Игра престолов. Часть II - Джордж Мартин

– Быть может, лучше будет, если я один спущусь вниз? – предложил он.

– Лучше для Тириона, сына Тайвина, – заметил Ульф, говоривший от Лунных Братьев.

Шагга бросил яростный взгляд, это было жуткое зрелище.

– Шагге, сыну Дольфа, это не нравится. Шагга пойдет со взрослым мальчишкой, и если взрослый мальчишка лжет, Шагга отрубит ему мужской признак…

– И скормит его козлу, – устало сказал Тирион. – Шагга, даю тебе слово Ланнистера, я вернусь.

– Почему мы должны верить твоему слову? – Челлу, невысокую и суровую, плоскую как мальчишка, нельзя было обмануть. – Равнинные лорды всегда обманывали горные кланы.

– Ты ранишь меня, Челла, – ответил Тирион. – Я считал, что мы уже стали друзьями. Но как хотите. Ты поедешь со мной, и Шагга и Конн от Каменных Ворон, и Ульф от Лунных Братьев, и Тиметт, сын Тиметта, от Обгорелых. – Горцы, когда он назвал их, обменялись настороженными взглядами. – Остальные будут ожидать здесь, пока я не пошлю за ними. Постарайтесь не перерезать друг друга, пока меня нет.

Ударив пятками в бока коня, он отъехал, не оставив своим спутникам иного выхода, кроме как последовать за ним или же остаться на месте. Он был бы доволен и тем и другим – только бы горцы не задержали его, не уселись на землю и не занялись бесконечной – на целый день и ночь – болтовней. В этом и крылась главная трудность общения с кланами: они исповедовали абсурдное убеждение в том, что на совете следует выслушать мнение каждого, поэтому они спорили обо всем, и спорам этим не было конца. Позволялось высказываться даже женщинам. Нечего удивляться тому, что прошли века с тех пор, когда они серьезно угрожали Долине, если не считать случайных набегов. Тирион намеревался исправить положение.

Бронн ехал возле него. А позади пристроились после недолгого недовольства все пятеро горцев на невысоких мохнатых коньках, более похожих на пони и прыгающих по скалам, как козы.

Каменные Воро́ны ехали вместе, Челла и Ульф держались неподалеку друг от друга – Лунных Братьев и Черноухих связывают крепкие узы. Тиметт, сын Тиметта, ехал один. Все кланы, населявшие Лунные горы, опасались Обгорелых, умерщвлявших плоть огнем, чтобы доказать свою храбрость, и – как утверждали другие – жаривших младенцев на своих пиршествах. Но даже сами Обгорелые боялись Тиметта, который, достигнув зрелости, лишил себя левого глаза добела раскаленным ножом. Тирион слыхал, что обычно мальчишка отжигал себе сосок, палец или же – будучи истинным храбрецом или безумцем – ухо. Поступок Тиметта произвел столь глубокое впечатление на Обгорелых, что они безотлагательно провозгласили его красной рукой – чем-то вроде походного вождя.

– Хотелось бы знать, что отжег себе их главарь, – обратился Тирион к Бронну, впервые услышав эту историю. Наемник, ухмыляясь, потянулся к собственному паху… однако даже Бронн уважительно держался с Тиметтом. Если у человека хватает безумия, чтобы лишить себя глаза, с врагом он церемониться не будет.

Далекие дозорные наблюдали со сложенных из битого камня башен за всадниками, спускавшимися из предгорий. Тирион успел заметить, как взлетел ворон. Там, где горная дорога изгибалась между двумя скалистыми выступами, располагалось первое укрепление. Дорогу перекрывал невысокий земляной вал высотой фута четыре, и дюжина арбалетчиков расположилась на высотке. Остановив своих спутников вдалеке, Тирион один подъехал к валу.

– Кто здесь главный? – крикнул он.

Капитан явился мгновенно и еще быстрее предоставил им свиту, узнав сына своего господина. Они отправились дальше – мимо сожженных полей и обгоревших крепостей, к Речным землям у Зеленого Зубца. Тирион еще не заметил трупов, однако в воздухе полно было воронов и ворон-падальщиков. Сражение состоялось здесь недавно.

В половине лиги от перекрестка поставили частокол из заостренных столбов, возле него караулили копейщики и лучники. Позади стены начинался лагерь. Дым тянул вверх тонкие пальцы от сотен костров, воины в кольчугах сидели под деревьями и точили клинки, знакомые Тириону знамена трепетали на древках, воткнутых в глинистую почву.

Заметив пришельцев, навстречу выехал конный отряд. Впереди скакал рыцарь в украшенных аметистами серебряных доспехах и полосатом пурпурно-серебряном плаще. На щите его был изображен единорог, двухфутовый витой рог высился на его шлеме в форме конской головы. Тирион повернул навстречу.

