Воспламенение - Сьюзен Коллинз

— Не волнуйся. Я всегда направляю эмоции на свою работу. Так я не причиняю никому боль, кроме себя самого.

…и я боюсь, что он причинил себе такую боль, что не сможет восстановиться. Президент Сноу не упустит значение моего пламенного преобразования.

Аудитория, сидевшая в полной тишине от потрясения, разражается бурными аплодисментами. Я могу расслышать только гудок, извещающий о том, что три мои минуты окончены. Цезарь благодарит меня, и я возвращаюсь на свое место, платье теперь легче воздуха.

Когда я прохожу мимо Пита, который направляется на свое интервью, он не встречает мои глаза. Я аккуратно сажусь, но если не считать клубов дыма тут и там, я кажусь невредимой, поэтому я обращаю все свое внимание на него.

Цезарь и Пит были естественной командой с тех самых пор, как впервые появились вместе год назад. Их легкое взаимодействие, забавное времяпрепровождение и способность переходить к душещипательным моментам, вроде признания Пита в любви ко мне, имели огромный успех у публики. Они с легкостью начинают разговор с нескольких шуток о пожарах и перьях, а также приготовлении птицы. Но любой может заметить, что Пит чем-то озабочен, поэтому Цезарь уводит разговор прямо к теме, занимающей умы всех присутствующих.

— Пит, на что это было похоже? После всего, через что ты прошел, узнать о Подавлении? — спрашивает Цезарь.

— Я был шокирован. Я имею в виду, что в одну минуту я вижу, как невероятно красива Китнисс во всех этих свадебных платьях, а в следующую… — Пит затихает.

— Ты понял, что свадьбы никогда не будет? — говорит Цезарь мягко.

Пит молчит в течение некоторого времени, будто решает что-то. Он смотрит на завороженную публику, потом на жестяной пол и, в конце концов, поднимает взгляд на Цезаря.

— Цезарь, как ты думаешь, умеют наши друзья хранить секреты?

Неудобный смех идет из аудитории. Что он имеет в виду? Хранить секреты от кого? На нас же весь мир смотрит.

— Я чувствую себя совершенно в этом уверенным.

— Мы уже женаты, — говорит Пит спокойно.

Толпа реагирует изумлением, а мне приходится спрятать свое лицо в складках юбки, чтобы они не увидели моего смущения. Зачем он делает это?

— Но… как же это возможно? — спрашивает Цезарь.

— О, это не официальный брак. Мы не ходили в Дом Правосудия и все такое. Но у нас в Дистрикте-12 есть свадебный ритуал. Я не знаю, на что это похоже в других дистриктах. Но мы делаем вот что. — Он кратко описывает традиционное поджаривание.

— Ваши семьи присутствовали там? — интересуется Цезарь.

— Нет, мы никому не говорили об этом. Даже Хеймитчу. Да и мама Китнисс никогда не одобрила бы это. Но, понимаешь, мы знали, что если поженимся в Капитолии, тут не будет ритуала поджаривания. И никто из нас на самом деле не хотел больше ждать. Так что, в один прекрасный день мы просто сделали это, — говорит Пит. — И теперь мы гораздо более женаты, чем любой листок или большая вечеринка могли сделать нас.

— То есть это было еще до Подавления? — говорит Цезарь.

— Конечно, до Подавления. Уверен, мы никогда не поступили бы так, после того как узнали, — произносит Пит, огорчаясь. — Но кто мог ожидать такого? Никто. Мы прошли Игры, мы победили, все казались в таком восторге, видя нас вместе, а затем прямо из ниоткуда… Я имею в виду, как мы могли ожидать такое?

— Вы не могли, Пит, — отвечает Цезарь. — Ты верно говоришь, никто не мог. Но я должен признаться, я рад, что у вас двоих было хотя бы несколько счастливых месяцев вместе.

Невероятные овации. Будто бы воодушевленная, я выглядываю из своих перьев, позволяя толпе видеть мою печальную благодарную улыбку. Дым от перьев сделал мои глаза слезящимися, что является отличным дополнением.

— А я не рад, — говорит Пит. — Мне жаль, что мы не дождались того, чтобы сделать все официально.

Это застает врасплох даже Цезаря.

— Но ведь даже немного времени лучше, чем его полное отсутствие?

— Возможно, я бы думал также, Цезарь, — говорит Пит горько, — если бы не ребенок.

Ну вот. Он сделал это снова. Сбросил бомбу, которая сводит на нет все усилия других трибутов, выступавших до него. Ну, ладно, может быть и нет. Может быть, в этом году он только сорвал предохранитель с бомбы, которую создали сами победители. Надеясь, что кто-нибудь осмелиться ее взорвать. Вероятно, считая, что это буду я в своем свадебном платье. Не зная, насколько я завишу от талантов Цинны, тогда как Пит не нуждается ни в чем, кроме своего собственного ума.

