Все оттенки черного - Коллектив авторов

пальцем.

— Я? — невинно ухмыляется тот, а потом хлопает по плечу. — Сочувствую, брат, ты уж прости за все, что пришлось пережить. Ну загулял немного с великанами на севере, не хотел возвращаться. Видел ты одноглазого старика, уж больно сердит, чего доброго бросит Гинунгагапу на съедение.

— Старика? Но там же старуха эта… — оборачиваюсь, и вижу вместо старого барака низкий и крепко сбитый добротный дом из светлого дерева. А рядом высится крепкое раскидистое дерево с седой корой. Ясень что ли?

— Да расслабься брат, шуток не понимаешь? — рыжий щелкает пальцами и меж ними пляшет искра. — Правда все в нашей семье с плохим чувством юмора.

— А ты? — моргаю, наваждение медленно уползает из памяти.

— Лаувейсон, Локи, — церемонно отвечает тот. — Вижу ты в наших краях впервые. По делам или как?

— По делам, — машинально отвечаю. Трясет мою руку.

— Наши небось спать не давали? Пес не покусал?

— Не покусал, но та девица…

— Хелла? Ты ведь не сделал с ней ничего постыдного? А не то, — Локи заносит кулак, жмурюсь, а когда открываю глаза тот испаряется, нет ни дома на пустыре, ни дерева, ни полоза на подоконнике.

Подруливает, разворачиваясь на конечной, дряхлый, пыхтящий выхлопами автобус.

— Едешь? — кричит мне водитель. — Следующий только через два часа.

— А, да, конечно! — припускаю со всех ног. — До завода доедем?

— А то, только это на другом конце. Не туда завезли? Бывает, — водила смеется.

Оглядываюсь сквозь мутное окно на пустырь, тру глаза. А может не было ничего? Спохватившись, заглядываю в сумку. Договора на месте. Успокаиваюсь, но пальцы натыкаются на маленький прямоугольник бумаги на самом дне. Визитка?

Крупными аккуратными вензелями вперемешку с рунами выведено на ней: «Всяк путник привечаем, коль в крове нуждается аль в еде. Большой Дом открыт всем».

Вот такая командировочка.

Борис Богданов. Виктор Павловски, чудовище

В тот самый момент, когда долгожданная формулировка, что ловил Виктор на дне сознания, решила, наконец, появиться на свет, руки Марии обвили его шею. Мысли, даже зачерпнутые драгой Таланта, существа неимоверно скользкие и вертлявые. Ухватив одну из них за хвост, держать надо крепко, не отвлекаясь на внешние помехи. А самый главный и самый вредный для мыслей раздражитель — конечно, женщины! Понятное дело, мысль ушла, канула, фраза рассыпалась на слова, смысл их размылся и пропал.

— Викто'р, Викто'р, — мурчала Мария кошкой, засыпав его лицо распущенными волосами. Длинные и чёрные, как безлунная ночь, они пахли апельсином. Сквозь кисею волос и прозрачную рубашку просвечивали наливные яблоки грудей, матовый атлас кожи. Всю-всю Марию, начиная от точёных лодыжек и заканчивая тонкими ключицами, можно было рассмотреть сквозь тонкую ткань, было бы желание скосить глаза.

— Ты меня отвлекаешь, милая, — Виктор старался говорить ровно, хотя досада от испорченного предложения была сильна. Но женщины, особенно не прошедшие Раскрепощение, такие странные существа. Никогда не понятно, чего им нужно и что может их обидеть. Казалось бы, такая простая вещь, услышать: «Ты меня отвлекаешь» — это значит всего лишь — «отвлекаешь», и ничего больше, и уйти, и просто дать поработать?

— То же самое ты сказал мне вчера вечером. И вчера утром, и позавчера вечером, и вечером третьего дня! — с каждым словом тон её повышался, от низкого кошачьего урчания поднимаясь до высот базарного визга.

«Как это некстати, опять скандал на пустом месте». — Обреченно сняв руки с виртуальной клавиатуры, Виктор поднял глаза на жену.

— Ты подлец, Виктор Павловски, — кричала она, забыв про задуманное соблазнение и прозрачный пеньюар, сжав кулачки и потрясая руками. — Со времени твоего идиотского Раскрепощения ты ни разу на посмотрел на меня, как на женщину! Ты уже не видишь во мне женщину! Ты плюёшь на меня, ты…

Крик её внезапно перешёл в плач. «…Ты …совсем …не обращаешь …на меня внимания», — угадывалось среди всхлипов и рыданий.

