Ахиллесова спина - Александр Шувалов

— Алло, гараж!

— Кончай придуриваться, Стас, — нервно ответил седой мужчина. — Времени у нас в обрез.

— Я тоже очень рад тебя видеть. — Я достал из кармана телефон и принялся давить на кнопки. — Оторвался?

— Спрашиваешь! — заявил мой куратор, самый настоящий полковник Кандауров Ф.С. — Эх, закурить бы.

— А тебе можно? — забеспокоился я. — Сердце, говорят…

— От одной сигареты еще никто не умирал, — резонно ответил Сергеич.

— Кроме той лошади.

— Не отвлекайся, — чуть слышно сказал он и тоже достал телефонную трубку. — Докладывай. — Мой куратор уставился на экран.

— Как скажешь. — Я нажал на кнопку, сообщение ушло. — Значит…

Я уложился, как и ожидал, в семь минут с небольшими копейками, опустив, естественно, все спорное и второстепенное. Потом все это распишу в отчете, если, конечно, доживу.

— Ну и что скажешь? — Я все-таки здорово нервничал, набрал еще одно сообщение и опять отправил.

— Да уж. — Куратор пригорюнился. — Прошу прощения, — обратился он к симпатичным девчушкам лет по шестнадцать, проходящим мимо. — Сигареткой не угостите? — Он прикурил от их же зажигалки, заложил ногу за ногу и откинулся на спинку скамейки. — Ну и командировка у тебя, Стас, выдалась, с ума сойти!

— Не в этом дело, — отмахнулся я. — В управе завелась крыса, ты понимаешь? И не только…

— Успокойся. — Полковник огорченно посмотрел на окурок и метко запустил его в урну. — Прекрати истерику.

— Ты что, мне не веришь? — яростным шепотом выдал я.

— Цыц! — снова прошипел он, попытался разжиться куревом у типа в кожаной куртке, но тот его послал.

— Ты, видно, не понял, — опять заныл я.

— Все я понял. — Он набрал сообщение и отправил его мне. — Чтобы завтра в одиннадцать утра как штык по этому адресу. Ясно?

— Да.

— Вот и славно. — Куратор удалил сообщение. — Встретимся и все как следует обсудим.

— А не поздно будет? — засомневался я. — Время-то уходит.

— Цыц! — Он хлопнул себя по коленке.

Хорошо, что не меня. От такого удара моя нога точно ушла бы в асфальт.

— Выслушай и постарайся понять.

— Ну.

— Положение, врать не буду, хреновое, но не безнадежное.

— Да мне же никто не поверит! — взвился я.

— Я тебе верю, — твердо заявил он. — И еще кое-кто.

— Утешил, отец родной, — пробормотал я себе под нос, но куратор услышал.

— Ладно, сыночка, — сказал он и посмотрел на часы. — Вали-ка ты отсюда.

— Есть! Сергеич, ты, главное…

— Иди, я сказал!

Я встал и побрел в сторону Маросейки, а потому не увидел, как полковник Кандауров, мой куратор и друг, достал из кармана диктофон и принялся слушать запись. Потом он стал кому-то названивать.

— Доброе утро, — каким-то не своим, слишком уж ласковым голоском произнес этот человек. — Узнали?.. Да, мы увиделись и поговорили. Плохо, в любой момент может сорваться, и тогда!.. Есть, подробно доложу при встрече. Когда вы сможете меня принять?.. Отлично, еду.

Глава 48 ПОБЕДА, КОТОРАЯ НЕ РАДУЕТ

Длинный звонок, еще один, потом два коротких. Дверь растворилась, на пороге возникла знакомая монументальная фигура.

— Привет! Хвост не привел?

Моя ладонь утонула в его лапище.

— Обижаешь. — Я прошел следом за ним в гостиную и обалдел. — Постой, а это кто? — Я дернулся было, но Сергеич крепко прихватил меня за плечо.

— Погоди, Стас, — пробормотал куратор. — Успокойся. Сейчас все обсудим.

Я не стал его слушать. Не пойму, откуда взялись силы, но я вырвался, отпихнул здоровяка Кандаурова в сторону и прыгнул ко второму дорогому гостю, начальнику моего родного управления генералу Самойленко. Уж больно хорошо он стоял, слегка повернув голову вправо, открыв для удара левый висок.

Я успею врезать ему только один раз. Но и этого вполне хватит, если как следует вложиться. Височная кость не такая уж и прочная, проломлю, должен осилить.

Не получилось. Старый головорез Сергеич поймал меня на лету, как сонную муху, завернул руку за спину, чувствительно приложил о стену и принялся тщательно охлопывать.

Он отыскал один ствол сзади за ремнем, второй на голени, по очереди отбросил их ногой к генералу и буркнул:

— Порядок.

— Стоять! — Самойленко застыл в нескольких шагах от нас, держа мой пистолет в обеих руках.