Как только бомба взрывается, от нее во все стороны разлетаются несправедливость, варварство и жестокость. Даже самый большой поклонник Капитолия и Голодных Игр, даже самый кровожадный человек не может проигнорировать, хотя бы на мгновение, то, насколько это все ужасно.

Я беременна.

Публика не может проглотить новость сразу же. Она должна ударить по ним, затопить их и быть закреплена другими голосами, прежде чем они начинают звучать, как стадо раненых животных: стонут, визжат, просят о помощи. А я? Я знаю, мое лицо сейчас спроектировано на телевизионный экран, но я не прилагаю все возможные усилия, чтобы скрыть его. Потому что мгновение даже я пытаюсь осознать, что сказал Пит. Разве это не то, из-за чего я так сильно боялась свадьбы? Того, что мои дети попадут на Игры? И это могло бы быть правдой, не так ли? Если бы я не потратила всю свою жизнь, выстраивая защитные стены, отказываясь даже от мыслей о браке и семье?

Цезарь вновь не может обуздать толпу, даже когда звучит гудок. Пит кивает на прощание и возвращается на свое место, ничего больше не говоря. Я вижу, как движутся губы Цезаря, но из-за всеобщего хаоса, я не могу расслышать ни слова. Только взрыв гимна, включенного на полную громкость, так, что он заставляет мои кости вибрировать, сообщает нам о том, что должно происходить по программе. Я машинально поднимаюсь, как только я делаю это, я чувствую, как Пит тянется ко мне. Слезы струятся по его лицу, когда я беру его руку. Насколько эти слезы настоящие? Являются ли они подтверждением того, что его преследует тот же страх, что и меня? Тот, который есть у каждого победителя? У каждого родителя в каждом дистрикте Панема?

Я смотрю на толпу, но перед глазами стоят лица матери и отца Руты. Их горе. Их потеря. Я спонтанно поворачиваюсь к Чэфу и предлагаю свою руку. Я чувствую своими пальцами обрубок, который теперь является его рукой, и держусь за него.

И потом это происходит. Весь ряд победителей берется за руки. Некоторые сразу же, как наркоманы и Вайрис с Бити. Другие неуверенно, но соглашаясь с требованиями окружающих их, как Брут и Энобария. К тому времени, как гимн заканчивается, все двадцать четыре победителя стоят одной непрерывной линией, что, вероятно, является первым публичным знаком единства всех дистриктов со времен Темных Дней. Вы можете видеть осознание этого, когда все экраны начинают погружаться в черноту. Слишком поздно, тем не менее. Из-за всего этого беспорядка они не отключили нас во время. Каждый видел это.

Теперь беспорядок и на сцене, свет гаснет, и нас отправляют обратно в Тренировочный центр. Я отпускаю руку Чэфа, но Пит ведет меня в лифт. Финник и Джоанна пытаются присоединиться к нам, но измотанный Миротворец перекрывает им путь, и мы едем наверх одни.

Как только мы выходим из лифта, Пит хватает меня за плечи.

— У нас не так много времени, поэтому скажи мне. Есть что-то, за что я должен извиниться?

— Ничего, — говорю я. Это был большой шаг, сделать такое без моего согласия, но я рада, что не знала об этом, не смогла предугадать его поступок, что никакая вина перед Гейлом не заставила меня помешать Питу сделать это. Он имел право.

Где-то, очень далеко, есть место под названием Дистрикт-12, где мои мама, сестра и друзья будут иметь дело с последствиями этой ночи. А мы завтра будем в планолете, который перенесет нас на арену, где я, Пит и другие трибуты получат свое собственное наказание. Но даже если все мы встретим там ужасные концы, кое-что произошло сегодня на сцене, и этого нельзя изменить. Мы, победители, организовали свое собственное восстание, и, возможно, только возможно, Капитолий не сможет сдержать его.

Мы ждем возвращения остальных, но когда лифт открывается, только Хеймитч выходит из него.

— Там настоящее безумие. Все отосланы домой, и они отменили повтор интервью по телевидению.

Мы с Питом спешим к окну, пытаясь понять, что происходит внизу на улице.

— Что они говорят? — спрашивает Пит. — Просят, чтобы президент отменил Игры?

— Я не думаю, что они сами знают, о чем просят. Вся эта ситуация беспрецедентна. Даже сама идея выступления против поступков Капитолия приводит здешних людей в смятение, — говорит Хеймитч. — Но президент Сноу ни за что не отменит Игры. Вы же понимаете это, так?

Я понимаю. Конечно, они никогда не отступят теперь. Единственный выбор, оставшийся президенту, заключается в нанесении ответного удара, сильного ответного удара.