— Что ты, Мария, — встав, Виктор обнял жену за плечи, она сразу постаралась прижаться к его груди, — я очень тебя люблю. Я вижу и помню, что ты очень красивая женщина, но пойми меня правильно, — спина Марии, расслабленная и мягкая под его рукой, стала каменеть; Виктор, не замечая этого, продолжал оглаживать плечи жены, как поглаживал бы собаку или кошку. — Приняв Раскрепощение, я никак не могу делать то, что я делаю плохо, несовершенно. Это будет оскорблением и для тебя, и для моего Таланта. Пойми, я…

— Скотина! Вы все скоты, все, с Талантами. — Она оттолкнула его руки, стояла, зло насупившись и сверкая глазами. — Только о своих разлюбезных Талантах и помните, больше вам дела нет ни до чего. Кто-нибудь подумал о нас? Мы как вдовы при живых мужьях!

— Пройди Раскрепощение, выбери Талант. — Виктор смотрел на неё недоуменно: «Как можно не понимать таких элементарных вещей?» — День твой будет заполнен, в жизни появится смысл! Ты же занимаешься непонятно чем!

— Я смотреть на них не могу, на наших талантливых горожанок! Они стали как куклы, пустые неживые куклы с остановившимися глазами! Марта только и делает, что возится с цветами, ничего не видит вокруг. Ты помнишь, какие они с Арнольдом устраивали раньше вечеринки? Как у них было весело, собиралось полпосёлка, вместе пекли пироги, ели и пили, и пели песни! Прошло всего полгода, и что? Арнольд дни проводит у своих машин, Марта уткнулась носом в грядки, они даже не разговаривают!

— Не понимаю, чего тебе не нравится, люди занимаются делом, их мечта осуществилась…

— Их мечта?! — Мария в исступлении сорвала с себя рубашку, и начала комкать её в руках. — Я мечтала жить с тобой, и любить тебя, и рожать тебе детей! Вместо этого ты строчишь свои противные инструкции, и даже не глядишь на меня! Хочешь, чтобы я, как остальные кинутые жёны, пошла к пьянице Эдварду?

Бродяжка Эдвард оставался единственным в местечке «Старые Дворики» мужчиной, не прошедшим Раскрепощение. Никогда не требовавший от жизни ничего особенного, он вполне был доволен жизнью и без Таланта. Есть на бутылочку, нашлась немудрёная закуска — что еще нужно для счастья? В стоптанных ботинках, не знавших крема, в потёртом костюме, не чищенном никогда; может быть, ради этой одежки Эдвард ограбил чучело в чьём-то огороде. Всегда пьяненький, небритый, пахнущий старыми тряпками и перегаром, он бродил целыми днями по городку, бурча про себя что-то немузыкальное.

— Это будет глупо.

— Это всё, что мне остаётся! — Швырнув скомканную тряпку в Виктора, Мария развернулась и направилась в свою комнату на втором этаже. Её обнажённая фигурка, её поникшие плечи словно кричали, приглашая: «Догони, обними, согрей меня!». Виктор этого не заметил.

Как всякий, получивший Талант, он смотрел на жизнь как сквозь прицел. Многое, очень многое проходило мимо, но если что привлекало его внимание, то грызло и беспокоило ежечасно и ежеминутно. Например, талантливый мебельщик, увидав в незнакомом помещении пустой угол, не сможет успокоиться, пока не придумает особенный шкаф, или трюмо, или этажерку, что сможет стоять в этом углу единственным, наиболее гармоничным образом. Талантливый юрист, заинтересовавшись неким казусом, будет крутить его мысленно, применяя все возможные, а нередко и невозможные способы, чтобы разрешить его так, как требуется заказчику. Талант Виктора Павловски состоял в написании Инструкций Раскрепощения. Один из немногих во всей стране талантливых инструкционистов, уяснив задачу, он не мог уже думать о чем-то постороннем. Сейчас он чувствовал вину перед женой. Как ни дико это звучит, не все люди обладают Талантом, а значит, им нужно плотское. Оно для них важно, значит, это требует решения.

Расслабившись, он вернулся на свое рабочее место, подключился к информационной сети, отложил с сожалением и грустью текущую работу, и создал новый, пока ещё пустой раздел: «Виртуозный любовник». Информация из мировых хранилищ потекла в его сознание, чтобы, пройдя сквозь жестокие фильеры Таланта, лечь на бумагу императивными строчками Инструкции. Пальцы Виктора беззвучно летали над виртуальной клавиатурой, в глазах мелькали картинки, позы и страницы руководств. Поэтому он