Похищение чародея - Кир Булычев

Ну сколько можно молчать! Ни один полицейский капитан в Лигоне не мог мечтать о такой чести. Я мог сделать предложение в Лондоне любой баронессе, я мог, наконец, жениться на правнучке последнего короля Лигона, но я делаю предложение дочери капитана полиции. Во мне бушевал восточный князь. Западный же джентльмен понимал, что среди сотен невест, которых подсовывали мне соседние вельможи или благонамеренные родственники, не было ни одной женщины, которая могла бы составить мне пару не только в этих диких горах, но и в любом европейском городе, которая была бы не традиционной дурой-супругой, сидящей в горном доме и плодящей детей, а дамой, достойной встать рядом со мной на самой высокой платформе под лучами юпитеров — подобно Жаклин Кеннеди. Ибо выбор жены в наши дни — это не вопрос престолонаследия. Старые феодальные традиции — фикция, которую могут стереть с лица земли росчерком пера чиновник в Лигоне или демонстранты с Дурацкими лозунгами. Женитьба — это союз, который должен хорошо смотреться на экранах телевизоров.

— Что стоит за вашей просьбой? — нарушил молчание капитан.

— Я вас не понял.

— Почему вы пришли за этим сейчас, в спешке, когда в любой момент может начаться землетрясение?

— Именно поэтому, отец, — сказал я. — Мы переживаем дни, которые могут прервать нить нашей жизни. И я хочу успеть…

— Неубедительно, князь, — сказал капитан. — Давайте вернемся к разговору через месяц.

— Могу ли я считать, что мои слова приняты благосклонно и я впредь могу именовать вас отцом?

— Подождите, князь. — Старый шакал не верил в мою искренность. И был прав. — Мы еще не спросили Лами.

— Я сам спрошу ее.

— Вы не увидите ее в ближайшие дни.

— Я надеюсь увидеть ее сегодня. На озере. Вам не скрыть красавицу от воина, едущего на боевом слоне… — Я весело засмеялся.

— Хорошо, князь. Я не могу вас останавливать. Вы хотели еще что-нибудь сказать?

— Да, отец. Только два слова. Комендант Танги капитан Боро вместе с вашими полицейскими уехал в сосновую рощу за монастырем. Кто-то сообщил полиции.

— Продолжайте, князь, — сказал полицейский. — Что уж таиться между родственниками. Боро вам сам доложил. Сколько он получил от вас в последний раз? На помощь беспризорным детям?

— Хорошо же, — сказал я, стараясь, чтобы угроза в моем голосе не была слишком очевидной. — Меня тоже устраивает откровенный разговор. Капитан Боро, вернее всего, не сможет отыскать пещеру с грузом.

— Чем же я могу ему помочь?

— Ничем. Но остаются ваши полицейские. Капитан Боро — трус. При них он не сможет действовать решительно. Я же не могу рисковать грузом. В нем будущее нашего с вами народа.

— Там наркотики. Опиум, который вы получили десятого марта. Там же лежит не отправленный ранее груз, из-за которого я получил три пули от ваших людей.

Полицейский говорил размеренно и тихо. И я понял, что он ненавидит меня. Это было неприятно. Я предпочитаю, чтобы люди относились ко мне хорошо, и потому, если приходится причинять кому-нибудь боль, я делаю все возможное, чтобы мое имя с этим не было связано.

— Нет, отец, — сказал я, — вас обманули. Там лежит оружие. Вернее всего, оно не понадобится. Но если груз обнаружат, это будет великолепный повод для военной хунты обрушиться с репрессиями на горцев и лишить нас остатков самостоятельности.

— Нас — это князей?

— Нас — это народы гор. И потому я униженно прошу вас, отец, во имя наших родственных отношений, во имя справедливости, послать записку — три слова вашим полицейским, отзывая их назад. Вот и все. Полицейские очень нужны в городе, потому что приближается землетрясение и надо следить за порядком. Я сам передам им записку.

— Нет, — сказал капитан.

Я почувствовал почти непреодолимое желание вытащить пистолет, висящий у меня под мышкой, и всадить пулю в эту желтую голову. Но это слишком рискованно.

— Хорошо, — сказал я, поднимаясь, потому что князь Урао Као не может просить об одном дважды. — Я уезжаю. Надеюсь, что вы сохраните наш разговор в тайне.

Капитан не ответил.

— Надеюсь также, — продолжал я, — что вы пошлете мне требуемую записку с нарочным. У вас же есть дежурный мотоциклист.

— Нет.

