Григорий Распутин: правда и ложь - Олег Жиганков

Беллинг вспоминала, как однажды в те дни Григорий не выдержал и сорвался: «Он у себя на Гороховой за чаем, схватившись за голову, вдруг закричал, не то на Вырубову, не то на ее высоко торчащую шляпу: „Злодеи! Чего мучаете? Прекратить! Горя не видали? Гнева Божьего не испытали?“ — и быстро ушел в свою комнату»[266].

Григорий Ефимович привыкал жить с мыслью, что его скоро убьют. И боялся он уже не за себя, а за всю страну. Доктор Бадмаев дал следующие показания: «Бывая у Распутина и обращая внимание на его охрану, я спрашивал его: „Не боишься ли ты?“ — „Нет, — ответил Распутин, — за себя не боюсь, но боюсь за народ и за царскую семью. Потому что, когда меня убьют, и народу будет плохо. И царя уже не будет…“»[267]

Глава 26

Заговор

«Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».

Евангелие от Иоанна, 9:41

«Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем, и, наоборот, хорошо, если слушаем».

Из письма государыни, написанного за день до убийства Григория Ефимовича Распутина

Последнее лето жизни Григорий Ефимович провел у себя в Покровском — трудился в поле, косил траву, собирал урожай, изучал с людьми Библию, молился за больных. Жил просто и вольно, как желала его душа. В столицу не хотел возвращаться. Но его вызвала туда государыня — ей нужны были его поддержка и мудрость.

Царскую семью и Распутина поносили теперь почти все. 1 октября Павел Милюков, лидер кадетов, произнес в Думе речь, в которой бесстыдно назвал государыню изменницей. На каждом углу теперь говорили, что царица потеряла стыд и что измена давно налицо. «Даже не разговаривали про Распутина и измену, а просто упоминали об этом, как о само собой разумеющемся»[268], — писал Виктор Шкловский. Колесо пропаганды раскрутилось вовсю. И в конце концов под ним затрещат кости всех, раскрутивших его.

Распутин предупреждал царя против многих решений, грозящих бедой стране: был против последнего созыва Думы, просил не печатать думских крамольных речей, в самый канун Февральской революции настаивал на подвозе в Петроград продовольствия — хлеба и масла из Сибири, даже фасовку муки и сахара придумал, чтобы избежать очередей, ведь как раз в очередях при искусственной организации хлебного кризиса и начались питерские волнения, умело преобразованные в «революцию».

Говоря о политическом видении Распутина, о его «программе по спасению России», Радзинский приходит к закономерному выводу: «Самое поразительное, царица и мужик были тогда правы. Но ни большая Романовская семья, ни двор, ни аристократия, ни буржуазия, ни думские вожди их правоты не понимали»[269].

И когда придет год 1917-й, слова Григория, к тому времени уже покойного, начнут сбываться с неумолимой точностью:

«…Люди идут к катастрофе. Самые неумелые будут править повозкой и в России, и во Франции, и в Италии, и в иных местах… Человечество будет раздавлено поступью безумцев и негодяев. Мудрость закуют в цепи. Невежественный и властный будет диктовать законы мудрому и даже смиренному. А потом большая часть людей поверит во власть имущих, но разуверится в Боге… Кара Божья не скора, но ужасна. А случится это до конца нашего века».

«…Вы будете ежедневно видеть насилие на пороге своего дома, поскольку человек вновь станет зверем и, как все звери, будет нападать или подвергаться нападению. Этот человек не будет отличать доброе от зла, и лишь плоды, собранные предыдущим поколением, не будут содержать смерти. В эти времена горе соединится с человеком, а от их союза родится отчаяние, такое отчаяние, какого еще никогда не было на земле…»

«…Горы трупов сложат на площади, и миллионы людей застанет безликая смерть. Города с миллионами жителей не найдут достаточно рук, чтобы хоронить умерших, многие деревни будут перечеркнуты крестом».

«Когда времена приблизятся к бездне, любовь к человеку превратится в сухое растение. В пустыне тех времен будут расти лишь два растения — растение выгоды и растение себялюбия. Но цветы этих растений можно будет принять за цветы любви. Все человечество будет поглощено равнодушием».

Эти и другие пророчества Распутина сбылись и продолжают еще сбываться.

