Григорий Распутин: правда и ложь - Олег Жиганков

Пропаганда против Распутина была тем успешнее, что фактически не встречала ее противления — все политические партии и фракции были заинтересованы, как им тогда казалось, в устранении старца. Люди понятия не имели, что, выступая против Распутина, они пилили сук, на котором сидели.

«Шум и сплетни в Петербурге увеличились с возвращением 28 сентября из Сибири Распутина, — вспоминал Спиридович. — В политических кругах стали говорить об усилении реакции, об увеличившемся влиянии „старца“. Стали открыто говорить о необходимости государственного переворота. Говорили, что так дальше продолжаться не может. Необходимо назначение регента. Последним называли великого князя Николая Николаевича. Походило на то, что сторонники великого князя, потеряв надежду на замышлявшийся переворот, теперь задним числом разбалтывали прежние секреты. Слухи дошли до дворца»[246].

Варламов пишет: «С Распутиным в 1915 году связывали теперь все — перемены в правительстве, отставки и назначения, военные неудачи, и постепенно в глазах общества из хитрого развратного мужика-сектанта он стал превращаться в злодея, шпиона, главного виновника всех российских несчастий. Эта демонизация шла стремительно и проникала в толпу. Если прежде Распутиным были обеспокоены православные архиереи, депутаты Государственной думы, премьер-министры, Двор, генералы и прочие важные люди, то теперь образ злодея Гришки, докатившись до самого основания русской пирамиды, стал превращаться в разрушительную силу, которая с легкой руки газетчиков и депутатов стала называться темной»[247].

«В течение последних нескольких дней Москва волновалась. Слухи об измене ходили в народе; обвиняли громко императора, императрицу, Распутина и всех придворных, пользующихся влиянием.

Серьезные беспорядки возникли вчера и продолжаются сегодня. Много магазинов, принадлежащих немцам или носящих вывески с немецкими фамилиями, было разграблено»[248], — писал Палеолог 11 июня 1915 года, когда начались антинемецкие погромы в Москве. И несколько дней спустя он добавляет: «На знаменитой Красной площади, видевшей столько исторических сцен, толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, передачи престола великому князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина и проч.».

А вот что писал в своем дневнике Михаил Пришвин, делясь впечатлениями о том, что видел и слышал в Петрограде: «Опять Распутин! Все говорят, будто он Думу распустил. Государь уже решил было поручить Кривошеину организовать из общественных деятелей министерство, как вдруг переменил решение и назначил Горемыкина. Это будто бы Распутин отговорил. Опасаются, что он теперь в ставке и не подкуплен ли немцами, не сговорит ли царя к сепаратному миру. Вспомнишь только, что слышал за одну неделю здесь — и ужаснешься жизни петербургского человека: в неделю на месяц постареешь…»[249]

Шавельский, будучи главным духовным пастырем русской армии и флота, знал о готовящемся против царской семьи заговоре, и хотя активно не участвовал в его подготовке, все же открыто симпатизировал заговорщикам. Вот что он пишет: «…на почве распутинской истории у меня с князем Орловым завязались откровенные и дружеские отношения. В этот приезд государя он раза два заходил ко мне, и мы делились с ним наболевшими переживаниями. Один раз у него вырвалась фраза: „Я много дал бы, если бы имел какое-либо основание сказать, что императрица живет с Распутиным, но, по совести, ничего подобного не могу сказать“. Эта фраза получает особенное значение ввиду того, что князю Орлову, как никому другому, было известно все сокровенное в жизни царской семьи и служит лучшим опровержением той грязной, к сожалению, весьма распространенной сплетни, будто бы влияние Распутина утверждалось на нечистой связи с молодой императрицей»[250]. Но именно такие люди, как Орлов, и раздували нелепые слухи.

Особенно возмутительным было прошение министру внутренних дел князю Щербатову, поданное ему священником Востоковым и его прихожанами. В нем говорится, что Григорий Ефимович «явно сочувствует преступной немецкой партии и что он более вредный, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции».

«Как изволите видеть, — пишет Ю. Ю. Рассулин, — простой, бесхитростный русский сибиряк, беззаветно преданный нашей царственной семье, является для этих господ более опасным и вредным, чем „сотни самых отчаянных агитаторов революции.“ Это ясно показывает, куда метят поп Востоков и его вдохновители Самарин, Джунковский, Гучков и другие»[251].

Подобно одному из библейских пророков древности Бог поставил Григория Ефимовича Распутина «в пробоине», в стене города, окруженного врагами. Город, страна могли стоять, пока, образно выражаясь, «в пробоине» стоял человек Божий. И на этого человека теперь ополчались все злые силы.