— На этот раз я не прошу. Я просто выражаю надежду. Я надеюсь, что ради счастья и безопасности вашей дочери вы сделаете это. А также ради безопасности старого Махакассапы, которому не стоило на старости лет становиться осведомителем. И чтобы у вас не оставалось сомнений, я заявляю, что отныне беру на себя безопасность Лами. Сведения о ее местонахождении я сообщу вам в обмен на записку. Иначе мне придется расправиться и с полицейскими, и с некоторыми другими людьми.

И тут нервы капитана не выдержали.

— Стойте! — крикнул он. — Сержант! Задержи его!

Я быстро направился к двери. Сержант влетел в нее и в растерянности замер на пороге. Я отшвырнул его. Серебряная серьга в правом ухе сержанта указывала, что он из племени Лоэ, которое уже триста лет вассал моего княжества. Сержант не смел задержать меня, но крики капитана подстегивали его. У выхода я обернулся. И моим глазам предстало неприятное зрелище.

Я видел, как капитан, похожий на привидение, обмотанный бинтами, в простыне, волочащейся за ним по полу, цепляясь за косяк двери, пытается выйти в коридор. Он тянет ко мне желтую руку, и пальцы дергаются в воздухе, как у мартышки, которая никак не может схватить банан. Он захрипел, и струйка крови прочертила подбородок. Сержант бросился к нему. «Надеюсь, теперь капитан одумается», — подумал я, подбегая к машине.

Мои телохранители на заднем сиденье смотрели на меня, разинув рты. Они никогда не видели, чтобы их повелитель так спешил.

Пока что я двигался на шаг впереди моих оппонентов.

Но это преимущество уменьшалось с каждой минутой, и, если я не буду энергичен, оно может исчезнуть вообще.

Я приказал шоферу пересесть назад, и он едва успел это сделать, как я рванул машину вперед. Времени оставалось в обрез. А мне еще надо было заехать в монастырь свести кое-какие счеты с неблагодарным человечеством.

* * *

Майору Тильви Кумтатону

Сейчас получил сведения: без всякого сомнения, капитан Боро — человек князя. Он сообщил ему о твоем приказе.

Васунчок. Майор Тильви Кумтатон

В комендатуре я сразу пошел к связистам. Минут двенадцать я читал радиограммы, полученные в мое отсутствие, и составлял ответы. Когда я вышел оттуда и поспешил к себе в кабинет, меня догнал полицейский, который сказал, что у него ко мне записка от капитана Васунчока. Я взял конверт, и тут же меня отвлек связист, получивший новую радиограмму из Лигона. Я сунул конверт в карман и принялся за радиограмму. А потом, к стыду своему, забыл о конверте. Если бы я прочел записку сразу, то мог бы избежать многих осложнений.

В кабинете меня ждал бургомистр Джа Локри. Он сидел за моим столом, черкая что-то на бумаге. Я поглядел с неприязнью на его высушенную клерковскую фигурку, на большие очки. Я подозревал, что кто-то из близких мне людей информировал противников о наших планах. Скорее всего, им был бургомистр.

— Что у вас? — спросил я с порога.

Рука болела. Было такое ощущение, словно кто-то загонял в нее острые иглы. Я боялся, что началось воспаление.

— Я принес план эвакуации, — сказал бургомистр смиренно. Мой воинственный вид его смущал. — Как мы договаривались.

— Вы никому не рассказывали?..

— Даже жене, клянусь вам.

Я подошел к столу, и бургомистр быстро поднялся, чтобы уступить мне место. Это еще более разозлило меня. Я заранее был готов к тому, что его план — чепуха.

— Вот список того, что надо эвакуировать в первую очередь, — сказал он, протягивая мне лист бумаги, исписанный ровным аккуратным писарским почерком.

Пока я пробегал взглядом список, он спросил:

— Срок еще неизвестен?

— К сожалению, известен, — сказал я, подчеркивая красным карандашом некоторые строчки… Карандаш шел криво, царапая бумагу, и я испытывал странное удовлетворение от того, что разрушаю произведение каллиграфического искусства, над которым бургомистр корпел всю ночь. — Срок — четыре часа пополудни. Завтра.

— Ох, — сказал бургомистр. — Я так надеялся…

И вдруг вся моя злость испарилась. Передо мной стоял худой пожилой человек в очках с толстыми стеклами. Человек этот был расстроен и подавлен диагнозом, в который он до последней минуты старался не верить. Это был его город, в нем жили его друзья и родственники, здесь ему был знаком каждый дом и почти каждая семья. Для него смерть этого города была подобна смерти близкого человека…

— Садитесь, господин бургомистр, — сказал я ему. — К сожалению, мы не можем ничего изменить.