Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936 - Иван Чистяков

6/Х

Выходной радует побегом с непобедимой 11-й. Надо ли ехать? Топаю пешком. Приехал на ф-гу политрук Сергеев налаживать быт путеармейцев.

Что за чертовщина? О з/к. забота, разговоры, уполномоченные, шефы и т. д, а о ВОХР ни полслова. Помещение стрелков до сего времени не отеплено, дров нет, Айзенберг с прямой нескрываемой враждебностью относится к охране. Мой политрук, приехав во взвод, спрашивает:

— Ты писал в штаб о том, что я не бываю во взводе и т. д.?

Отвечаю, что, конечно, нет!

— Мне даже лучше без тебя, все некому будет стукнуть помполиту.

Смеется и на то, что я подал рапорт о увольнении, Кравец тоже, политрук тоже, вот собралось командование.

Сидим без света и без дров, и ни на какие запросы в штаб отряда ответов нет. Дождь пополам со снегом. Мерзко. Никто тебя не заметит, что ты хорошо работаешь. Идет стахановский декадник, а что-то не особенно заметно. Потянуло запахом варящегося асфальта на улице Москвы, и дрожь пробегает по телу. Надо действовать и решительно.

Что ни день, то ближе к холоду, к лишней заботе. Хочется скрыться куда-нибудь на весь день, но некуда. Были бы здоровые сапоги, то ушел бы на охоту. Но сапог нет. Пройдет день.

17/Х

События последних дней хаосом пронеслись. У Крылова в Свободном. Разбор писем.

Вечером в штабе с Лощининым вспомнили политзанятия Сергеева со штабниками. Политрук сказанул, что в Хибинах новый вид топлива — Апатиты. Очередной агрегат. Не верят, что я в отпуск, подозревают во мне что-то. И с уважением, и с лаской, и с шуткой относятся помполит и Камушкин. Разные толки о том, что я говорил, что на днях еду в Москву, что я обещал только год быть в БАМе. Все совпало. А на улице зима. Холод в помещении. Ни дров, ни угля. Лавров обращается к Камушкину.

— Т. начальник! Надо бы мне в кабинет печку натопить!

И ответец:

— А я может быть умышленно не ставлю чтобы вы не засиживались?!

Приложения

Отказчики

В природе день начинался обычно. А на фаланге 7 день начался не как всегда. С сегодня объявлен Стахановский декадник, но узнали о нем только вечером. Значит, никакой подготовки. Умышленно это сделано или нет и кем, узнать не удалось.

Черная доска с показателями процентов выработки бригад, висящая около вахты, была вымыта, рядом стояло красное знамя фаланги, которое было гордостью бригады Самохваловой. Это знамя знало, что такое ударники, знало, что такое ударный стахановский труд, знало, на что способна женщина.

Были дни начала стройки ж. д. моста. Был март 1934 г. Реченка Улетуй была еще скована льдом. Морозы еще держались у 25 гр., но 2-е пути и мост на них ждать не могли. Надо было до разлива вырыть котлованы и сделать кладку, иначе к осенним холодам перекрытия между пролетами не будут готовы. А это равносильно срыву.

Пока шла подготовка, отсыпка дамбы, были разговоры среди женщин: кто полезет в котлованы? Маловеры пугали трудностями. Затопит — не вылезешь, схватишь малярию, ревматизм. Находились и такие, которые утверждали, что от холода цинга будет у всех. Посидите в мокрой яме, так узнаете. Лезьте, кому жить не охота, еще затопит. Попьете водички вдоволь. Им что! Это относилось к работникам НКВД. Разъезжают в собственных поездах да смотрят, как тут ишачат. А посадить бы на баланду. Вот сапог резиновых не дадут и рукавиц тоже. Начальнички, им последние соки отдай.

Кровью харкаю, и смачный плевок летел на снег. Сосы! Не полезем, бабы! Не полезем! Не полезем!!

И больше всех кричала Самохвалова, бригадир рецидивисток.

