Отпуск на двоих - Генри Эмили

И когда я читала этот рассказ, я плакала по причине, которую никому бы не смогла объяснить, даже Алексу.

Когда я была еще маленькой девочкой, у меня случались панические атаки при мысли о том, что я никогда не смогу быть кем-то еще. Я не смогу быть моими мамой или папой, и всю свою жизнь я буду заперта в одном теле, неспособная знать, каково это – быть кем-то другим.

Из-за этого я чувствовала себя одинокой, изолированной от других людей. Потерявшей надежду. Когда я рассказала об этом родителям, я думала, они и сами чувствуют что-то подобное, но оказалось, что им такая мысль вообще никогда не приходила в голову.

– Это не значит, что с твоими чувствами что-то не так, солнышко! – настаивала мама.

– Кем бы еще ты хотела стать? – поинтересовался папа в своей обычной беспардонной манере.

Со временем страх стал меньше, но это чувство всегда оставалось со мной. Иногда оно накатывало сильнее, и я думала, как мне вообще перестать чувствовать себя одинокой, если никто никогда не сможет полностью меня понять? Если я никогда не смогу полностью понять, что такое быть другим человеком?

И сейчас я плакала, потому что, когда читала рассказ Алекса, впервые ощутила себя не в своем теле. Словно мы с Алексом – всего лишь два разноцветных пузыря в лава-лампе, которые вытягиваются в ленту и перетекают друг в друга, беспрепятственно смешиваясь и распадаясь в бесконечном танце.

Я плакала от облегчения, потому что знала: больше я никогда не буду чувствовать себя такой одинокой, какой чувствовала, будучи ребенком.

Пока у меня есть Алекс, я больше не буду одна.

Глава 18

Этим летом

– Алекс! – завопила я, как только на экране возник его профиль в Тиндере. – Нет!

– Что? Да что? – всполошился он. – Ты не могла все это прочитать за секунду!

– Ну, прежде всего, – сказала я, размахивая его телефоном, – тебе не кажется, что в этом и заключается проблема? Это какое-то сопроводительное письмо для резюме! Я даже не знала, что в Тиндере можно столько написать в поле «О себе». Там разве нет ограничения по символам? Никто в здравом уме не будет это читать.

– Если человеку правда интересно, то он прочтет, – заявил Алекс, отнимая свой телефон.

– Разве что кому-то интересно вырезать из тебя органы, и он промотает эту телегу до конца в надежде, что ты указал свою группу крови… А ты указал группу крови?

– Нет, – оскорбленно ответил Алекс и добавил: – Только свой вес, рост, индекс массы тела и номер социального страхования. С этим-то хоть у тебя проблем нет?

– Об этом мы поговорим попозже. – Я снова вырвала телефон у него из рук и увеличила фотографию его профиля. – Сначала мы обсудим вот это.

Алекс нахмурился:

– Мне нравится эта фотография.

– Алекс… – спокойно произнесла я. – На ней четыре человека.

– И что?

– И то, что мы нашли самую первую и самую глубокую твою проблему.

– Какую же? Наличие у меня друзей? Я думал, это хорошо обо мне говорит.

– Ты чисто невинное дитя, впервые вступившее в этот порочный бренный мир, – проворковала я.

– Женщины не хотят встречаться с мужчинами, у которых есть друзья? – сухо спросил Алекс.

– Ну конечно, хотят, – ответила я. – Они просто не хотят играть в рулетку с приложением для знакомств. Как им вообще понять, кто из этих парней – ты? Вот этому мужику слева, например, лет восемьдесят.

– Это учитель биологии, – объяснил Алекс, нахмурившись. – Я редко фотографируюсь.

– Ты послал мне селфи с Лицом Грустного Щеночка, – напомнила я.

– Это другое. Это было для тебя… Думаешь, мне стоит использовать эту фотографию?

– Боже мой, нет! Но ты можешь сделать еще одно селфи, на котором ты не изображаешь Грустного Щеночка. Или ты можешь обрезать фотографию, на которой есть ты и три учителя биологии определенного возраста, чтобы в итоге видно было только тебя.

– У меня на этой фотографии странное лицо, – сказал Алекс. – У меня всегда на фотографиях странное лицо.