— Все в порядке, — пробормотал куратор и шагнул вперед.

— Стоять, я сказал! — заорал шеф, теперь уже бывший.

У покойников, как известно, начальства нет.

— Старый дурак! — с чувством произнес я. — Кому ты поверил?

На Сергеича было жалко смотреть. Он топтался на месте как бегемот и бормотал себе под нос что-то совершенно неразборчивое.

— Вы абсолютно правы, Кондратьев, — сказал генерал, сделал шаг в сторону и уселся в кресло. — Действительно дурак, сам же меня и привел. — Он покачал головой. — Как только таких тупиц в разведке держат?

— Па-па-па, — прошептал Сергеич.

Он стал совсем бледным, по лицу его заструился пот.

— Что он там бормочет?

— Думаю, хочет сказать, что ты подонок, — проговорил я.

— Не припомню, чтобы разрешал обращаться к себе на «ты».

— А мне как-то по барабану, — сердито отозвался я.

Мы стояли перед ним с дурнем-куратором как герои

забытой картины «Допрос коммунистов». Он, сволочь такая, нагло развалился поодаль, как другой, глубоко отрицательный персонаж все с того же полотна.

Кандауров вдруг схватился за грудь, захрипел и пошатнулся. Я едва успел его подхватить.

— Замри! — Моя левая рука скользнула в верхний нагрудный карман пиджака куратора. — Там у него лекарство, — пояснил я.

— Хорошо, только плавно и медленно, — снизошел генерал. — Этот старый дурак мне пока нужен живым.

Я нащупал упаковку, достал, выломал из нее таблетку и попытался засунуть ему в рот, а он все отворачивался.

— Не надо, — прохрипел наивный старец. — Стас, я не хотел.

— Да не вертись ты, убогий! — взревел я и запихал таблетку ему в пасть. — Глотай, кому говорят!

— Какая трогательная забота, — умилился Самойленко. — А теперь, герои, садитесь на пол к стене.

— Как скажешь, — буркнул я и аккуратно уселся так, как мне было велено.

Сергеич просто сполз по стене.

— Замечательно. Теперь сдвиньте ножки.

Кто бы возражал, сдвинули как миленькие.

— Слышь, мужик, а закурить можно? — спросил я. — Плавно и печально, а?

— Обойдешься, — отрезал генерал. — Думаешь, я о твоем портсигаре ничего не знаю?

— Нет так нет. — Я вздохнул. — Тогда чего сидим, кого ждем? Ты вроде нас кончать собирался.

— Я? — Самойленко удивленно поднял брови. — И в мыслях не было.

— Прекрасно! — Я воспарил душой. — Значит, потрещим и разбежимся. Вот здорово!

— Не значит, — деловито уточнил генерал. — Я вас убивать не собираюсь, сами как-нибудь справитесь.

— Это как? — лениво спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Да так. — Самойленко улыбнулся.

Душа его, сразу видно, пела и плясала. — Мы с товарищем полковником пришли на встречу с оперативным работником, неким Скоморохом, а он перенервничал, так бывает, потерял контроль, ну и…

— Неужели?

— Именно так все и было, — подтвердил Самойленко. — Не поверишь, просто хотели поговорить, успокоить, он же вдруг начал стрелять. Смертельно ранил собственного куратора.

— А тот, перед тем как склеить ласты, тоже успел разок-другой пальнуть и, конечно, попал, — предположил я.

— Рад, что ты все правильно понял, — проговорил генерал. — К моему немалому сожалению, именно так все и произошло. — Он вздохнул. — Какая жуткая трагедия!

— Лихо! — похвалил я и тут же спросил: — А когда стрелять начнешь, часом не промахнешься? А то, сам понимаешь…

— Не боись, — заявил генерал и осведомился: — Ты меня в форме видел?

— Один раз.

— Значок «Мастер спорта» на кителе заметил?

— Вроде да.

— Это по стрельбе, — скромно признался он.

— Ну, тогда все в порядке, — сказал я. — И чего ты медлишь?

— Торопишься на тот свет?

— Не очень.

— Тогда так. — Он подцепил ногой второй пистолет, нагнулся, поднял и уложил на журнальный столик перед креслом. — Я задам несколько вопросов. Пока отвечаешь, вы оба живы. Как тебе?

— В принципе, согласен. Но с небольшой поправкой.

Второй раз за последнее время меня, перед тем как грохнуть, начинают расспрашивать. Тенденция, однако.

— Это как?

— Я отвечаю на твой вопрос, ты — на мой.

Это тоже уже было.

— Зачем тебе? — искренне удивился генерал. — Все равно ведь…

— Да пойми ты! — Я медленно поднял руку и вытер лицо. — Я проиграл. Обидно, конечно…

— А знаешь, что для меня самое обидное? — перебил он.