— Да вы что, очертенели? Да чтобы мы в яму! Не наше это, не бабье дело!! Я скорей сдохну, но не полезу. Мужиков давай на эту работу. Ишь, выдумали, женской фаланге бетонный мост строить. Живьем людей похоронить хотят, ироды. Вот что, бабоньки, говорят, завтра приступать надо, то если назначат. Я…

— Все не пойдем, — отвечала хором бригада. — Что мы, дуры что ль!

Но мост строить все же надо. Перебрасывать 7-ю фалангу куда-либо, а на ее место снимать с работы мужскую слишком дорогое дело.

Надо обрабатывать женщин. И в первую очередь бригаду Самохваловой, потому что это лучшая бригада, дающая на кюветах, на траншеях по 200 %. Здоровый, слаженный коллектив, дисциплинированный в производственном отношении.

Вечер. Время, когда съеденный обед начинает вместе с отдыхом восстанавливать силы. И в голову лезут всякие мысли. Кто считает дни до освобождения, вспоминая былую жизнь. Кто, может быть, семью и т. д. А кто и о побеге подумывает, всякое бывает. Чинят свое барахло. В сотый раз перечитывают письма.

В бараке тихо. Каждый погружен в свои дела и думы. Каждому только до себя.

Скрипнула дверь, вытирая на полу полукруг своей нижней стороной. Входит командир ВОХР. Кто поднял глаза, а кто и нет. К посещениям охраны так привыкли, что считают ненормальным, если вечером никто не зайдет. Вошедший сел, не произнеся ни одного слова, оглядывая женщин. Так продолжалось с полчаса.

Тишину нарушила Самохвалова:

— Ну, что ты сел и сидишь как немой! Наверно, пришел уговаривать в котлован лезть?

— Нет! Чего мне вас уговаривать.

Взгляды всех уперлись в сторону разговаривающих.

— Брось туфтить-то!

— Мы в вашу яму не полезем, — раздалось откуда-то с верхних нар.

Самохвалова подняла голову и бросила:

— Что за всех отвечаешь? Кто тебя выбирал, или бригадира у вас нет? А ты, — обратилась она к сидящему, — давай, сматывай. Можешь идти к Финогеновой, те лошади, а не люди.

— Какие же они лошади?

— Такие, работают черт знает по сколько, не отгонишь!

— Но ведь вы-то больше работаете, у вас больше процентов, значит вы…

— Что мы, лошади, что ль?

— Да нет, я этого-то как раз и не хотел сказать. Я хотел сказать, что вы-то и есть те люди, которые дороги в Советском Союзе. Поэтому я и не пошел к Финогеновой, а пошел к вам.

— Ну, лей, лей!

— Лить я не буду, а сказать скажу. Я пришел с вами поговорить как с лучшей бригадой. Выслушать вы меня можете, от этого вас не убудет, а там как знаете. Дело ваше. Вы не дети, и я не сказку вам собираюсь рассказывать.

— Знаешь что! Брось ты трепаться! На мосту мы ишачим [неразборчиво].

— Знаешь что, Самохвалова. Я часто думаю. Все мы люди, разумные существа, и в голове у нас не мусор, а мозг. Думаем, соображаем. Ты вот, как и все, считаешь, скоро ли кончится стройка, скоро ли льготы и освобождение, а не задумалась над тем, что конец стройки от вас всех и от тебя лично зависит. Прикинь-ка, сколько ты ну хоть за месяц кубиков дала. Уложи эти кубики в штабель да посмотри: гора горой. А у всей бригады! Ну и посуди, надо с тобой разговаривать или нет? Ты сейчас ругаешься — ВОХРа, растакие-сякие, а если надо чего-нибудь, конфликт с замером как с зачетами и т. п., то ведь к нам обращаешься. Скажи, хоть раз мы отказали? Нет! По-вашему мы враги, сосы, а что плохого сделала Охрана? Ничего! Только хорошее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});