Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди

- У вас прядка волос выбилась, надо подобрать ее, - сказал он, прежде чем она успела опомниться. - Постойте-ка, я сделаю это за вас.

Серебряная дуга мелькнула справа от ее головы, и сабля опустилась, маленький локон упал на землю.

- Молодцом держитесь! - похвалил Трой. - Даже не пошевельнулись. Для женщины просто удивительно.

- Это потому, что я не успела испугаться. Но вы же испортили мне прическу!

- А ну, еще раз!

- Нет, нет, я боюсь, правда же, я вас боюсь! - воскликнула она.

- Я не коснусь вас, не задену даже ваших волос. Я только убью гусеницу, которая сидит на вас. Итак: смирно!

В самом деле, гусеница, по-видимому сползшая с папоротника, расположилась отдохнуть на лифе ее платья. Батшеба увидела сверкнувшее острие клинка, направленное на ее грудь - и уже вонзающееся в нее. Она закрыла глаза в полной уверенности, что это конец. Потом, чувствуя, что ничего не происходит, открыла их.

- Вот она, смотрите, - сказал сержант, протягивая к ней саблю острием вверх. На самом конце острия повисла гусеница.

- Но это прямо колдовство! - вскричала потрясенная Батшеба.

- Нет, просто ловкость. Клинок был направлен вам на грудь, туда, где сидела гусеница, но вместо того, чтобы пронзить вас, я отдернул его в какой-нибудь тысячной дюйма от вашего тела.

- Но как вы могли отсечь у меня прядь волос неотточенным лезвием?

- Неотточенным! Да эта сабля, как бритва. Смотрите!

Он провел лезвием по своей ладони, потом поднес его к ее глазам и показал тоненький срезок кожи, приставший к стали.

- Но ведь вы с самого начала сказали, что она тупая и не может меня поранить.

- Я сказал так, чтобы вы стояли смирно... чтобы я мог быть спокоен за вас. Я рисковал вас задеть, если вы дернетесь, вот я и решил схитрить, чтобы избежать этого риска.

Батшеба передернулась.

- Я была на волосок от смерти и даже не подозревала этого.

- Вернее, вы двести девяносто пять раз были на полдюйма от того, чтобы быть освежеванной заживо.

- Как это жестоко с вашей стороны!

- И тем не менее вы были в полной безопасности. Мой клинок никогда не ошибается.

И Трой вложил саблю в ножны.

Взволнованная всем, что она испытала, и сама не своя от нахлынувших на нее противоречивых чувств, Батшеба в изнеможении опустилась на мох.

- Теперь я должен проститься с вами, - тихо сказал Трой. - И я позволю себе взять вот это на память о вас.

Она увидела, как он нагнулся и подобрал в траве маленький локон, который он отсек от ее непокорных вьющихся волос; он обмотал его вокруг пальца, расстегнул на груди пуговицу мундира и бережно спрятал локон во внутренний карман.

Она не могла ни остановить его, ни удержать. Она уже была не в силах противостоять ему. Так человек, обрадовавшись живительному ветру, бросается ему навстречу и вдруг, обессилев от его бешеного натиска, чувствует, что он вот-вот задохнется.

- Я должен покинуть вас.

Он шагнул ближе. В следующее мгновенье его алый мундир мелькнул в густой листве папоротника и тут же исчез, сразу, как вспыхнувший на миг красный сигнал.

Но в краткий промежуток между этими двумя мгновениями лицо Батшебы вспыхнуло густой краской, всю ее с головы до ног обдало жаром и все чувства ее пришли в такое смятение, что у нее потемнело в глазах. Ее словно что-то ударило, и от этого удара, словно от удара Моисеева жезла, заставившего хлынуть поток из скалы, - из глаз ее хлынул поток слез. Она почувствовала себя страшной грешницей. И это потому, что Трой, нагнувшись к ее лицу, коснулся губами ее губ. Он поцеловал ее.

ГЛАВА XXIX

ПРОГУЛКА В СУМЕРКАХ

Теперь мы видим, что к различным свойствам характера Батшебы Эвердин примешивалось и некоторое безрассудство. Оно было, пожалуй, чуждо ее натуре. Внесенное стрелой Амура, оно вошло в ее плоть и кровь и пронизало все ее существо. Ясный разум Батшебы не позволял ей всецело подчиниться велениям женской природы, но женская природа была слишком сильна, чтобы внимать советам разума. Трудно сказать, что больше удивляет в женщине спутника ее жизни, - склонность ли верить заведомо лживым похвалам или недоверие к правдивым осуждениям.

Батшеба любила Троя, как любит уверенная в себе женщина, когда она утрачивает свою уверенность. Если женщина с сильным характером безрассудно отрекается от своей силы, она становится беспомощнее самой слабой, которой не от чего отрекаться. Она беспомощна хотя бы потому, что впервые сознает свою слабость. У нее нет еще никакого опыта, и она не знает, как ей лучше поступить.

