Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа, 1935-1936 - Иван Чистяков

Голубев ездил по трассе и сообщал, что везде все в порядке, а план отделения выполнило только на 80 %. Ершов не обеспечил стах. движение. Прораб ф-ги 35 Романов тоже работает аховски, задерживает производственные планы, нет прикрепления бригад к объектам. Заходит нач. ф-ги Макарова и сообщает:

— Послала за прорабом, а он отвечает: «Я лег поспать!».

Голубев ни словом не обмолвился о конце строительства к Октябрьской годовщине, сказав лишь, что надо сделать подарок к празднику. Работы почти нет, но и конца не видать. Ковыряются.

1–2 [октября]

Какая-то стерва занимается туфтой. Сообщают о групповом побеге в четырнадцать человек, оказалось, нет ничего. Сообщают об этапе с 11-й на 47-ю, нет ничего. Кругом и всюду стараются вредить, срывать, подкалывать. Идем в розыск, всю ночь на ногах. Написал Камушкину, что по примеру вашему провел один командирский день. Как он поймет, не знаю. Написал рапорт об увольнении. Написал и Крылову. Что-то в штаб [неразборчиво].

Политрук ездит где-то, делает что-то. Писанул и на него. Это партийцы, энтузиасты. Воспитатели. Проводники культуры, организаторы.

Хорошо, что хорошая погода, что нет грязи, иначе пропадешь. Сапоги худые, ноги болят. Сходил, порисовал, отвел душу от дум. Но Москва отдельными моментами вспыхивает, взрывается в памяти.

Говорят, что у меня плохие младшие командиры, что таков и я. Но почему у хорошего нач. отряда плохой командир взвода? Это никто не говорит. Провел пятнадцать бесед на разные темы: о метро, о положении на Западе и Востоке, речи Ворошилова и Гитлера, сотворение Земли, сотворение человека, образование сопок и гор. Стрелки и жены довольны.

Только жена Кравец на приглашение отвечает:

— Я дура, мне учиться нечего, пускай там умные учатся.

Общая усталость утомленность умственная, появляется забывчивость — притупление памяти.

Старушка-старостьшаг за шаг,придет Яга с клюкойи сядет, как на суше рак,хоть бабка репку рой …

А холода наступают. По утрам мороз. Дров же нет. И никакого законного права заставить ф-гу привести нет. З/к нарочно стараются причинить больше вреда ВОХРе.

3 [октября]

Вечером на 11-й. нач. адм. части проявляет себя. В охране раскричался на Безродного к. о. за то, что он не хочет переводить з/к на 8-ю подкомандировку из-за отсутствия конвоя:

— Я тебя под конвоем отправлю! Срывает стахановскую декаду, вредительством занимается!

Айзенберг вертится как волчок. Почитав приказ об аресте Безродного, заявляет, что съел одного, шляпу, пустоголового, съем и другого. Читает приказ путеармейцам, подрывая авторитет охраны. О себе не читает ни одного приказа.

Приписали Безродному регулярный срыв выгрузки балласта. Почему же, спрашивается, терпели столько время?

На подкомандировке. Спрашиваю человека в военной форме:

— Кто вы есть?

— Я комвзвода!

— Бамовский?

— Да, я нач. адм [неразборчиво] части, а почему вы кричите?

— Я не кричу, а разговариваю!

— Таким тоном?

— Так вам тон мой не нравится?

Бараки-палатки в дырах, дождь льет. Ну и черт с ними. Но для охраны тоже ничего не сделано. Про охрану забывают, охрана — враг всем и вся.

Айзенберг наседает:

— Вот шел состав в девяносто вагонов, а мы не можем разгрузить!

Я чувствую, что врет, тоже вру, отвечая, что не все вагоны нам. Комедия.

Сказал Мозговому:

— Я бы так не сделал, не сказал бы Безродному, что отправлю вас под конвоем. Во-первых, мы подчиняемся нач. отряда, а во-вторых, командира может вести только командир.

— Что вы мне мораль читаете? Я сам работник 3-го Отдела.

Ночь холод, дождь, вода замерзает. Помещение охраны течет, дует. А над кухней Мозговой даже ухитрился снять палатку с крыши. Течет в суп.

Спишь неспокойно, холодно. Сводит ноги и руки. Надо положить конец всему. Здоровье можно потерять в один день. Иду утром домой. Коченеют руки. В карьере попадают утки. Падает один чирок, шесть штук поднимаются и снова садятся в 300–400 метр. Подхожу, плавает одна. Бах! Падает. Будет суп.

И все же у нас право начальника, право сильного власти.

Нет ни дров, ни керосина, и ф-га не везет. Приказать я не могу и не имею права. Сергеев хочет избавиться от ОШС. Написал Крылову, Бренч тоже написал рапорт, посылает по почте. Значит, в штаб ВОХР. Ставлю точку на службе, начинаю добиваться решительно увольнения.

4/Х

С утра в штабе отряда в Завитой. С людьми равными себе по мировоззрению можно поговорить и душу отвести. Пообедаешь по-человечески. А морозец знатный, вода замерзла в умывальн. Начинается старая прошлогодняя история, в один глаз плеснем, другой сам откроется. Снова в нетопленном помещении будешь терять свое здоровье, геройства в этом никакого, а ревматизм усугубить можно. Зашел к Камушкину, подняв вопрос об увольнении. Отвечает:

— Сапожников вам сказал — с концом строительства.

Разговаривает, намекая на наши взаимоотношения, хочет узнать, почему я так поставил?

Рыбак рыбака видит издалека. Так же и охотники.

Разговорились со старшим топографом Шишовым, оказался охотник. Собрались на выходной на коз.

Что-то будет? Нач. отряда на мой вопрос, что конец строительства будет 8 Мая, а я ждать не намерен с увольнением, ответил:

— Конец — 8 Ноября. Мы разные доделки делать не будем.

Разговоров о конце никаких. Даже и те, что были, замолкли. Может быть, умышленно ничего не говорят, чтобы не создавать демобилизационного настроения? Сижу на перроне в Завитой с Пархоменко и калякаю о делах.

Оказывается, Архаринский мост сделали выше проекта на 2 мт., а земполотно пришлось подсыпать после. Перерасход, изменение профиля и т. д., дела-делишки.

5/Х

Завтра выходной. Думаю пойти на охоту. Но дождь, дождь. Болит сердце. На душе потемки, мрак и неизвестность. Удивительная вещь — во всех моментах жизни есть, не теряется надежда, а у нас даже в надежду не верится.

Просидел дома весь день. Вечером впотьмах, нет керосина. Даже чтения, и того лишен человек. Помпотруду ф-ги 35 задает вопрос:

— Почему вы, человек с высшим образованием, а служите в охране ком. взвода?

Я сам удивляюсь, почему? Злая шутка.

На ф-ге 35 делают овощехранилище на зиму, и сам черт не разберет, что творится с концом стройки. А с 11-й бегут. Нач. отряда вместо того, чтобы приказным порядком откомандировать стрелков на 11-ю, сказал просто, они и едут трое суток. На 35-й подконвойке Родак и Сагер напились пьяные, надебоширили. Может быть, это вызвано и плохим положением. Нет табаку, нечего закурить стрелку, путеармеец получает, у него и просят. А начальство хоть бы хны. Писал, говорил — ничего не помогает. Вот дела, что тут такое, не разберешь!? Пишу в темноте, жалея остатки керосина в лампе. В моей комнате лампы нет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});