Книга мертвых-2. Некрологи - Эдуард Лимонов

Я объяснял нацболам, что Летов творец, достаточно и того, что он привел к нам в партию многие сотни, если не тысячи панков. «Но вот вы тоже творец, Эдуард, - горячились нацболы, - но вы нас собрали и ведете, и успеваете все». На этот аргумент приходилось туманно отвечать, что творцы, знаете, бывают разные. У всех не одинаковые силы.

Позволю себе flash-back: вспоминается вдруг эпизод, случившийся, очевидно, в период с марта по начало июля 1995 года, когда Летов пришел в мою квартиру на Калошином переулке. Там он впервые имел возможность долго разговаривать с Наташей Медведевой, часа два. До этого они сталкивались пару раз эпизодически (один раз, когда вышел первый номер газеты, 29 ноября 1994 года). Они понравились друг другу, что меня удивило. Наташе редко кто нравился. Летов также стал после этого отзываться о Наташе с симпатией. Думаю, они оба, поскольку были исключительно искренними людьми, увидели искренность друг друга и именно эту искренность зауважали.

В последние годы жизни Летов делал иной раз, если его спрашивали, противоречивые заявления: то он радостно сообщал, что всегда был и остается нацболом, то хмуро не отвечал на вопрос о своей принадлежности к партии, то даже (очень редко) отрицал свою принадлежность. Интересно, нашли ли его наследники членский билет НБП за номером 4, подписанный мною в далекие годы? Из партии он никогда не выходил, это исторический факт. В последние годы он вдруг оказался востребованным «большой культурой», у него состоялся концерт в «Олимпийском» - событие немыслимое в судьбе идола панк-культуры, но факт, состоялся. Видимо, его упорство и несомненно убедительная глыба творчества, сама его история понадобилась русской музыкальной истории. У попсы же нет истории.

Как он жил все эти годы, что мы с ним не общались? Как-то я говорил с его «директором» в Омске. (Узнав, что Летов приезжает в Москву, я обещал моей жене Кате Волковой сводить ее на его концерт. Видимо, это был 2005-й или 2006 год.) Я сумел разговорить директора, и тот поведал мне со вздохами, что Егор и его подружка выпивают ежедневно по паре бутылок водки. Вот так и живут. Видимо, в том же году Егора нашли и началось его возрождение, и вдохновленный, он пытался изменить свой стиль жизни. Он купил себе квартиру на окраине Омска, переехав, наконец, от отца.

Он умер в феврале 2008 года. Роясь в Интернете через неделю после его смерти, я нашел последнюю записку его, точнее факсимильный список, который Летов составил для себя, знаете, благие пожелания, что нужно сделать. Там значится «купить ковровую дорожку или линолеум в коридор» и трогательное: «выстирать штаны». Очевидно, Егор пытался начать новую свежую жизнь. Умер он однако не от новой и свежей жизни, а от старых привычек, выпил больше, чем следует, и сердце моего товарища остановилось. Он мог умереть от овердозы или от electrocuting (замыкание электрогитары, распространенная среди музыкантов смерть), однако умер традиционно, по-русски. Так, видимо, ему следовало умереть. Он же был русский, как никто.

СМЕРТЬ МАТЕРИ

Грустную историю умирания моей матери Савенко, в девичестве Зыбиной Раисы Федоровны, можно начать в любом месте, стартовав со дня смерти отца, а именно с 25 марта 2004 года. Но я начну эту историю телесной и духовной деградации с записи от 1 декабря 2007 года в моем дневнике.

«Еще я сегодня звонил матери. Сказал ей, что Катя беременна (второй раз, дочерью). „Какой ужас! - сказала мать. - Что вы, теперь так и будете детей строгать?!" Вместо того, чтобы обрадоваться, мать стала говорить об аборте. „Я сделала один аборт", - вдруг поведала она мне. При этом она тяжело дышала. „Ну вот, - сказал я, - уничтожила ребенка, а может быть, он бы остался в Харькове и сейчас приходил бы к тебе каждый день?"

Мать опять упала на прошлой неделе, наливая чай из чайника, и упала на ведро с водой. „В богадельню не хочу, - говорит, - умру там через два дня..." О соседях по дому, старухах, сидящих у подъезда: „Они там все деревенские, сидят, обсуждают". Поразительно, но для нее эстетика также существует. Она не хочет с деревенскими».

Последние годы я имел ужасную привычку коротко конспектировать разговоры с матерью. Литератор во мне никогда не дремал, ведь я вел записи в блокноте даже лежа под огнем пулеметов в ночь с 3 на 4 октября 1993 года у технического центра Останкино. Запись разговора от 14 декабря, речь идет о необходимости взять ей сиделку. Я хочу это сделать, настаиваю, мать противится: «Что делать, что делать... Ну Л арка богатая (Лариса П., приходившая к ней сотрудница Красного Креста), она не будет... Что эта сиделка сделает? Пожрет один раз, пожрет другой... Ты хочешь, чтобы я ушла в богадельню?.. (Неожиданно) ...Может, к антенне подключиться что за 27 гривен?.. Придет завтра Саша (сосед, молодой парень, нацбол, часто посещавший мать) ...а чего придет... Так что пропадают вещи без конца. Сволочи!.. Ларка приходила, но жить мне очень тяжело, не материально. Позвоночник, а ты „сиделку, сиделку"... Нажрётся, сядет, и будем сидеть смотреть друг на друга. Поужинает и пойдет. А меня бросает...»

