимному удовольствию, обменялись парой интересных фактов, однако Эй Джей явно не разделял моей радости. Напротив, он выглядел раздосадованным. «Ты меня сделал, — говорит он глухо, как бы признавая свое поражение. — Я об этом не знал».

Истоки своего гиперсоревновательного взгляда на тривию он относит на счет далекого детства. «Не знаю, как тебе, но мне редко удавалось поймать бейсбольный мяч или удачно ударить по футбольному. Тривия была сферой, в которой я мог отличиться. Я тогда выучил все вторые имена президентов США. С тех пор это отношение не оставляет меня».

Я киваю. «Я видел такое в матчах Кубка по викторинам. Люди, которые не могут выпустить свой адреналин на баскетбольной площадке, сублимируют агрессию, выучивая, к примеру, особенности спаривания пингвинов».

«Между прочим, среди них очень высок процент гомосексуальных особей».

Эта фраза на мгновение выбила меня из седла. «Что? Ах! У пингвинов! Я думал, ты говоришь о любителях тривии».

В беседе с Эй Джей всегда нужно быть готовым к тому, что разговор внезапно изменит свое направление на 180 градусов. Как будто только что вы читали том энциклопедии «А — Ак» и вдруг угодили в «Яму». Но что в первую очередь бросается в глаза и в книге и в ее авторе — это беззаветная, почти детская любовь к познанию. Его путешествие длиной в 32 тома показывает, что выучивание тысяч фактов одного за другим — наверное, не лучший способ стать умнее, но бывают способы гораздо хуже. «Знания и интеллект — не одно и то же, — заключает он. — Однако они лежат в одной колыбели».

Мне приходится согласиться. Разрозненные факты, даже самые тривиальные, служат теми кирпичиками, которые, будучи хорошо оформлены и расставлены в правильном порядке, могут стать основой знания и даже мудрости. Конечно, увлеченность тривией может превратить некоторых людей в зануд и даже в инфантильных неудачников, как несчастных Джона Тимбса и Альберта Саутвика. Но я готов спорить, что в тысячу раз большему числу тривия помогает стать увлеченными, любознательными и успешными взрослыми людьми. Список пылких поклонников тривии, преуспевших в профессиональной карьере, включает в себя Уильяма Ренквиста, Тома Хэнкса, Билла Клинтона, упоминавшегося уже здесь Томаса Эдисона, Майю Энджелоу[166]. В конце концов, любое обучение начинается с отдельных фактов, и игры в тривию, возможно, лучше, чем что бы то ни было, иллюстрируют неразрывную связь с интеллектом информации, которая заложена в голове. Вам понадобится и то и другое, чтобы пробиться через действительно серьезные препятствия как в тривии, так и в жизни. Таков главный урок, который мне преподала история про Абеляра и Элоизу, помимо очевидного: «Не следует французскому учителю слишком сближаться с 16-летней ученицей, иначе ее сумасшедший дядюшка может загнать его в угол и оторвать яйца».

Не все факты в тривии «тривиальны», и даже если они таковы, в один прекрасный день они могут вам пригодиться. Я размышляю об этом, выехав из отеля и направляясь по Седьмой авеню навстречу полуденному солнцу. Даже информация о том, что у опоссума тринадцать сосков, для кого-то может что-то значить. Даже если такого человека не существовало бы, это все равно был бы вопрос жизни и смерти для тринадцатого детеныша в помете самки опоссума.

Глава XI

Что такое соприкосновение?

Моя 20-я игра в Jeopardy! вполне может оказаться последней после того, как соперник слева от меня, Алан Пол, прямой, как башня, экономист из Лос-Анджелеса в тонированных очках, открывает ближе к концу игры аукцион в теме «Ревущие 20-е». Он увеличивает свой счет на $4000, ответив, что планировал осуществить Джек Макгерн по прозвищу Пулемет, заручившись алиби у своей подружки[167]. По окончании второго раунда игры у Алана ровно вдвое меньше очков, чем у меня. Это означает, что если он отвечает на финальный вопрос правильно, а я нет, то он победил.

«Детская литература», — объявляет Алекс тему финального раунда. «Посмотрим, кому она поможет больше, нашему чемпиону или претендентам?» Независимо от того, идет ли игра на равных или нет, Алекс всегда как бы экспромтом выдает одинаковую речовку. Складывается впечатление, что за 20 лет ведения он научился произносить ее и во сне. Сам же он рассказывал в интервью Washington Post, что на собственной свадьбе, давая невесте согласие, он облачил его в привычную форму: «Итак, мой ответ… да!» Интересно, после вопроса священника о том, согласен ли он взять в жены эту женщину, было ли у него 30 секунд на принятие решения под фирменную «Музыку раздумий»?

