Возвращение в Бэлль-Эмбер - Маргарет Уэй

Гай поднял голову и мельком взглянул на Кэрин.

— Ты недооцениваешь себя, Рикки!

— Ого! — Рикки, казалось, готов был расплакаться от счастья. — А как насчет тысячи?

— Я выпишу тебе чек, — бесстрастно произнес Гай.

Кэрин едва расслышала его слова. Все ее внимание было сосредоточено на Селии, пронзительный, немигающий взгляд которой, был устремлен на портрет. Сердце Кэрин наполнилось тайным страхом.

Судя по всему, Лайана прекрасно перенесла разрыв с женихом. Если она иногда и плакала по ночам, то этого никто не видел. Имя Колина никогда не упоминалось, так как Гай, будучи председателем совета директоров, легко перевел его в офис в Сиднее. Лайана отнеслась к этому довольно равнодушно.

По мнению Кэрин, Лайана, оправившись от душевной травмы, вышла из этого переплета обновленной и сияющей. Ей стало слишком тесно в гнезде, и она расправила крылья с основательностью, приводившей всех в замешательство. Лайана Эмбер стала поразительной и оригинальной молодой женщиной, волевой и способной думать самостоятельно. Однажды вечером она сообщила семье, что решила учиться в университете, чтобы получить степень в области искусства. Рикки говорил, что в школе она считалась хорошей ученицей, а для тех, кого любит, она могла бы полететь и на Луну, если бы потребовалось.

Селия нашла желание дочери весьма забавным.

— Ну что ж, дорогая, — злобно прошипела она, — потом ты вступишь во фронт освобождения женщин и будешь ходить со знаменем!

— Мой теперешний поклонник любит интеллектуальных женщин, — подчеркнуто беззаботно, ответила Лайана.

Ее поклонник действительно поощрял, что она развивает свой ум, но ему хотелось большего. Лайана бросила взгляд на Кэрин, бывшую в курсе ее сердечных дел, и улыбнулась ей. Ее взгляд скользнул мимо матери так, как будто той и вовсе не существовало на свете.

Спустить ей этого, Селия не могла. Она откинула золотистую головку и присвистнула.

— Интеллектуальная женщина? Что следующее? Ну что ж, полагаю… — Просто невероятно, какой смысл она умела вкладывать в невинные слова. Она со злостью рассмеялась: — Если в женщине есть «нечто» — что действительно важно, — ей больше ничего не нужно. Но если ей недостает этого важнейшего «нечто», она может культивировать в себе другие качества!

— Ее голос звучал мягко, ласково и тихо… — задумчиво шепнул Рикки. — Скажи, Селия, а в чем заключается это важнейшее «нечто»?

В глазах Селии заискрился смех. Она небрежно пожала обнаженным белым плечом.

— Сексапильность, дорогой. Удивляюсь, что ты об этом спрашиваешь. Это то, что нужно мужчине!

Рикки очень серьезно воспринял слова матери.

— Настоящая привлекательность, или сексапильность, как ты это называешь, — часто скрытое качество, и не всегда идет рука об руку с физическим совершенством. Если это так, влечение сильнее, если же нет, влечение все равно есть. — Он перевел взгляд на Кэрин. — Если есть пара прекрасных глаз, это выражение в них — отражение внутреннего мира, которое придает им такую глубокую привлекательность… неподвластное времени очарование Евы. Там же, где отражаются только мысли о себе, надоедает даже внешняя красота.

— Боже милостивый! — Селия вскинула маленькую гордую голову. — Я благодарю судьбу, что принадлежу к первой категории, дорогой!

Ее блуждающие глаза остановились на дочери, но она уже была бессильна повлиять на нее.

Из коридора раздался телефонный звонок, и Лайана извинилась, в то время как глаза ее радостно заблестели.

— Это Дэйв, — сообщила она, затаив дыхание.

Трудно поверить, что только недавно она находила его «пугающим».

Селия проследила за удаляющейся прямой спиной девушки и, казалось, была не в состоянии смириться с этим новым увлечением дочери.

Даже не глядя на нее, Кэрин могла угадать, как нахмурились брови над живыми голубыми глазами. Она чувствовала, что объяснить поведение Селии невозможно. Для нее важно одно — всегда быть в центре внимания.

Наступал вечер, мрачный и напряженный. В этом красивом доме все было не так, как казалось. За фарфоровым личиком и ласковыми манерами Селии, скрывалась пустая душа интриганки.

Кэрин очень мало трогало, что происходит с Селией, она чувствовала себя совершенно несчастной оттого, что ее избегал Гай.

Когда дядя Марк попросил ее сыграть, она обрадовалась и подошла к роялю. Тетя Патриция уселась в свое любимое кресло, понимая, что Кэрин несчастна и подавлена. Краем глаза Кэрин наблюдала за Гаем, наклонившим голову к Селии. Она что-то шептала ему, и ее прелестное лицо светилось радостью. Потом даже Селия вынуждена была слушать музыку, потому что Гай запрокинул свою темную голову, закрыл глаза, и на лице его появилось выражение удивленного внимания.

Кэрин играла одного композитора за другим, равнодушная к наблюдательному, выжидающему взгляду Селии. Беспокоиться было не о чем… не о чем волноваться… не о чем волноваться! И все же, почему ей так трудно справиться с этим непонятным чувством?

Следующие десять минут дали ей ответ на этот вопрос. Рикки остановился в дверях, и невероятно, но в его глазах стояли слезы. Тетя Патриция первая заметила это и встревожилась.

— Что-то случилось, Рикки?

— Что случилось? Что случилось? Я покажу вам, что случилось!

Он рванулся вперед, что-то бормоча на каком-то непонятном языке. В руках у него было большое полотно. У Кэрин перестало биться сердце. Она поняла, в чем дело, конечно, она все поняла. Ей казалось, что она это предчувствовала. Рикки повернул к ним полотно, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Все сидели без движения, как заколдованные.

Портрет был испорчен, превращенный детской или бессмысленно злобной рукой в ужасную карикатуру! Кусочки грунтовки были размазаны по прозрачной ткани платья, а лицо почти уничтожено излюбленным способом вандалов: замазанные черной краской глаза казались скрытыми темными очками.

Длинные локоны были продолжены до плеч, а с них мазками цвета морской волны капала вода.

Если в этом и было что-то отдаленно напоминающее шарж, никто этого не принял за таковой. На всех лицах появилось одинаковое выражение, и угроза сгущалась над головой преступника, как туман над вершиной горы. Рикки опустился в кресло, сдерживая ожесточенность, разочарование и негодование. По его бескровному лицу можно было судить, какой ужасный удар ему нанесен.

Кэрин поднялась медленным, изящным движением и нарушила живую картину. Она уселась на подлокотник кресла Рикки и погладила его по руке.

— Рикки! Рикки!

Его длинные пальцы дергались, как в агонии, под ее рукой. Некоторое время она не могла произнести больше ни слова.