Пилигримы - Сергей Шведов

– Пусть их, – равнодушно махнул рукой граф. – Твоя забота, Пьер, – французские дамы. Если ты нуждаешься в помощи, то я пришлю тебе барона де Бари.

– Пусть Гишар опекает королевского братца, а я справлюсь сам. Тем более что мои подопечные в понуканиях не нуждаются.

– Меня беспокоит граф Тулузский, он прямо-таки грезит о Триполи, можно подумать, ему мало земли в Европе. Чего доброго он станет уговаривать Людовика, помочь восстановить справедливость.

– Я предупрежу Филиппа де Руси, – кивнул Саллюст. – Думаю, он сумеет убедить Людовика, что упрямство благородного Альфонса-Иордана может обернуться кровавой бойней между крестоносцами старой и новой волны.

Глава 2 Восточные ночи.

Герхард де Лаваль приехал в приграничную крепость Манбиш на исходе дня. Тем не менее, его не только впустили в пограничную цитадель, но практически сразу же проводили к ее коменданту почтенному Сартаку. Эркюль де Прален встретил старого друга широким жестом гостеприимного человека. Стол был заставлен восточными сладостями и фруктами, а вино появилось на нем только после того, как за нукерами, сопровождавшими анжуйца, закрылась дверь. В отличие от своего отца Иммамеддина Зенги Нуреддин твердо придерживался заветов пророка и считал пьянство едва ли не самым страшным для мусульманина грехом. Что, в общем-то, и не удивительно, учитывая обстоятельства, при которых погиб его отец. Победоносного полководца, сильно перебравшего на пиру, убил евнух, тайком пробравшийся в его шатер. Причем убил просто от испуга, дабы избежать наказания за выпитое хозяйское вино. Герхард подозревал, что у Эркюля не складываются отношения с новым владыкой, и именно поэтому его отправили из Халеба в приграничную крепость, которая хоть и являлась важным стратегическим пунктом в обороне эмирата, все-таки служила скорее местом ссылки, чем возвышения.

– Мне удалось договориться с бароном де Лорреном, – сообщил беку Герхард. – Он помог мне пристроить Вальтера в свиту Альфонса де Вилье.

– Лоррену можно верить? – прищурился на гостя хозяин.

– Мы сошлись на том, что для Антиохии и Халеба будет лучше, если крестоносцы Людовика уберутся подальше.

– А куда подальше?

– В Дамаск.

– Какое счастье, Герхард, что тебе не слышит сейчас Нуреддин, иначе нам с тобой не сносить головы, – криво усмехнулся Эркюль.

– Я понимаю сложность твоего положения, бек, – кивнул Герхард, – но, согласись, даже слух о том, что крестоносцы намереваются осадить его город, сделает Унара покладистым. Старый сельджук отлично понимает, что в одиночку с такой силой ему не совладать.

– А если крестоносцы возьмут Дамаск?

– У доблестного Нуреддина появится блестящая возможность вырвать его из рук неверных. Ты ведь не собираешься рассказывать ему о нашей дружбе с бароном де Лорреном?

– О твоей дружбе, Герхард, – рассердился Прален.

– Согласен, – примирительно кивнул Лаваль. – Просто доложи Нуреддину, что по имеющимся у тебя сведениям, франки собираются напасть на Дамаск. И что перед эмиром открываются пути для торга не только с Унаром, но и с баронами Святой Земли, не слишком доверяющим пришельцам.

– Ты что же, хочешь поссорить старых и новых крестоносцев, шевалье?

– Я хочу всего лишь заработать кругленькую сумму, бек. Мне надоело ходить нищим. Да и тебе следует подумать об отъезде. По слухам, Нуреддин не слишком привечает людей, поменявших веру.

Видимо, Лаваль попал в больное место бека Сартака, поскольку хозяин бросил на болтливого гостя полный ярости взгляд. Дабы не обострять ситуацию, Герхард принялся излагать свой замысел. Эркюль поначалу хмурился, но постепенно лицо его приняло спокойное выражение, а щедрая рука наполнила не только свой кубок, но и посудину шевалье де Лаваля.

– Так ты считаешь, что претензии Альфонса-Иордана Тулузского не встретят понимание у местных франков?

– Если эти претензии будут озвучены, то Триполи не только не станет поддерживать Людовика, но и пойдет на договоренность с Нуреддином, – спокойно ответил Лаваль. – Что касается антиохийцев, то они не простят французам отказа от похода на Халеб. Таким образом, силы крестоносцев сократятся на треть. Причем эмиру это не будет стоить ни денария.

– Но денарии все-таки потребуются? – насторожился Прален.

– Да, – кивнул Герхард. – На подкуп баронов и шевалье Иерусалимского королевства. Дабы они не проявляли излишнего рвения.