Я рассмеялась, чувствуя, как в животе у меня растекается теплое приятное чувство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Твое лицо было создано для фильмов, а не для фотографий.

– То есть?

– То есть в реальной жизни ты невероятно привлекателен. Когда твое лицо просто, ну, движется, все выглядит естественным, но те миллисекунды, которые запечатлевает фотография… Иногда выражение действительно выглядит очень странным.

– И вот мы пришли к тому, что мне нужно удалить Тиндер и зашвырнуть свой телефон в море.

– Погоди! – Я спрыгнула с кровати и схватила телефон, который оставила на столе, а затем забралась обратно и села напротив Алекса, поджав под себя ноги. – Я знаю, что тебе нужно.

Я принялась копаться в галерее изображений на телефоне, в то время как Алекс смотрел на меня полным сомнения взглядом. Искала я фотографию, которую сделала во время нашей поездке в Тоскану – последнее путешествие перед Хорватией. Мы тогда сидели во дворике и ели наш поздний ужин, как вдруг Алекс вскочил и ушел в дом, не проронив ни слова. Я решила, что он пошел в туалет, но когда я отправилась за десертом, то обнаружила на кухне Алекса. Он стоял, прикусив нижнюю губу, и внимательно читал электронное письмо.

Выглядел он обеспокоенным и даже не заметил моего присутствия, пока я не дотронулась до его плеча и не окликнула по имени. Когда он поднял на меня взгляд, выражение его лица было донельзя ошарашенным.

– Что случилось? – спросила я. Первая мысль, которая мне пришла в голову, была о бабушке Бетти. Она все-таки была уже очень старенькой. Собственно говоря, она была очень старой еще тогда, когда я увидела ее впервые, но, когда я навещала ее вместе с Алексом в последний раз, она уже едва могла встать с кресла, в котором обычно занималась своим вязанием. А ведь она всегда была крайне шустрой старушкой – вечно торопилась на кухню, чтобы принести нам лимонада, вечно кидалась к дивану, чтобы взбить подушки, прежде чем мы сможем усесться.

Мысль об этом мелькнула и испарилась, потому что Алекс улыбнулся – нерешительно, слабо, но все же улыбнулся.

– «Тин-Хаус», – сказал он. – Они согласились опубликовать мой рассказ.

Произнеся это, он изумленно рассмеялся, а я обвила его руками, бросившись ему на шею, и Алекс поднял меня в воздух. Потом я чмокнула его в щеку, и если Алексу это и показалось чрезмерным проявлением эмоций, он никак этого не высказал. Он просто поставил меня обратно на пол, широко улыбаясь, и вновь уставился в свой телефон. Он даже позабыл о своей привычке скрывать свои эмоции, и счастье было написано прямо у него на лице.

Я достала из кармана телефон, включила камеру и окликнула Алекса еще раз.

Как только он обернулся на меня, щелкнул затвор, и так я сняла свою любимую фотографию Алекса Нильсена.

Неприкрытое счастье. Алекс Обнаженный.

– Держи, – сказала я и показала ему фотографию. Как он стоит на залитой золотым светом кухне в Тоскане, взъерошенные волосы, как обычно, торчат в разные стороны, в руке зажат телефон, рот приоткрыт в искренней улыбке, а взгляд направлен прямо в камеру. – Используй эту фотографию.

Алекс отвернулся от экрана и посмотрел на меня. Мы сидели, склонив головы над телефоном, и теперь его лицо маячило совсем рядом, позволяя мне увидеть вблизи, как касается его губ легкая тень улыбки.

– Я и забыл об этом, – сказал он.

– Это моя любимая фотография, – сказала я. Какое-то время мы сидели не шевелясь и просто наслаждались молчанием. – Я сейчас тебе ее пришлю, – наконец вяло сказала я, переводя взгляд с Алекса обратно на телефон, чтобы открыть нашу с ним переписку и переслать фотку.

Телефон Алекса тихо зажужжал.

– Спасибо, – сказал он, тихо откашлявшись.

– Так вот, – вспомнила я. – Вернемся к твоему сопроводительному письму.

– Предлагаешь распечатать и красной ручкой вносить исправления? – пошутил он.

– Ну нет, приятель. Планета умирает, между прочим. Мы не будем тратить так много бумаги на твой профиль в Тиндере.