Но вернемся в 1916 год. Критической ситуация вокруг Распутина стала к осени этого года. «Распутин лишь в первых числах сентября вернулся из Сибири, куда с ним ездили на богомолье его поклонницы»[270], — вспоминал генерал Спиридович.

«В 1915 году (ошибка мемуаристки, на самом деле в 1916-м) я еще раз ездила в Сибирь. В этот раз с моей подругой Лили Ден и другими, и со своим санитаром, так как была на костылях, — писала Вырубова. — В этот раз ехали мы на пароходе по реке Туре из Тюмени до Тобольска на поклон мощам Святителя Иоанна… На обратном пути останавливались в Покровском. Опять ловили рыбу и ходили в гости к тем же крестьянам. Григорий Ефимович же и его семья целый день работали в доме и в поле»[271].

Пока Григорий Ефимович трудился в поле, самые влиятельные люди страны вовсю подготавливали заговор против него. Дом Романовых готовился к убийству мужика.

9 августа 1915 года Зинаида Юсупова, мать Феликса, будущего убийцы Распутина, писала своему сыну: «В общем, все отвратительно и в особенности в сфере Валидолов… (так она называла Николая и Александру. — О.Ж.) Книжка (Распутин. — О.Ж.) имеет громадное влияние, и на днях оно проявится в сфере большой перемены… Я об этом писать пока не смею и даже знать не должна, но, по-моему, все это будет пагубно… Если не ты, то Ирина, наверное, догадалась, в чем дело… устала писать такое сложное письмо… Валидол вместо Bonheur („Страшный дядя“, Николай Николаевич — О. Ж.)».

Распутина она называла «Книжкой» потому, что тот, к ее великому раздражению, имел манеру говорить всегда «от Писания», постоянно либо цитируя, либо перефразируя Библию. Письмо, конечно же, означало, что Распутин склоняет царицу к тому, чтобы она настояла на принятии ее мужем командования армией, отстранив от этой должности Николая Николаевича. По всей вероятности, в планы московской коалиции Дома Романовых входили «небольшая удачная война» и Николай Николаевич как основатель утопической Московско-Византийской империи. Для этого надо было лишь победоносно вернуться в Петроград, любимцем армии и народа, и с легкостью сесть на место слабого и безвольного царя Николая, прислужника пьяного и развратного мужика Гришки Распутина. Но план этот не удался — потонул в крови неудачной войны. И теперь мужик Григорий готовился отстранить Николая Николаевича от должности главнокомандующего.

Вскоре тот действительно был отстранен. Были ли это «козни» Распутина? Безусловно, будучи преданным государю и государыне, Григорий Ефимович не мог не отстаивать их жизненные интересы, сопряженные с интересами всей страны. Советовал ли он смену главнокомандующего? Это остается неизвестным. Но Григорий Ефимович был единственным человеком, который в самом деле понимал масштабы беды, готовой накрыть Россию. Беды, от которой он вызвался ее вызволить, если ему позволят. Этим он навлек на себя гнев самых влиятельных людей и не только в России.

И самыми страшными врагами стали члены той семьи, которой Григорий Ефимович посвятил всего себя, — семьи Романовых. 1 ноября 1916 года великий князь Николай Михайлович, известный масон (и тоже, как и великий князь Дмитрий, гомосексуалист), передал в адрес государя письмо, в котором были такие строки: «Я долго колебался открыть тебе всю истину, но после того, как твоя матушка и обе сестры убедили меня это сделать, я решился. Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше: накануне эры покушений. Поверь мне: если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, которых у меня нет, — и в этом ты уже убедился и ее величество тоже, — а только ради надежды и упования спасти тебя и твой престол и нашу дорогую родину от самых тяжких и непоправимых последствий»[272].

Царица прочитала письмо великого князя Распутину. «„Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, как брат Милюков, как все братья зла…“ — ответил тот»[273].

Варламов сообщает об интересном событии: «В октябре 1916 года в Петроград приехал известный оптинский старец Анатолий, некогда бывший келейником старца Амвросия. Существует предположение, что этот приезд не был случайным: государыне хотели представить старца подлинного и отвратить ее от Распутина».

«Помню неудачную попытку повлиять на лиц, ослепленных страшным мужиком, через оптинского старца Анатолия, привезенного для этого в Петербург», — вспоминал С. Фудель.