Преступления прошлого - Кейт Аткинсон

На серой песчаной почве, из мертвецов, чей прах рассеяли здесь родные, зеленела ромашковая лужайка. На могиле Лоры на безликом муниципальном кладбище Тео посадил подснежники, ее любимые цветы. Тео думал про кладбищенские деревья: добрались ли их корни до Лоры, обвивают ли ее ребра, сворачиваются ли вокруг щиколоток, сжимают ли запястья.

Джексон встречался в Лондоне с Эммой. Тео мало что о ней помнил: вроде у нее был роман со взрослым мужчиной и вся история как-то плохо закончилась. Джексон сказал, что Эмма работает на Би-би-си. Тео никогда не думал о том, чем бы занималась Лора, если бы была жива. Для нее будущего не было, даже в воображении; ее жизнь имела четкие рамки: с 15 февраля 1976-го по 19 июля 1994-го. Результаты экзаменов пришли через три недели после того, как она умерла, — странный постскриптум. Тео вскрыл большой коричневый конверт, адресованный Лоре Уайр, и увидел, что она получила четыре «А» — высшие оценки. Ему не пришло в голову отказаться за нее от места в университете, и через неделю после начала осеннего семестра позвонили из администрации в Абердине: «Скажите, пожалуйста, я могу поговорить с Лорой Уайр?» — и Тео ответил: «Нет, извините, не можете» — и разрыдался.

Тео страдал от жары. Лорина скамейка стояла на самом солнцепеке у церковной стены. Он чувствовал, как пот собирается между жировыми складками на спине. Неудачный он выбрал день. У Тео была аллергия практически на все здешние растения, но он предусмотрительно вооружился солнечными очками и зиртеком и надеялся продержаться в битве с буйной флорой Литтл-Сент-Мэри подольше, однако у него уже текло из носа и глаза слезились, и он понял, что пора. Он с трудом встал на ноги. «Пока, милая», — сказал он, потому что она была повсюду. И нигде.

В «Христовых землях» рабочий на маленьком тракторе-косилке подстригал траву. Слезы заливали глаза, Тео почти ничего не видел. Платок, который он прижимал к носу, уже промок. Люди косились на него, но он брел дальше, не обращая внимания. На автовокзале на Драммонд-стрит ревели, как механические звери, автобусы, и Тео мог поклясться, что чувствует во рту привкус выхлопных газов. Кому пришло в голову построить автовокзал рядом с зеленой зоной? Хрипы у него в груди заглушали газонокосилку. Все-таки аллергия на лето — это дикость. Валери никогда не жалела его, она считала аллергию и астму проявлением слабости характера. Пока Лоре не исполнилось четырнадцать, у них в доме не было животных, но потом она так сильно захотела собаку, что он наконец сдался, и они поехали в собачий приют и вернулись домой с Маковкой. Ей было всего несколько месяцев; кто-то выбросил ее на ходу из машины. Надо быть чудовищем, чтобы так обойтись с живым существом. Лора сказала, что «укутает» Маковку любовью и все исправит. И Тео постепенно привык к собачей шерсти до того, что мог даже взять Маковку на колени и погладить. Он тоже любил эту собаку и очень переживал, когда ее сбила машина. А это было лишь маленькое предупреждение о том, что ждало его впереди.

Тео чувствовал, как сжимается грудная клетка. Он начал задыхаться и полез в карман за вентолином. В обычном кармане его не было. Он проверил все остальные и вдруг четко увидел свой ингалятор на столике в коридоре — он хотел переложить его из одного пиджака в другой. Кулаком в сердце ударила паника. Ноги подкашивались, и он едва доковылял до скамейки в Розовом саду памяти принцессы Дианы, стараясь сохранять спокойствие, стараясь сдержать ужас. Солнечный день почернел по краям, перед глазами Тео плясали пятна. Он почувствовал тянущую боль в груди: неужели сердечный приступ?

Он хватал ртом воздух. Надо дать кому-нибудь знак, что ему нужна помощь, что он не просто толстяк, потеющий на скамейке, а умирающий толстяк. Паника сдавливала грудь, не давая вздохнуть. Он слышал, с каким страшным шумом борется за каждый вздох. Неужели никто больше не слышит?

И это пройдет, подумал он, но оно не проходило. Он ожидал от себя смирения и покорности судьбе, гипоксия должна была настроить его на близкую смерть, но тело продолжало бороться каждым нервом и каждой жилкой. Нравилось ему это или нет, без боя он не сдавался.

Перед ним возник темный силуэт, заслонивший собой солнце, и он подумал, что это Лора пришла забрать его домой. Он хотел произнести ее имя, но не мог ни говорить, ни видеть, ни дышать. Она что-то говорила ему, но слова звучали словно из-под воды. Она коснулась его руки, и пальцы ее были холодны как лед. Он услышал: «Вам помочь?» Слова прибоем шумели и грохотали в ушах. Часть его пыталась ответить: «Нет, я в порядке», потому что он не хотел никого беспокоить, но вторая, более сильная и настойчивая, над которой он был не властен, цеплялась скрюченными пальцами за воздух, показывая, что он в отчаянии. Теперь он слышал и другие голоса. Кто-то сунул что-то ему в рот, и через мгновение он понял, что это ингалятор.

