Огнедева - Елизавета Дворецкая

Снова Одд первым пошел на сближение, противники обменялись еще несколькими ударами, принимая их на щит. Отпрыгнув, Одд пропустил перед собой меч Иггвальда, нацеленный ему в грудь, но свей тут же стремительно шагнул вперед и обрушил сильнейший удар сверху ему на голову. Вскинув щит, Одд закрылся, раздался треск дерева, заглушённый грохотом в небесах. Халейг тут же ударил противника по ноге, но Иггвальд успел припасть на эту ногу, прикрывшись щитом, а потом быстро выпрямился и ребром щита ударил Одда в грудь. Тот закрылся, щиты столкнулись, вторя раскатам грома, и у многих свидетелей этого поединка возникло ощущение, что на их глазах сошлись в сражении сами боги. Подавшись назад под напором более тяжелого противника, Одд отбил еще несколько ударов.

Поединок вернулся почти к тому же, с чего начинался: Иггвальд стоял, закрывшись щитом, а Одд обходил его по кругу. Иггвальд, более тяжелый, устал сильнее, и передышка была ему на руку. Изредка они обменивались ударами, особо ничего не менявшими, но изрубленные щиты уже еле держались. Иггвальд понимал, что от его щита вскоре останется один умбон на ручке и тогда его поражение будет делом почти решенным, поскольку в быстроте и ловкости он явно уступал противнику.

И Иггвальд, пытаясь вырвать победу мощным натиском, с яростным ревом бросился вперед. Теперь Одд отступал, уворачиваясь от ударов, закрываясь щитом и выжидая. И в тот миг, когда выдохшийся Иггвальд, видя тщетность своих усилий, уже хотел снова закрыться и передохнуть, Одд нанес быстрый удар по его руке, в которой тот держал меч. От резкой боли Иггвальд замер, а Одд отдернул свой клинок, сместился вправо и почти без замаха с силой рубанул по левой ноге противника.

Разрубленная до кости нога уже не могла выдержать тяжести тела, и Иггвальд упал, уронив щит. А Одд мгновенно нанес еще один удар сверху, добив соперника. Затем, тяжело дыша, он отступил назад и, вскинув к небесам окровавленный меч, закричал. Крик его вплелся в грохот бури, словно сам бог-громовик ликовал над телом поверженного противника. Его месть свершилась, он победил на глазах людей и богов, и теперь все они воздавали ему заслуженную честь. Первыми его крик подхватили халейги, потом и ладожане.

И тут, словно призванный пролившейся на землю кровью, наконец хлынул дождь. Могучие струи хлестали по головам, под ногами стало грязно и скользко.

Одд взмахнул мечом, оруженосец подал ему новый щит взамен изрубленного, и войско за спиной Халейга в едином порыве двинулось вперед. И, будто отброшенная самим их движением, русь подалась назад. Только что на глазах свеев погиб их вождь, а перед ними стоял почти что сам Тор, поражающий врагов громом и молнией. Судьба и боги сейчас были на его стороне, и свей, видя это, утратили боевой дух. С диким криком халейги и ладожане, равно воодушевленные победой Одда, мчались на врага, скользя на мокрой земле, вопя в диком возбуждении, точно силы стихий бушевали в их крови, и каждый сейчас чувствовал себя богом, всемогущим и бессмертным.

И строй свеев дрогнул, отступил даже чуть раньше, чем первые копья и сулицы ударили в щиты. Ревущая волна накатилась, толкнула с нечеловеческой силой — клинки застучали по щитам, будто град, кто-то упал, в ряду образовались промежутки, строй разорвался. Почти не оказывая сопротивления, лишенные вождя свей побежали, а халейги и ладожане, все так же вопя, преследовали бегущих. Позади толпы оставались лежать на мокрой земле десятки тел, струи дождевой воды скатывались с блестящих шлемов. Ближе всех к кораблям лежало тело Иггвальда, лицом в землю, и хлещущий дождь уже вымыл кровь из его ран.

Окончания поединка Яромиле увидеть не удалось. Когда Иггвальд упал, а Одд вскинул меч, чтобы обрушить его на шею поверженного врага, блеск меча, отразившего молнию, словно пронзил саму Яромилу. Меч опустился, и она содрогнулась под ударом невидимой силы; из ее груди вырвался крик, и все силы разом ее оставили. Божество ушло, и она, почти теряя сознание, осела на доски корабельного днища. Точно сквозь сон она слышала крики, чувствовала потоки воды, бегущие по лицу; потом кто-то поднял ее, чем-то накрыл, куда-то понес…

Очнувшись, она обнаружила себя лежащей в одной из клетей у порогов. В открытую дверь проникало немного сумеречного света, и слышно было, что дождь все еще идет. Прямо на полу, тесно прижавшись друг другу, сидело множество людей — ладожане и халейги вперемешку. Все были возбуждены, говорили разом, обсуждая битву, и все понимали друг друга, даже те, кому раньше не приходилось вести бесед на чужом языке.

Кто-то держал ее за руку теплой жесткой рукой, чей-то знакомый голос звал ее. В первый миг показалось, что к ней обращаются на родном языке, но потом она перестала понимать. И уже после того Яромила осознала, что это северный язык.

— Йармиль! Ты слышишь меня? Возвращайся!

Яромила открыла глаза. Она лежала на земляном полу клети, на подстеленных наспех плащах, а над ней склонился Одд — еще в кольчуге, но без шлема, с мокрыми светлыми волосами, прилипшими ко лбу. В первый миг вид его так испугал ее, что она вздрогнула и отшатнулась. И осознала, что шлема на ней, слава чурам, уже нет, но кольчуга еще оставалась, и оттого даже пошевелиться не было сил.

— Ты очнулась! Слава богам! — Одд перевел дыхание. — Я знал, что это непростое испытание для вас, но верил, что вы справитесь. Ты вернулась, Йармиль, все в порядке. Приподнимись, я сниму с тебя кольчугу.

Он помог ей сесть и вдвоем с Коллем стянул с нее «платье валькирий». Доброня подал ей кринку с водой, и Яромила жадно принялась пить. Рядом сидела Дивляна, тоже уже без кольчуги, растрепанная, как кикимора; ее обнимал Вольга и что-то шептал на ухо.

Яромила отдала кринку в чьи-то с готовностью протянутые ладони и провела руками по волосам, стараясь прийти в себя.

— Ты на самом деле была Торгерд, — шепнул Одд, приблизив к ней лицо. — Потому у нас все получилось. В тебе она сама пришла сюда и помогла нам.

— Что получилось? — Яромила подняла голову и огляделась.

— Отец в Вал-городе сейцас, — ответил ей Доброня. — И Велем с ним, и еще мужики. Ну, вы нацьудили! — Брат с уважением покрутил головой, и от волнения его унаследованный от матери чудской выговор заметно усилился, хотя обычно он старался говорить правильно. — Во сне такого не увидишь, даже сильно спьяну. Я сам, как вы с Дивлянкой принялись молнии метать, цьуть со страху портки не намоцьил, ровно малец годовалый! А ведь знал, что это ты и Дивлянка и что стрелы мецьет Канерва с братьями, сам же с ними толковал. А все одно — жуть такая, да и весело, будто не драться, а плясать зовут! Так, кажется, и порубал бы гадов, как траву косой покосил!