Кулаком и добрым словом - Nik Держ

Гудерз сдержанно наклонил голову:

— Всё моё умение, господин, к вашим услугам.

— Я уже присмотрел место для этой красоты, — Ругер поднял факел повыше, осветив стену каминного зала, вдоль которой висели его многочисленные трофеи. — Я повешу ее здесь, между этой рыжеволосой — Брунгильдой и этой светленькой, из далёкой Куявии, как ее… Прелепой.

Из черного покрова темноты на освещенный пятачок света неожиданно вынырнула страшная драконья морда.

— О! Обжорка проснулся, — с теплотой в голосе сказал Ругер.

Он почесал дракону чешуйчатое надбровье. Обжорка закрыл глаза и довольно заурчал, словно сытый кот.

— Тебя я нашел желторотым дракончиком, от которого отвернулись остальные драконы лишь за то, что у тебя слишком долго не отрастали крылья. Твои сородичи, Обжорка — высокомерные болваны. Теперь, когда я встречаю настоящего дракона — я убиваю его. А крылья у тебя прорезались действительно поздно. Но ты оказался ничем не хуже любого дракона из твоего племени!

Тебя, Гудерз, чуть не забили камнями, обвиняя в колдовстве. А какой из тебя колдун? Просто ты умеешь делать кое-что лучше других. Этого не любят. Одни только твои растворы, что позволяют отрубленным головам долго не портиться, чего стоят! Иначе, где бы я взял столько драконьих голов, для доказательств? Вместе мы сила!!! Ну, — он обвел взглядом свою немногочисленную команду, — небольшой отдых. И снова в бой…

* * *

Старик замолчал. Приложился к кружке, чтобы промочить пересохшее горло.

— Ну, дед, молодец! — хлопнул Кожемяка по плечу старого рыцаря. — Так им и надо! Нечего от простого люда морды воротить!

— Бессмысленная жестокость, — тихо сказал Морозко. — Можно было как-нибудь иначе…

— Ты чего? — Кожемяка с удивлением смотрел на друга. — Месть — это свято! Так поконом завещано! Глаз за глаз!

Старик поставил пустую кружку на стол, молча наблюдая за перепалкой друзей.

— Слышь, дед, ты хоть ему скажи! — обратился Никита к Ругеру.

Ругер кашлянул в кулак, прочищая горло.

— Когда я был молод, — сказал он, — я тоже так думал. Глаз за глаз. Истина молодых, с кипящей горячей кровью. Но с годами я стал сомневаться, правильно ли я поступал…

— Вот те раз, — воскликнул Никита. — Ладно, чего дальше — то было?

— Дальше? — переспросил Ругер. — Дальше совсем просто: Гудерз умер от старости, Обжорка съел какую — то особо ядовитую принцессу и издох. Я остался один. Распустил челядь. Замок со временем обветшал. Мне стало в нём неуютно. Мои трофеи стали преследовать меня во сне… Я покинул замок. Все, что мне оставалось делать — это сражаться с драконами. Я преследовал их везде, где только мог. Но их становилось всё меньше и меньше. Наконец, почти совсем не осталось. Поговаривают, что только в вашем диком краю они еще водятся.

— Да, — согласился Кожемяка, — чего у нас только не водится. — Смоки, чугайстыри, кощеи, бабы ёги. В непроходимых лесах всякого добра навалом. И в киевских, и в муромских.

— Так я и оказался в вашей Куявии, — продолжал Ругер. — Приходилось когда-то здесь бывать. Да я уж рассказывал…

Входная дверь громко заскрипела, заглушая последние слова старого немца. В корчму вошли два могучих витязя в запыленных доспехах.

Глава 10

Вошедший первым — светловолосый, голубоглазый богатырь цепким взглядом охватил корчму.

— Добрыня! — радостно воскликнул Никита.

Взгляд богатыря остановился на единственном занятом столике.

— Никита? — не поверив глазам, изумился Добрыня. — Ты?

— Я! — расплылся в улыбке Кожемяка.

Добрыня быстро пересёк корчму. Подошел к столику и отвесил Никите короткую тяжелую затрещину.

— Ты чего, Добрыня? — обиженно засопел Никита, схватившись за ушибленное место. — За что?

— За то! — резко сказал Добрыня. — Мать твоя все глаза выплакала. Отец чуть ума от горя не лишился: все пороги в княжьем тереме оббил, требует, чтобы Владимир гонцов в Царьград послал… А он, — Добрыня ткнул пальцем в грудь Кожемяки, — здесь, в корчме… в двух шагах от Киева прохлаждается! Они тебя живым уже не чают застать!

Никита потемнел лицом, скрипнул зубами.

— Найду Нильса, порву на куски голыми руками! — зловещим шепотом сказал Кожемяка. — Он мне за всё ответит! За каждую мамину слезинку заплатит кровавыми слезами!

— Что? — не понял Добрыня. — Какой Нильс?

— Синезубый, что нас до Царьграда взялся сопровождать. Недалеко мы уплыли: всех, гад, порешил, товар забрал! Тех, кто жив остался — в Царьграде продал! Я чудом сбежал…

Никита опустил голову, пряча навернувшиеся на глаза предательские слёзы.

— Как ты мог такое подумать, Добрыня? — наконец совладав с собой, спросил Никита. — Я отца с матерью обманул? Товар пропил? И тут сижу, на глаза им показываться боюсь? Ты это подумал?

— А, что я еще мог, по-твоему, подумать, встретив тебя здесь, а не в Царьграде?

— Все что угодно, — с трудом удерживая слезы, крикнул Никита, — только не это!

Губы Кожемяки дрожали. В волнении он ухватился за край тяжелого дубового стола, не замечая, что пальцы, словно в глину погружаются в твердое как камень дерево.

— Ладно, Никита, прости! — сказал Добрыня, тяжело опускаясь на лавку. — Да не расстраивайся ты так! Жив — здоров, уже хорошо!

Никита вымученно улыбнулся.

— Ну вот! — обрадовался Добрыня. — Дунай, присаживайся, нам сегодня везёт! Это Дунай, — представил побратима Добрыня. — Один из лучших богатырей в старшей дружине.

— А, — отмахнулся Дунай, — ты меня, Никита, лучше со своими друзьями познакомь.

— Это Ругер — немчин, — указал Никита на старого воя. — Мы с ним только сегодня в корчме познакомились. А это Морозко, — сказал Кожемяка, стукнув слегка друга кулаком по плечу, — мы с ним столько всего пережили, сразу не рассказать…

— Постой! — перебил Никиту Добрыня, — где-то я уже слышал это имя. Претич упоминал после похода на Червенские грады. Малые Горыни, да?

— Да, — горестно вздохнул Морозко, — у меня там деда убили.

— Силивёрст тебе дедом приходился? — удивился Добрыня. — Не было ж вроде у него родных.

— Он меня воспитал… хоть и не родной… — голос Морозки сел, и он замолчал.

— Ну-ка, Никита, — распорядился Добрыня, — наливай!

— Хозяин!!! — во всю глотку заорал Кожемяка. — Тащи самого лучшего вина, кружки, да жратвы побольше!!!

Корчмарь, всё это время стоявший на пороге кухни и не решающийся влезть в разговор княжьих дружинников, подпрыгнул от резкого крика и исчез. Через мгновение стол снова ломился. Никита быстро наполнил кружки до краев. Добрыня встал. Плеснул немного вина на грудь — дань предкам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});