Потом темнота. Потом «скорая», где он почувствовал тошноту и слабость и необычайно кстати пришлась кислородная маска. Фельдшер приподнял ее, чтобы он мог говорить, и Тео спросил, сердечный ли это приступ, а фельдшер покачал головой и сказал: «Я так не думаю». А потом он уснул.

Он проснулся в больничной палате. На соседней койке лежал старик, опутанный трубками. Тео осознал, что и сам опутан трубками. Когда он снова проснулся, старика уже не было, а проснувшись в третий раз, Тео обнаружил, что он уже в другой палате и сейчас время посещений: народ сновал туда-сюда с журналами, фруктами и пакетами с одеждой. Тео повернул голову, следя за людским потоком, и увидел девушку, сидящую у его постели. Он сразу понял две вещи: во-первых, это попрошайка с яично-желтыми волосами и, во-вторых, она и помогла ему в «Христовых землях». Не Лора.

Она пришла и на следующий день, осторожно присела на краешек стула, как будто боялась, что он не выдержит ее веса, хотя тонка была, как палка. Она не принесла ни журнала, ни фруктов — ничего из того, что приносили другие посетители, вместо этого она что-то всунула в его сжатую ладонь, и когда Тео разжал ее, то увидел гальку, гладкую и еще хранящую тепло ее сухой чумазой руки, отчего камешек казался каким-то интимным подарком. Уж не дурочка ли она? Для этого, конечно, есть более политкорректный термин, но Тео не мог его вспомнить. Разум его был словно в тумане — он решил, что это от лекарств.

Она не была расположена поболтать, но это и к лучшему, потому что он тоже не был расположен. Хотя она сказала ему, что ее зовут Лили-Роуз, и он сказал: «Красивое имя». И она улыбнулась пугливо и ответила: «Спасибо, оно — мое собственное». Странный, конечно, ответ.

Вошла сестра, чтобы измерить ему температуру. Она сунула Тео в рот термометр и улыбнулась Лили-Роуз: «Думаю, твоего отца завтра выпишут», и Лили-Роуз сказала: «Здорово», а Тео ничего не сказал, потому что во рту у него был термометр.

Вечером пришел Джексон. Тео был тронут: похоже, детектив искренне за него волновался. «Ты уж побереги себя, великан», — сказал он и похлопал Тео по руке, и тот почувствовал, как на глаза навернулись слезы, потому что до него давно уже никто не дотрагивался, кроме как с медицинскими целями. Если не считать холодного прикосновения желтоволосой девушки. Лили-Роуз. Джексона, судя по всему, снова избили. Тео спросил: «Джексон, ты в порядке?» — и Джексон поморщился от боли и ответил: «Смотря, что называть „в порядке“, Тео».

Она под локоть довела его до такси, будто смогла бы его поддержать, начни он падать, — да у бедняжки вряд ли хватило бы сил поддержать цветок люпина. Водитель и медсестра помогли Тео сесть в машину.

Сестра оставила дверцу открытой для Лили-Роуз. Ее собака запрыгнула внутрь, но, поняв, что хозяйка не едет, выскочила обратно. Тео хотел оставить ей свой адрес и номер телефона, но у него не оказалось бумаги. Лили-Роуз сказала: «Вот, возьмите» — и дала ему маленькую белую карточку; и, только написав адрес и телефон, он перевернул бумажку и обнаружил, что это визитка Джексона. Он озадаченно посмотрел на девушку и спросил: «Ты знаешь Джексона?» А она ответила: «Кого?» — но тут сестра захлопнула дверцу такси, и водитель откатил от тротуара. Медсестра с Лили-Роуз махали ему вслед. Тео помахал в ответ и подумал, до чего нелепо, ведь, когда он решил, что она поедет с ним, сердце ёкнуло от радости.

Его не было всего два дня, но дом уже казался ему чужим. Ингалятор по-прежнему лежал на столике в коридоре. В комнатах пахло затхлостью. Тео открыл все окна и подумал, что надо бы купить ароматизированную свечу, подороже, не из тех, что пахнут дешевым ванилином и освежителем воздуха. Он поднялся на второй этаж, в спальню для гостей, или «штаб расследования», как говорил Джексон, и, впервые увидев комнату со стороны, понял, насколько жутко и мрачно все это выглядит.

Он сел за компьютер и на сайте магазина канцтоваров заказал картонные коробки, красивые, с цветочками, и подумал, что сложит в них все, аккуратно подпишет, а потом, возможно, попросит Джексона помочь ему отнести их на чердак. Потом сходил на Tesco.com и заказал продукты, но не из раздела «Мои предпочтения», поскольку знал, что его предпочтения — замороженные чизкейки, мороженое, слоеные булочки и сливочные йогурты — для него смертельны, вместо этого он создал новый список покупок: обезжиренное молоко и овсяные хлопья, овощи и фрукты, цельнозерновой хлеб и большие бутылки «Эвиан» — и подумал, что список сиротский. Нельзя сказать, что Тео чувствовал себя лучше или бодрее или что он поверил в будущее, но он все время думал о том, как цеплялся за жизнь, когда ее у него отнимали, как он боролся со смертью в «Христовых землях». У Лоры не было шанса бороться, но у него-то был, и, может быть, это что-то значило, хотя он и не знал, что именно.