20 декабря 2007 года. «Звонила из Харькова Лариса, та, что ухаживает за матерью от Красного Креста. Мать совсем не встает и не ела с понедельника. Вот так, еще не хватало, чтобы мать умерла голодной смертью. Завтра стану звонить матери, уговаривать ее принять сиделку».

21 декабря. «Боюсь, чтобы не упасть. Я же не хожу вообще, и в памперсах. Вчера приходила тетя Валя, приносила мне борща. Тетя Валя не та...» Мой комментарий: «Тяжелое впечатление. Еле говорит. Опять упала. Лариса приходит к ней по понедельникам и четвергам. „Я на все согласна..." Мать умирает, ноги отнялись, и говорит уже невнятно. Умирает. Печально это».

22  декабря. «Разговаривал с Ларисой. Выяснилось то, что и так было ясно: мать - тяжелый упорный параноик. Восстановила против себя своими обвинениями в кражах всех соседей и друзей. Вонь стоит там ужасная. Лариса приносит ей еду в понедельник и четверг. Оставляет рядом с постелью суп в банке, мясо, хлеб. „Ест она хорошо и сердце у нее хорошее", - сказала Лариса, когда я предположил, что мать скоро умрет. „Соседи с первого этажа пришли, подняли ее, а она сказала, что они пришли и украли у нее простыни", - сказала Лариса угрюмо».

В тот же день: «Позвонил полковнику Алехину. (Мой друг, в свое время - пресс-секретарь генерала Г. Трошева, участник второй чеченской войны.) Тот обещал найти женщину, которая будет приходить к матери хотя бы дважды в неделю, мыть ее и кормить. Это помимо Ларисы».

25 декабря, 23 часа. «Сейчас говорил с Ларисой из Харькова, той, что ходит к матери. Она водила к матери Елену Георгиевну, сиделку, которая будет смотреть за матерью. Мать потеряла разум. Сказала Елене Георгиевне: „Вот сын тут поселил людей. Они песни поют. И Лариса с ними". Лариса: „Я боюсь с ней (с матерью моей) оставаться. Лежит, смотрит колючими глазками. Вдруг ей что-нибудь в голову придет. Еще даст по голове"».

27 декабря. «Отправил деньги Ларисе П., той, что носит матери продукты. На ее адрес. Она будет платить сиделке Елене Георгиевне».

29 декабря. «„Я уже чуть руки на себя не наложила. Он включил радио, всех поднял". (За голосом матери слышно: „На единичку, на первый канал. Сделала тише". - „Чуть-чуть".) Мать: „Лена вон уходит, телевизор у меня не работает". Голос Лены (Елены Георгиевны): „Завтра приду с утра". Мать: „А на кухне ничего нет, выключена плита?" Из дальнейшего разговора с матерью выясняется, что якобы к ней приходил какой-то Димка, „музыку включал, принес апельсин и надгрызанный кусок торта". Якобы сын одной из соседок. На самом деле - призрак, плод ее воображения. Никакой Димка в доме не проживает. Затем мать пожаловалась, что никто к ней не приходит. Я сказал матери, чтобы она перестала верить в то, что у нее крадут ее вещи. Она бубнит свое, и приходят к ней, мол, мало, всего на два часа».

5 января 2008 года. «Я позвонил своей потерявшей разум маме. Ужас! Она сказала, что лежит голодная и не знает, когда придет сиделка. Затем оказалось, что сиделка придет все же завтра. Мать: „А что, твои ребята продают мои вещи?" Я: „Ты что, мать, с ума сошла?" - „Продают, продают", - сказала мать убежденно».

12 января. «„Завтра меня отправят в лагерь. Местное начальство". Я: „Откуда ты узнала, какой лагерь, мама?" - „Через пол даже слышала. Отправят. Вечером они заседали. Рады стараться. Лена пришла ко мне. Лена будет готовить. Принесла мне квитанцию за телефон. Все оплачено..." - „Плохо мне... Ни написать ничего не могу. От Нины Курышко пришла открытка (Н.К. - реальный персонаж, в начале 50-х жила с нами в коммуналке, была студенткой), просит номер телефона. Отправят твою мать туда, где Макар телят не пас". Я: „Не выдумывай". Мать: „Говорю то, что я слышала через пол. Я уже ничего без помощи кого-то не могу сделать. Мне нужна нянька... А Лена хорошо готовит. Поцелуй внука. И Катю. Послезавтра меня отправят". То есть у матери идея, что ее отправят в некий лагерь для пенсионеров. Якобы она слышала некое заседание местного начальства через пол. Да! Разговаривал я с матерью десяток минут, больше не осилил. К тому же телефон хрипит и мать говорит невнятно».