Дочь реки (СИ) - Счастная Елена

— Уж, как доедем, я с ней в одной горнице теперь ночевать стану, князь, — она сложила руки у груди, глядя на Владивоя снизу вверх, когда стоял он уже рядом со своим чернобоким жеребцом Мраком, собираясь в окружении гридей выезжать за ворота.

Наставницу ждала телега, куда еще и погрузили оставленное в детинце приданое Беляны. Больше возвращать ее в Волоцк Владивой не хотел. Достанет с нее и в Белом Доле жениха дождаться.

— Вот и ночуй, Драгица, — согласился он. — Теперь уж ты знаешь, на что она способна. А хитрить начнет — запрешь, если нужно. Главное, теперь всегда рядом с ней будешь, покуда не убедимся, что она до Стонфанга добралась.

Женщина кивнула еще раз, даже поклонилась, радуясь тому, что он наконец гнев сменил на спокойную милость, и отправилась к повозке, села в нее с достоинством. И нынче — невиданное дело! — даже Ведара вышла мужа провожать. Не променяла этот миг на свои обычные дела, которым только в ее жизни место и находилось.

— Как нагонишь Беляну, снова начнешь неволить ее? За того, кто ей не мил, замуж гнать? — заговорила совсем не о том, о чем надо бы.

И с чего только мысли такие в ее голове появились? Она мать — и ей судьбу дочери пристало решать первой. И не одобрили она Уннара для Беляны, слал бы Владивой другие пути искать. Но она против сватовства варяга ничего не сказала и признала, что так будет лучше. Так зачем сейчас на мужа неведомую вину за сумасбродство дочери всю целиком свешивать?

— Решено все, Веда. И отступаться я не буду. Не ко времени уже: уговор с Ярдаром давний. А до Белого Дола его сыну ехать гораздо ближе.

— Ты ведь не на Белый Дол едешь смотреть… — усмехнулась вдруг княгиня.

И понятно, на что намекает: видно, и до нее слухи дошли. Да Владивой решил, что не станет отвечать. Не станет злость ее со дна поднимать, баламутить. Как ни держалась Ведара, какой бы безразличной ни казалась, а и ее проняло уже. Значит, не безразличен до сих пор ей Владивой. И на миг в груди что-то качнулось, как посмотрел он в серые глаза жены, которую не так давно считал женщиной самой прекрасной и достойной. Которая была для него самой Лады воплощением, что подарила ему двоих детей: Обеслава, сильного и разумного, который обязательно станет князем, как придет срок. И Беляну: девушку хоть и вздорную, как оказалось, но умную и хладнокровную тоже. Которая могла бы стать самой лучшей женой для любого правителя, самого высокого рода — и станет непременно. Когда поймет свое предназначение: стать матерью для сильных воинов или стойких женщин, которые продолжат род не только Уннара Ярдарссона, но и ее самой. Даст жизнь новой крови, что будет залогом дружбы вождей: нынешней и будущей.

И Владивой просто смолчал на ясный укор Ведары, храня уважение к ее оставшимся еще чувствам, которые она сама пыталась добить обидами и подозрениями. Но ведь они оба не хотят уже возвращения к былому. Они вышагнули из этого очага, который был ласковым огнем, а после обратился только угольями. Остались с ожогами на душах и пеплом в глазах, что жег каждый день при виде друг друга.

И он мог бы утешить ее, успокоить. Но не хотел лгать: и без того этого вранья и лукавства было много за последние годы — во имя спокойствия, сохранения семьи. Обманешь Ведару — а заодно и себя самого. А он не желал этого спокойствия в теплом болоте лжи. Ненастоящего безразличия. Он признался себе давно: ему нужна Гроза. И сейчас он ехал за ней.

Владивой поцеловал в макушку Сению, когда и она подошла попрощаться. И как будто что-то коснулось его, всплеск тепла — обогрев душу, заледеневшую при встрече с Ведарой. Он взял лицо меньшицы в ладони и долго посмотрел в ее глаза. Красивое личико молодой женщины уютно лежало в них. Белые щеки, еще не поймавшие первый загар, почти светились рядом с его темными руками, огрубелыми, воинскими.

— Что скрываешь, Сения? — шепнул он.

Она улыбнулась и вдруг, чуть повернув голову, коснулась губами подушечки его пальца, приоткрыла их, оставляя на коже влажный след.

