Возраст – преимущество - Мишин Виктор Сергеевич

Я лежал в снегу, боясь пошевелиться, и лихорадочно обдумывал происходящее. Деваться мне некуда, обратно в лес, по своим следам, не успею, тут уже с полкилометра до него, а лежать тоже не вариант. Но где, блин, находится тот, кто меня окликнул? Поле же вокруг, почти ровное. А оклик нехороший был, на гребаном украинском суржике, западном, я его вообще с трудом терплю, уж лучше польский.

– Что, долго будешь прятаться, гранату кину!

Ну вот и кто там, партизаны или бульбаши, в отрядах большинство местных балакает на своем наречии.

– Я боюсь, вылезу, а вы стрелять начнете! – ответил я, готовя пистолет. И сказал я это, блин, на русском языке. Совсем с голоду соображать перестал.

– Вылазь, партизанский выкормыш, все равно тебе хана, хоть прячься, хоть нет.

Ну вот, главный вопрос снят, вокруг враги. Остался еще один, но не менее важный вопрос, а где конкретно сидит тот, кто орет, я ж так его и не видел.

– Я унтер-офицер немецкой армии, документы при себе, один может подойти и проверить, – решился я обозначить свою принадлежность.

– Ага, а я Адольф Гитлер! – отозвался кричавший и заржал. – Давай, Петро, обходи этого партизана.

– Лучше гранату кину, чего еще идти к нему! – послышался второй голос.

Черт возьми, и сколько их там?

– Учтите, за убийство немецкого солдата с вас спросят…

– А кто спросит-то? Ты тут, а немцы далеко, Красные вообще их скоро отсюда, похоже, выгонят, никто и не узнает, где могилка твоя!

Твари долбаные, ну ладно, надо только чуток отползти, а то правда кинут гранату, а я не смогу ее откинуть, упадет в снег, и все, только надеяться на чудо. Задом, как рак, я пятился по полю, а впереди все орали. Не отвечая, я начал делать крюк, чтобы уйти в сторону. Когда раздался взрыв гранаты, я поднял голову и посмотрел туда, где еще недавно лежал. Ха, не добросили, значит, далековато сидят. Надо…

– Стоп, а это еще что такое? – даже вслух прошептал я.

Впереди справа, поле чуть уходило вниз, низина там, и поверх снежного покрова виднеется что-то черное. Но общем фоне леса, что виднеется в километре, эта штука была слабо различима, но все же, благодаря четким, не естественным для природы очертаниям, я ее разглядел. Повозка это, а чего она тут делает?

До повозки от меня было метров пятьдесят, из пистолета не попаду, значит, надо как-то подобраться ближе, но смогу ли? Наверняка там у них лошадь имеется, а она начнет ржать при моем приближении, дилемма.

– Смотри, Петро, хитрозадый какой, уже сбоку обошел! – внезапно до меня донесся новый крик, заметили, гады.

Лихорадочно соображая, я размышлял недолго, пуля свистнула где-то совсем рядом, и это заставило тупо вскочить на ноги. Только толку в моем поступке было мало, снегу много, говорил уже, быстро не пробежать, и уж тем более не «покачать маятник».

Человек, стоявший рядом с повозкой и целившийся в меня из винтовки, на миг застыл, кажется, я даже увидел, как двигается палец у него на спусковом крючке. Вспышка, кидаю тело резко влево и валюсь в снег, не попал, но стрелку об этом знать не нужно.

– Уработал щенка? – вновь тот же голос, который я услышал первым.

– Кажись, да. – А это сам стрелок, Петро, или как его там…

– Сходи добей, рядом ведь!

Интересно, а чего он только приказывает, а сам не стрелял, да и не видно его.

– Да готов он, я ж видел, прямо в грудь попал! – боится Петро ко мне идти, и правильно делает.

А мне и смешно, и страшно, а ну как вскочу сейчас, а там второй страхует.

– Проверь, не хватало еще недобитка оставить, вдруг и правда на немцев пашет, зачем нам лишний головняк? Тут и найдут, так решат, что партизаны замочили, а раненый нам не нужен.

Видимо, этот, что раздает приказы, старший у них, кто это вообще? Понятно, что какие-то бандеровцы, но откуда они здесь? Да и где здесь-то? Кстати, раз ехали на повозке, логично предположить, что едут по дороге, вряд ли просто по полю, а стало быть, где-то рядом и жилье имеется.