– Сколько?

– Двести тысяч.

Герхард был готов к тому, чтобы перехватить кубок, летящий ему в голову, но Прален, человек на редкость выдержанный, и в этот раз сумел совладать с собой. Правда, его смеху, не хватало искренности, но Лаваль не собирался в данном случае предъявлять к другу завышенных претензий.

– Нуреддин заплатит только десятую часть этой суммы, еще двадцать тысяч мы получим от эмира Дамаска.

– А остальные? – спросил Эркюль.

– Мы их отчеканим сами, из металла менее драгоценного, чем золото. У меня есть на примете два очень даровитых человека, они справятся с любой поставленной задачей.

– Ты знаешь, как эмиры поступают с фальшивомонетчиками?

– Знаю, – охотно подтвердил Лаваль. – И целиком разделяю их благородное негодование в отношении негодяев. Но в данном случае платить франкам будем не мы, а старый Унар. С него и спрос.

Прален вновь захохотал, теперь вполне искреннее. Похоже, он, наконец, постиг замысел своего старого соратника по темным делам и готов был разделить с ним труды и опасности предстоящего нелегкого пути.

– Место в крепости для твоих мастеров я найду, – задумчиво проговорил Прален. – Но золото с Нуреддина мы получим только в том случае, если крестоносцы покинут Антиохию.

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это случилось в ближайший месяц. Маннуддина Унара я оставляю тебе, Эркюль, ты его знаешь лучше меня.

– Упрямый старик, – покачал головой бек Сартак. – По слухам, он заключил договор с королевой Мелисиндой. И обе стороны скрупулезно его выполняют.

– А почему в Иерусалиме правит Мелисинда? – удивился Лаваль. – Ведь ее сыну Болдуину уже исполнилось семнадцать лет.

– Я тоже хотел бы это знать, Герхард, – вздохнул Прален, – но у меня нет верных людей в свите королевы Иерусалима. Попробуй разобраться в этом сам.

Решив все свои вопросы в Манбише, Герхард рано утром вновь отправился в Антиохию. Задерживаться здесь надолго он не собирался, путь шевалье лежал в Константинополь, но случай изменил его планы. У Лаваля в Антиохии было надежное пристанище в доме небогатого сирийского купца, благоволившего когда-то Жозефине де Мондидье, а ныне с охотою помогавшего Герхарду. Разумеется, недаром. Лаваль ценил почтенного Самуила за осведомленность в городских делах и редкостную для сирийца молчаливость. От купца шевалье узнал, что празднества в Антиохии продолжаются, а их невероятная пышность заставляет местных обывателей чесать затылки в ожидании новых разорительных налогов. Недовольство было не того накала, чтобы закончиться бунтом, но Самуил не скрыл от своего гостя, что почтенные мужи Антиохии из купеческого сословия готовы отблагодарить всякого человека, который укажет французам место, где их давно и с нетерпением ждут.

– Благодарность дело хорошее, – наставительно заметил Самуилу шевалье, – но для дела лучше, когда она выражается в звонкой монете.

– А о какой сумме идет речь, благородный Герхард?

– Мне потребуется три тысячи на расходы и подкуп влиятельных лиц, но это только первый взнос. Думаю, в пятнадцать тысяч мы уложимся.

– Это очень большая сумма, – вздохнул сириец. – С меня потребуют гарантий.

– Давай договоримся так, почтенный Самуил, ты соберешь деньги и будешь хранить их у себя. Если через месяц французы не покинут Антиохию, ты вернешь денарии владельцам, а если я избавлю город от этой напасти, ты отдашь их мне.

– Хорошо, шевалье, – сверкнул глазами купец. – На такие условия я согласен.

Три тысячи денариев он отсчитал Лавалю в тот же вечер, так что Герхарду было чем порадовать приунывшего Вальтера. Валенсберг явился на встречу со старым другом в подавленном состоянии. Он успел поссориться со своим благодетелем Альфонсом де Вилье, буквально осатаневшим от ревности.

– Ты что, соблазнил его жену, благородную Констанцию?! – ужаснулся Лаваль.

– Разумеется, нет, – залился краской алеман. – Я просто вступился за честь благородной дамы.

– Похвально, – одобрил его действия Герхард. – А к кому он ее приревновал?

– К скифу, – вздохнул Вальтер. – Но я точно знаю, что благородный Олекса приходил во дворец, чтобы повидаться с Аделью, дочерью барона де Русильона.

– Он что, влюблен в нее?

– Да.

– А она?

– По-моему, отвечает взаимностью, хотя у нее есть жених, благородный Рауль де Сен-Клер. Право, все это так неловко.

– Ты говорил Альфонсу, что скиф охотиться хоть и в его угодьях, но на залетную дичь?