— Ничего, — выдохнула, окутывая теплом. — Будь осторожен. Сейчас в Белом Доле неспокойно. И в твоей душе тоже.

Она мягко приложила ладонь к его груди и отстранилась, чуть надавив. А чувство, что его водят за нос, не ушло. Только усилилось. Но Владивой решил, что еще выяснит, что было причиной загадочного вида Сении, когда вернется. Кабы не удумала чего: женщины этой весной уж больно чудно себя ведут. Как будто Ярило и меньшице вместе с девицами голову вскружил. И смотрит так, и улыбается, как будто встретились только и друг другу приглянулись.

Со смешанными чувствами от двух совершенно разных встреч с младшей и старшей женами, Владивой покинул детинец.

Чертоги богов благоволили всю дорогу: не сыпало дождя на голову, не поднималось сильных ветров, что могли и шатер пронизать, словно копья, и даже в гостиной избе на погосте отыщут такую щель, что выстудят хоромину на раз. Такое в травень случается часто. Места здесь не слишком приветливые: то Ярила дурманит теплом, то Сварог норовит охладить, открыв хляби. А бывает, и Перун силу пробует, хоть до его дня еще далеко.

Не успели еще и до Росича добраться, как донеслись навстречу вести о том, что русины напали снова. Да только не на Белый Дол, как все думали и готовились, а на Любшину, сильно потрепали, но самого страшного избежать удалось. И не волей удачи, что решила послать на головы любшан Макошь, а отвагой и расторопностью двух девушек, что успели предупредить о подходе неприятеля. И Владивой почти не удивился, когда узнал, что одной из них была дочь воеводы Гроза.

Значит, теперь она все ж в остроге живет. Так даже и лучше, спокойнее отчего-то. И увидеть ее захотелось еще сильнее, хоть, казалось, больше уже некуда.

Первым делом, как добрался до Белого Дола, Владивой узнал, удалось ли Беляну отыскать и сюда привезти: о том сплетники на пути в Белый Дол не судачили. Оказалось, что кмети обо всем рассудили правильно, и бегать по весям в поисках дочери или сидеть в остроге, маясь то очередного ожидания, не придется. Владивой только мельком успел поздороваться с Ратшей, что, прознав о его приезде, сразу хотел и в общину утянуть, чтобы за кружкой браги поговорить о делах насущных. Пришлось от воеводы пока отмахнуться.

Он послал Драгицу за княжной и в поварню: об обедне для всех, кто в острог приехал, напомнить, а сам в общину отправился. Мог и в горницу к дочери пойти, да решил, что так не станет ее тревожить. К тому же ненароком там можно было и на Грозу наткнуться, но встречу с ней он решил оставить на потом, когда уже не будут давить на него самые неприятные дела. Не хотелось портить этот миг нерешенными думами.

Беляна пришла на удивление скоро, хоть Владивой и думал, что станет оттягивать этот миг в желании досадить отцу посильнее. Но княжна не стала еще больше злить его: то ли Драгица убедила, то ли сама разумела, что лучше не стоит. Вошла в прохладную, только едва натопленную хоромину и, молча кивнув Владивою, словно чужому человеку, села напротив. Безразлично оглядела снедь, что уже успели принести для Владивоя из поварни, тронула кончиками пальцев миску перед собой.

— Куда ты сбежать хотела? — сразу попытался вызнать Владивой, пусть и знал уже ответ.

Да от нее самой услышать хотел. Признание честное в том, что воля родительская ничего для нее не значит. Дочь взглянула на него исподлобья с явным намерением молчать, что бы ни было. Хоть это и глупо: вся дорога ее говорила о том, что в Долесск направлялась или туда, где должна была с княжичем Любором встретиться.

Владивой вздохнул, так и не дождавшись ответа.

— Я догадываюсь. Не думай, что не вижу ничего, не слышу и не знаю. Просто хотел, чтобы ты сказала честно.

— Что это изменит? — пожала плечами Беляна. — Мне все равно один путь — на Стонфанг.

— Ты и правда думала, что успеешь сбежать?

— Успела бы, не приключись в Любшине несчастья, — княжна вновь опустила взгляд в свою пустую миску, куда не положила еще ни кусочка щуки, что стояла посреди стола в горшке, истекая ароматным соком. — И тогда ты ничего не сумел бы сделать. А после того, что я видела. Что творилось там… Как я могу смотреть даже в сторону варягов?