– Сир Флемент!

Сир Флемент Бракс поднял забрало.

– Тирион, – проговорил он с удивлением. – Милорд, все мы боялись, что вы погибли, или… – Он неуверенно поглядел на горцев. – Они… сопровождают вас?..

– Мои сердечные друзья и верные последователи, – отрекомендовал спутников Тирион. – Где я могу отыскать своего лорда-отца?

– Он занял гостиницу на перекрестке дорог.

Тирион расхохотался. Гостиница на перекрестке дорог? Наверное, боги в конце концов справедливы.

– Я немедленно отправлюсь к отцу.

– Как вам угодно, милорд. – Сир Флемент развернул коня и выкрикнул приказ. Три ряда жердей извлекли из земли, проделав дыру в частоколе. Тирион провел свой отряд внутрь.

Лагерь лорда Тайвина раскинулся на несколько лиг. Челла сказала, что лорд Тайвин привел двадцать тысяч человек, и не слишком ошиблась. Простые солдаты устроились под открытым небом, но рыцари разбили палатки, а некоторые из знатных лордов возвели шатры величиной с целый дом. Тирион заметил красного быка Престеров, взнузданного вепря лорда Крейкхолла, горящее дерево Марбрандов, барсука Лидденов. Рыцари приветствовали Тириона, когда он проезжал мимо. Латники глядели на горцев с удивлением.

Шагга озирался с открытым ртом; ему, конечно же, не приходилось за всю свою жизнь видеть столько людей, коней и оружия. Остальные горные разбойники лучше скрывали смятение, однако Тирион не сомневался в произведенном впечатлении. К лучшему: чем более глубокое впечатление произведет на них мощь Ланнистеров, тем охотнее они будут повиноваться.

Гостиница и конюшня с виду не переменились. Однако на месте деревеньки остались лишь груды обожженных камней. Во дворе устроили виселицу, и тело, покачивавшееся в петле, облепили воро́ны. Испугавшись Тириона, они взлетели, каркая и шумно хлопая черными крыльями. Спешившись, он поглядел на останки. Птицы уже выклевали губы, глаза и щеки; запятнанные краской зубы щерились в жутком оскале.

– Вот, а я просил только крова, еды и бутылку вина, – напомнил он с укоризненным вздохом.

Мальчишки-конюхи нерешительно вышли навстречу, чтобы позаботиться об их лошадях. Шагга не хотел расставаться с конем.

– Парень не украдет твою кобылу, – заверил его Тирион. – Он только накормит ее овсом, напоит и расчешет шкуру. – Шкура самого Шагги также нуждалась в хорошей щетке, но упоминать об этом было бы нетактично. – Даю тебе слово, коню не причинят вреда.

Опалив его яростным взором, Шагга выпустил поводья.

– Это конь Шагги, сына Дольфа, – рыкнул он на мальчишку.

– Если он не вернет кобылу, отрубишь ему мужской признак и скормишь козлу, – пообещал Тирион. – Если только найдешь его здесь.

Двое стражников в малиновых плащах и увенчанных львами шлемах стояли под вывеской гостиницы по обе стороны двери. Тирион признал капитана гвардейцев.

– Мой отец?

– В гостиной, м’лорд.

– Мои люди хотят мяса и меда, – сказал ему Тирион. – Приглядите, чтобы они получили еду и питье. – Тирион вошел в гостиницу. Отец был там.

Тайвин Ланнистер, лорд Утеса Кастерли и Хранитель Запада, давно разменял шестой десяток, не утратив тем не менее юношеской крепости. Даже сидя он казался высоким – длинные ноги, широкие плечи, плоский живот. Его тонкие руки оплетали крепкие мышцы. Когда прежде густые волосы начали отступать ото лба, лорд Тайвин приказал своему цирюльнику брить ему голову наголо: глава дома Ланнистеров не верил в полумеры. Еще он выбривал верхнюю губу и подбородок, но бакенбарды, две огромные чащобы, заросшие жестким золотым волосом, покрывали его щеки ушей до челюсти. В бледно-зеленых глазах его играли золотые искры. Один из шутов, более глупый, чем все остальные, сказанул однажды, что даже дерьмо лорда Тайвина усеяно золотом. Некоторые утверждали, что он еще жив – где-то в подземельях Утеса Кастерли.

Сир Кеван Ланнистер, единственный выживший брат отца, делил бутыль эля с лордом Тайвином, когда Тирион вошел в гостиную. Дядя, человек объемистый и лысеющий, с коротко подстриженной желтой бородой, повторяющей очертания его массивной челюсти, первым увидел его.

– Тирион, – проговорил сир Кеван с удивлением.

– Дядя. – Тирион поклонился. – Милорд отец. Как я рад видеть вас здесь!