Очерки истории кибернетики в СССР - Василий Дмитриевич Пихорович

способность искренне и со знанием дела возражать и поправлять – и вовсе неоценима.

Возможно, такими и должны быть отношения между учителем и учеником, плох тот ученик, который на всю жизнь так и остается учеником, и у которого нечему поучиться учителю. И ничего хорошего от такого рода учеников ждать не приходится – нередко они, в конце концов, предают и учителя, и его дело, поскольку это не их дело.

Деркача же интересовало в первую очередь дело, и Глушкова он любил в первую очередь за то, что он был воплощением этого дела. Но если Виталий Павлович считал, что его друг и учитель поступает не на пользу делу, он был строг и неуступчив. Например, когда в 1971 году возник конфликт между В. М. Глушковым и тогдашним его первым заместителем академиком АН УСССР Г. Е. Пуховым, в результате которого последнему пришлось уйти из института, В. П. Деркач, который очень уважал Пухова как ученого и руководителя, очень резко высказал свое неодобрение позиции директора.

По словам Виталия Павловича, он опасался, что после этого конфликта их дружеские отношения прекратятся, но, к чести В. М. Глушкова, он не пошел на разрыв, и так сказать, служба осталась службой, а дружба – дружбой. Следующий отпуск они, как и все отпуска до того и практически все после того случая (за исключением 1976 года, когда Виталий Павлович по настоянию врачей поехал в санаторий), снова проводили вместе на рыбалке.

Такие конфликты были нечастыми, но если они случались, то стороны отнюдь не спешили идти на уступки. Настаивать на своем Виталий Павлович умел. Имевшая хождение в институте шутка о том, чтобы ввести единицу измерения упрямства в «один деркач», видимо, имела под собой некоторое основание. Эти «единицы» приходилось испытывать на себе даже Глушкову. Дело доходило до того, что однажды тот предлагал переизбрать секретаря парткома, поскольку тот будто бы мешает работать дирекции.

Но все это нисколько не мешало самому Деркачу всеми силами продолжать поддерживать Глушкова, в том числе и тогда, когда у того возникали недоразумения с руководством. Например, когда во второй половине 60-х годов у ЦК КПУ возникли вопросы по поводу того, что Глушкову приходится разрываться между Институтом кибернетики и работой в Москве по автоматизации управления оборонной отраслью, В. П. Деркачу как секретарю парткома совместно с теми, кто занимал этот пост ранее, удалось уладить эту проблему и тем самым предотвратить переезд Глушкова в Москву, сохранив его таким образом для Украины. Этот эпизод Виталий Павлович до последних дней своих вспоминал едва ли не как самую большую заслугу перед наукой.

Кстати, у меня самого нет никакой уверенности, что тогда В. П. Деркач сделал такое уж хорошее дело. Возможно, было бы гораздо лучше, если бы тогда Глушков все-таки уехал в Москву, откуда ему было бы, наверняка, сподручнее продолжить борьбу за, как он его называл, главное дело своей жизни – внедрение общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой, которая, на его взгляд, и как теперь выясняется, на взгляд Центрального разведывательного управления США, вполне могла решить исход экономического соревнования между Соединенными Штатами и СССР в пользу последнего. Увы, тогда Глушкова с его идеей необходимости замены старых, давно исчерпавших себя методов управления, основанных на товарно-денежных отношениях, на новые, соединяющие преимущества общественной собственности на средства производства и централизованного планирования со все возрастающими возможностями электронно-вычислительной техники, тогда так и не поняли. Не поняли его ближайшие сподвижники. Не поняли экономисты, которые к этому времени все уже оказались законченными рыночниками, то есть полными невеждами в своей науке, не поняло руководство страны, которое предпочло поверить безответственным обещаниям этих самых невежд, только бы не брать на себя огромную ответственность, связанную с революцией в управлении, которую предлагал Глушков.

Думаю, что если бы эта мысль пришла мне в голову при жизни Виталия Павловича, то он с ней мог бы и согласиться. Он умел думать не только институтскими или украинскими масштабами. И прекрасно понимал, что Глушкову эти масштабы малы. Разумеется, Деркачу в голову не приходило выдумывать сказки о том, что Глушкова при Союзе преследовали, или что он был кем-то вроде диссидента. Но он говорил, что талантом Глушкова не сумели распорядиться правильно, что человек с такими способностями должен был быть использован в качестве руководителя самого высокого уровня, например, в качестве члена Политбюро ЦК КПСС.

При этом, на свою собственную судьбу он никогда не жаловался, хотя нередко люди с куда меньшими заслугами перед наукой, а то и вовсе без наличия таковых, становились член-корами и академиками, не переставая при этом ныть, что их недооценили и обошли, а то и вовсе будто бы преследовали по политическим мотивам. Виталий же Павлович, занимая весьма скромную должность секретаря парткома института, чувствовал себя на своем месте. И он в самом деле был на своем месте. К слову сказать, В. П. Деркач, далеко не все время был секретарем парткома института и в этом смысле название очерка носит чисто символический характер. В отличие от нынешних демократических времен, когда любая мало-мальски доходная или влиятельная должность в большинстве случаев становится пожизненной, а часто и наследственной, секретарей парткома тогда старались переизбирать ежегодно и тот факт, что В. П. Деркач избирался на нее с перерывами четыре раза, многое говорит о нем, как о человеке глубоко партийном. Ведь никаких особых преимуществ эта должность тогда не давала, а совмещать обязанности секретаря с научной работой, которую с секретаря никто не снимал, было не так уж просто. Ведь от парткома тогда зависело очень много.

Все, о чем я рассказывал до этого, относилось к так сказать, общепартийной деятельности Виталиям Павловича, к его позиции как опытного партийца, без различия того, был в это время секретарем или нет. А теперь несколько сюжетов из собственно парткомовских дел. О них хочется сказать не только потому, что они «отвечают теме», то есть названию очерка и очень ярко характеризуют личность нашего героя, но еще и потому, что они сами по себе впечатляют.

Вот передо мной совершенно рутинный документ того времени – «Справка об участии партийных и общественных организаций Института Кибернетики в строительстве Кибернетического центра АН УССР», написанная в 1972 году.

Только первая очередь строительства, которая должна была завершиться в 1975 году, включала в себя:

Корпус общего назначения – 1406 кв. м.

Лабораторный корпус –