Жуковская написала о своей последней встрече с Григорием Ефимовичем. Он прошептал ей: «Мне все видать. Я, думаешь, не знаю, что конец скоро всему… Веру потеряли… Веры не стало в народе, вот что»[252].

Глава 25

Открытая охота на Распутина

«Не Тот ли это, Которого ищут убить?»

Евангелие от Иоанна, 7:25

«Боже, я — Твой, а Ты — мой, не отними меня от любви Твоей!»

Г. Е. Распутин

«В 1914–1917 годах самое страшное изобретение революции было сделано петербургской аристократией, — пишет И. Солоневич. — Это — распутинская легенда. Напомню: он был единственным, кто поддержал жизнь наследника престола, который был болен гемофилией. Против гемофилии медицина бессильна… При рождении — и при почти конце этой легенды — я присутствовал сам. Родилась она в аристократических салонах: русская аристократия русскую монархию не любила очень — и наоборот.

За эту сплетню милюковцы ухватились руками и зубами: это было именно то, чего не хватало. „Проклятое самодержавие“ на массы не действовало никак. Но царица — изменница, шпионка и любовница пьяного мужика. И царь, который все это видит и терпит. И армия, которая за все это платит кровью.

Итак, лозунг был найден. Патриотический и даже антимонархический, что и было нужно. Царь — дурак, пьяница и тряпка. У него под носом его жена изменяет с изменником Распутиным, он ничего не видит — царя нужно менять»[253].

Как уже говорилось выше, центром нападения на Распутина стал элитный питерский «Яхт-клуб» — очевидно, место встречи русских масонов. Вот что вспоминала об этом клубе М. Э. Клейнмихель: «Яхт-клуб — какое волшебное слово! Сколько людей, проходивших по Морской, бросали завистливые взгляды на эту святыню, на этот предмет их заветных желаний. Вспоминаю я и поныне, как члены Яхт-клуба сидели у окна и с важным видом превосходства и сознания собственного достоинства часами наблюдали за движением на Морской. Юноша, бывший перед баллотировкой скромным, застенчивым, немедля после избрания его в члены становился высокомерным и полным самомнения человеком. Он говорил о своем клубе, как о Сенате или Государственном совете, и когда в его присутствии говорили о политике, он в самых сложных даже для государственных умов вопросах важно произносил: „В Яхт-клубе говорят… в Яхт-клубе находят… в Яхт-клубе решили…“ Но это была правда: постоянное присутствие в клубе великих князей, в особенности всесильного Николая Николаевича, и общение с ними остальных членов послужило поводом для частого посещения многими министрами и другими влиятельными лицами этих собраний, и нередко случалось, что там начинали карьеру, создавали себе имена и, наоборот, свергали нежелательных лиц с их высоких постов. Приятная жизнь, возможность продвинуть в высшие сферы своих близких делали членов Яхт-клуба какими-то избранными существами.

В России было два рода близких к его величеству людей: одни, выдвинутые счастливым случаем, другие — члены Яхт-клуба, особые существа, которые всего достигли»[254].

Наряду с Николаем Николаевичем членами клуба были и великий князь Дмитрий Павлович, и князь Феликс Юсупов. Юсупов вспоминал: «Великие князья и некоторые аристократы составили заговор, стремясь удалить императрицу от власти и добиться ее удаления в монастырь. Распутин должен быть сослан в Сибирь»[255].

Что касается отношения самого Николая Николаевича к Распутину, то о нем хорошо сказал Шавельский: «Он, не моргнув глазом, приказал бы повесить Распутина и засадить императрицу в монастырь, если бы дано было ему на то право»[256].

И попытки устранить Распутина продолжались. В декабре 1915 года министр Хвостов поручил убийство Распутина полковнику Комиссарову, несколько ранее назначенному охранять Распутина и относившемуся к объекту своей охраны довольно бесцеремонно. По показаниям Белецкого, именно Комиссарову принадлежит знаменитая фраза, которую цитируют все стремящиеся разоблачить религиозность Григория Ефимовича: «Брось, Григорий, эту божественность, лучше выпей и давай говорить попросту»[257]. Эти слова он сказал на очередное предложение Распутина поговорить о Боге. Именно о Боге Григорий Ефимович и разговаривал со всеми — с друзьями, врагами, пьяницами, солдатами, проститутками, рабочими, крестьянами, министрами, царской семьей и даже со своими будущими палачами.