Ей были неведомы хитрости и уловки, к которым прибегают в любви. Хотя она и была по природе общительной, ее жизнь протекала в замкнутом мирке, вдали от городской сутолоки и гула, на зеленых коврах лугов, где бродят одни коровы и шумит ветер, где мирное семейство кроликов или зайцев живет за вашей оградой, где ваши соседи - обитатели поселка и где расчетами занимаются только в рыночные дни. Ей были незнакомы условности так называемого хорошего тона, принятые в обществе, а о неписаном уставе распутников она вообще не имела никакого понятия. Если б она могла выразить словами своя смутные представления об этом предмете (чего она, впрочем, не делала), то, пожалуй, пришла бы к выводу, что скорей склонна повиноваться непосредственным побуждениям, чем голосу благоразумия. Она любила совсем по-детски, и если чувство ее и пылало летним жаром, оно было свежо как весна. Ее можно было упрекнуть лишь в том, что она не пыталась вдумчиво и осторожно разобраться в своем увлечении и не доискивалась, к чему оно приведет. Она могла призывать других на "крутой тернистый путь", но сама "свои советы быстро забывала".

Все неприглядное в личности Троя было спрятано от взоров женщины, а все привлекательное выставлено напоказ; у простодушного Оука, напротив того, недостатки так и били в глаза, а достоинства таились в глубине, как драгоценная руда в недрах земли.

Поведение Батшебы наглядно показывало, какая существует разница между любовью и уважением. Она охотно болтала с Лидди о Болдвуде, когда им заинтересовалась, но в чувстве к Трою признавалась лишь самой себе.

Габриэль приметил ее страстное увлечение и, обходя пастбища, с тревогой о нем размышлял в течение дня, а нередко и бессонными ночами. Раньше он испытывал муки неразделенной любви, но теперь стал еще сильнее терзаться, видя, что Батшебе грозит беда, и его личное горе отступило на задний план. Это подтверждало пресловутое наблюдение Гиппократа, что одна боль заглушает другую.

Только человек, питающий чистую, хотя, быть может, и безнадежную любовь, осмелится обличить в заблуждениях любимое существо, не опасаясь навлечь на себя его или ее неприязнь. Он решил потолковать со своей хозяйкой. Сперва он заведет речь о ее неподобающем, как ему казалось, обхождении с фермером Болдвудом, который теперь в отъезде.

Однажды вечером ему представился удобный случай: Батшеба пошла прогуляться по меже среди ближних хлебных полей. В сумерках Оук, в этот день не уходивший далеко от дома, отправился по той же меже и вскоре встретил возвращающуюся с прогулки Батшебу. Она показалась ему очень печальной.

Пшеница уже высоко поднялась, межа была узенькая и напоминала глубокую ложбину среди обступившей ее чащи колосьев. Два человека не могли пройти рядом, не помяв пшеницу, и Оук посторонился, пропуская Батшебу.

- Ах, это вы, Габриэль! - сказала она. - Вы, я вижу, тоже прогуливаетесь. Добрый вечер.

- Я надумал пойти к вам навстречу, час-то уж поздний, - проговорил Габриэль.

Батшеба быстро проскользнула мимо него, а он повернул назад и зашагал за нею по пятам.

- Благодарю вас, но я не робкого десятка.

- Ясное дело, нет, но в наших местах шатаются непутевые люди.

- Я их ни разу не встречала.

С удивительной для него хитростью Оук уже собирался причислить галантного сержанта к разряду "непутевых людей". Но тут он сообразил, что это довольно-таки неуклюжий прием и будет неучтиво с него начинать. Пришлось переменить тактику.

- Вас наверняка встретил бы один человек, да его сейчас нету, - начал Габриэль. - Это я о фермере Болдвуде. Вот я и подумал, не пойти ли мне.

- Вот как. - Она шла, не поворачивая головы. Некоторое время слышен был только шорох ее платья, задевавшего за тяжелые колосья. Потом она заговорила, и в голосе ее послышалось раздражение. - Я не совсем понимаю, почему вы сказали, что мистер Болдвуд наверняка бы меня встретил.

- Да это я, мисс, касательно вашей с ним свадьбы, ведь вы, должно быть, поженитесь. Все об этом говорят. Простите, что я так напрямик вам выложил.

- Это неправда, - отрезала она. - Никакой свадьбы не будет.

Габриэлю показалось, что теперь можно высказать без обиняков свое мнение.

- Что бы там люди ни толковали, мисс Эвердин, он всерьез ухаживает за вами, уж у меня-то верный глаз.

Батшебу так и подмывало оборвать разговор, запретив Оуку затрагивать эту тему. Но она сознавала всю шаткость своего положения и пошла на хитрость, чтобы спасти свою репутацию.