«Полное имя этого литературного персонажа звучит так: Оскар Зороастр Балтазар Оливер Лоренс Вольфганг Амброзиус Ньютон Диггс[168]. У вас на раздумья 30 секунд. Удачи».

Есть два способа дать правильный ответ на этот вопрос. Можно пристально всмотреться в этот довольно длинный список, чтобы понять, зачем Оскару могло понадобиться девять имен, почему именно эти имена, и вообще, что за всем этим может стоять. Либо провести все детство за изучением коллекции сборников, изданных бывшим авиадиспетчером из Сакраменто Фредом Вортом.

Мне повезло оказаться во второй группе. Я до сих пор визуально помню статью про «Оскара Зороастра Балтазара Оливера Лоренса Вольфганга Амброзиуса Ньютона Диггса» вверху страницы 514 книги под названием «Самая полная энциклопедия тривии», вышедшей в 1977 году. Статья располагалась между «Оскаром Ворчуном», чей день рождения отмечается 1 июня, и «Осгудом Конклином», директором школы из ситкома «Наша мисс Брукс», сыгранного Гейлом Гордоном.

Фреда Ворта можно с полным основанием назвать иконой тривии 1970-х. И я был в числе десятков тысяч фанатов, которые обладали его 800-страничной энциклопедией и двумя ее продолжениями. Я провел многие часы, листая сборную солянку из всевозможных фактов, безыскусно расставленных в алфавитном порядке, получая какое-то странное удовольствие от впитывания информации о событиях, о которых я никогда до того не слышал и многие из которых произошли за 30 и более лет до моего рожденья. «Запоздалый отсчет» в поединке Дэмпси-Танни, «Маленький Немо: приключения в стране снов», «Смеющаяся Гарбо», начальные титры сериала «Бен Кейси» — собранные вместе за десятки лет остатки былого культурного ландшафта, о котором я бы никогда ничего не узнал, если бы не богатые воспоминания и плодовитое перо Фрета Ворта. Благодаря Фреду я сразу вспомнил секрет Оскара Зороастра Балтазара Оливера Лоренса Вольфганга Амброзиуса Ньютона Диггса, что сделало меня богаче на $40 тысяч в финале игры и позволило продлить победную серию.

Телефонный справочник помог мне отыскать Фреда и навестить его в бунгало в Сакраменто. Безоговорочный гуру тривии из моего детства оказывается благодушным 60-летним жителем пригорода, слегка похожим на гнома с серой бородой оттенка газетной страницы. Так мог бы выглядеть Кенни Роджерс, играющий главную роль в телефильме про Орсона Уэллса, или, что было бы еще круче, наоборот. Я не пытался его себе никак представлять до нашей встречи, но сразу понял, что только так он и должен выглядеть.

«Заходи!» — говорит он, приглашая меня к себе в дом.

Закрывшаяся за мной дверь погасила яркое калифорнийское солнце, и несколько мгновений я никак не мог разглядеть затемненную гостиную. Пока мои глаза привыкают к сумраку, в нос мне ударяет знакомый с детства аромат чего-то старомодного и затхлого. Когда удается разглядеть стены, заставленные полками с пола до потолка, я узнаю запах. Старые книги. Тысячи старых книг. Дома у Фреда пахнет, как в букинистическом магазине. Это не та смесь ароматов пачули и кошачьего туалета, которая главенствует в маленьких семейных лавках с ветхими изданиями, но благородный запах древности, как в больших магазинах Powell’s City of Books в Портленде или Нью-Йоркском Strand. Это тяжелый, освященный веками запах миллионов и миллионов слов.

Помимо древнего Вюрлитцеровского музыкального автомата у северной стены и нескольких кинопостеров, все пространство покрыто книгами. Даже на диване напротив входа высился метровый стеллаж. Большая часть этих книг — расставленные по алфавиту биографии и мемуары Старого Голливуда — горючее, которое питало неугасимую любовь Фреда к кинотривии. «Из этих восьми книг про Элизабет Тейлор, — рассказывает он, делая ударение на каждой букве „т“, — я смог нарыть только восемь фактов, по одному на книгу». На одной заметной, хоть и узкой, полке стоят всевозможные издания книг самого Фреда. Здесь не только три его энциклопедии тривии, но и сборники вопросов, справочники по американским президентам, кино, Второй мировой войне и Элвису Пресли. Еще одна комната также заполнена книгами в жанре нон-фикшн, а художественная литература находится в гараже. В кабинете Фреда отведено место только под издания тривии, которые занимают все полки. Я вижу корешки многих знакомых книг. Неоднократно перечитанные, с загнутыми уголками страниц, они валялись кучей рядом с моей детской кроватью. «Лексикон распространенных заблуждений», «Не самые лучшие моменты в спорте», «Большие, еще больше и самые большие секреты», «Необыкновенное происхождение обыкновенных вещей». И, конечно, два ряда альманахов мистера Рипли «Хотите верьте, хотите нет».