Хоть и не морозно сейчас, но снег все же немного хрустел и дал мне вовремя понять, что тот самый Петро все же идет ко мне. В этом была опасность, ведь он может и просто шмальнуть, когда будет хорошо видеть меня. Метров тридцать было, когда он стрелял, сейчас, наверное, уже совсем близко. Падал я, вытянув руку с пистолетом вперед, и сейчас, чуть подняв голову, ждал, когда бандеровец окажется на мушке. Все же мне повезло, этот хмырь шел с винтовкой в руках, но не целился, держал на уровне груди. Двойка от меня, быстрая, без паузы, человек в черном одеянии валится на снег, а я уже встаю и змейкой сближаюсь с повозкой, точнее, это были сани.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ах ты, сука! – доносится до меня, но никто не стреляет, и это странно.

На повозке немного сена, лошадка нервничает, но стоит пока на месте. И тут я наконец увидел того первого, глазастого. Поверх сена поднимается голова, и я едва различаю ствол «папаши», показавшийся на фоне черной формы бандита. Стреляю вновь дважды и мгновенно падаю в сторону, короткая, патрона на два-три очередь, хлопнувшая одновременно с моими выстрелами, обрывается резко. Лошадка дернулась, но не понесла, а только сделала несколько шагов в сторону, видимо, выстрелы из автомата бандита прозвучали у нее над головой и немного напугали. Бывалая лошадка, привыкла уже, видимо. Не рискуя, делаю кувырок в сторону и поднимаюсь уже с другой стороны от саней и, вытянув руку с пистолетом, медленно подхожу. Когда остается буквально пару метров, замечаю лежащий сверху на сене автомат и труп, держащий его в руках. Готов, сука. Одна из пуль вошла прямо в лоб, куда попала вторая, пока не видно.

– Тихо, красотка, тихо, не трону! – погладил я коняшку по морде, а то она задергалась, когда я подошел близко, запах пороха чует.

Картина маслом. На санях три трупа, один мой, который я только что сотворил, а два других уже, видимо, остывают. Стоп. А ни хрена они не дохлые! Тяжелые просто, похоже, без сознания. Ну, я не собираюсь их лечить, разберусь чуть позже.

При осмотре саней стала известна и причина, по которой этот хрен только командовал, но не помогал неудачливому Петро. Он был ранен в правую руку, повязка была сильно пропитана кровью, и стрелял он с левой, когда все же пришлось.

– И откуда же вы такие нарядные тут нарисовались? – спросил я у не подававших признаков жизни бандитов, начиная шмон. У этих всегда с собой есть жратва, а у меня больше двух суток во рту маковой росинки не было, все мысли только об одном.

Не знаю, откуда и куда ехали бандиты, но вот жратвы, кроме куска сала с мой кулак, да краюхи черствого хлеба, ничего не было. Зато была бутыль с «мутным». Употреблять я не пробовал еще, да и не тот это напиток, чтобы начинать, поэтому схватил еду и принялся есть прямо так, кусая, ножа у меня нет, а искать у бандитов было лень. Откусив пару раз и тщательно прожевав, несмотря на голод, заставил себя не торопиться, отложил еду и продолжил шмон. Нужно выпотрошить имущество бандеровцев, скинуть их на хрен в снег и, развернув сани, направиться по дороге назад, туда, откуда они предположительно ехали. Направление угадывалось легко, следов разворота не было, значит, ехали практически мне навстречу, стало быть, мне нужно именно туда, где им и вломили. Странно, что раненых с собой везли, бандеровцы сердобольными никогда не были. Или родственники, или командиры. Осмотрел более внимательно, но отличий в форме или в документах не увидел, обычные бумаги полицейских из привлеченного контингента, правда, у одного был пистолет нарядный, «Маузер» в «дереве», заметная вещица. Наверняка старший какого-нибудь куреня, снявший пистолет как трофей с кого-нибудь из партизан. Ладно, авось и узнаем когда-нибудь, что и откуда взялось, пока мне было просто насрать на них. Я просто очень голодный и усталый, а вот злости, как следовало бы, не имел сейчас вообще. Я вообще после школы фрицев стал довольно хладнокровным, а уж после Сталинграда, да работы в Ровно, когда перед тем как сделать шаг, трижды думаешь, вообще перестал волноваться, вредно это.