Камень, брошенный богом - Игорь Федорцов

Граф, вы хитрый искуситель…

Провинциальный, — так же безмолвно поправил я.

Югоне отпила глоток вина. Дразнясь, провела кончиком языка по влажным чувственным губам. Взгляд её стал насмешлив. Я не остался в долгу. Дзынькнул бокалом об зуб.

Наши проделки остались незамеченными. Бона и Хедерлейн урывками переговаривались о своем. Валери занимали собственные думы, Альвар монументально замерз с вилкой и бокалом в руках, а несравненная Монна без тормозов поглощала винище пинта за пинтой. Её внезапное выпадение в осадок застало нас врасплох и несколько развеселило. Упившуюся до отключки барышню слуги вывели из столовой.

— Вот кто оценил мой совет по достоинству, — пошутил я, обращаясь к Югоне. — Вкус вина приятен, но опасен.

Маркиза окончательно освоившись в обществе, не скромничая допила бокал.

— Учту ваше предупреждение, — ответила она, подставляя сосуд для новой порции муската.

Я прошел через многие попойки. Сиживал тет-а-тет и с кончеными вокзальными выпивохами и с интеллигентными особами, брезговавшими стаканом на двоих. Первые мне импонировали простотой обращения и твердым знанием своего местом в жизни, вторые злили непомерными запросами и подчеркнутым превосходством. И тем и другим цена оказывалась стандартная — литр. А то и меньше. Маркиза Югоне дю Лоак явно относилась ко второй категории. С той лишь разницей, столичная гостья тянула поболее упомянутого литра. Чем собственно меня и огорчала. Неуловимый призрак Единственной и Неповторимой все еще бередил геройскую душу.

От воспоминаний о не обретенной вечной любви геройской натуре возжелалось возвышенного и утонченного вкуса. Со мной иногда такое случалось. Обычно с перепою и злоупотреблением амурных забав. Не знаю насколько точно утверждение о наличие в каждом капли святого, но душа страждала очищающего омовения грамм в триста.

Я оглядел шеренги бутылок. Заветной не было ни вблизи, ни в дали. Отсутствовала по непонятной причине.

— Эй, — поманил я пальцем слугу, от неожиданности чуть не упавшего на четвереньки, — расстарайся принести кагору.

В моем высоковольтном образовании, по халатному недосмотру или по злому умыслу, очевидно, имелось немало лакун. Едва я закончил говорить, скрипки оборвали нытье, флейта подавилась своей жалостью, а за столом воцарилась тишина. Валери положила ложечку с недоеденным колясиком медового апельсина обратно тарелку, Хедерлейн замер с открытым ртом, Бона поперхнувшись, не как не могла запить застрявший кусок, Альвар в праведном гневе оттаял, покраснев до корней волос, словно его уличили в шулерстве. Одна лишь Югоне с любопытством смотрела на меня. Я же смотрел на слугу. Тот почтительно согнувшись, остался стоять согбенным, будто его прихватил радикулит. Выполнять распоряжение он и не думал.

Идти на попятную не в правилах бывших героев и сволочных графьев, коим слуги лобызают пряжки сапог. Я с грозным видом, подсмотренным с портрета Иоанна IV, гаркнул мажордому.

— Он что тугоух?

Мажордом только раскрывал рот и не произносил ни слова. Что бы не рухнуть на паркет он вцепился в посох обеими руками.

— Лехандро! — произнесла первое слово за весь обед Валери. Голос ее неприятно дрожал от негодования.

Не мягчея сердцем я перевел взгляд на нее. Валери обмерла. Рука Альвара скользнула к поясу, к симпатичному кинжальчику в ладонь длинны. Даже Бона не выдержав возмутилась.

— Сеньор граф как можно?

Теперь пришла ее очередь умолкнуть перед очами самодура, понятия, не имевшего, что он такого сказал.

— Вы рискуете подвести беднягу под отлучение от веры, — заступилась за слугу Югоне. Ей моя выходка крайне импонировала.

— Пусть грех занесут на мое имя, — сообразив, выкрутился я. И показал рукой слуге — отправляйся не медля.

Глаза Югоне пристально посмотрели на меня. Чтобы рассеять ее подозрения в моем конъюнктурном позерстве пришлось пойти в разнос. Жертвой немилости Нашего Сиятельства стал капитан.

— Хедерлейн, — оторвал я капитана моих армий от возобновившихся перешептываний с Боной. — Не поделитесь ли вы, как обстоят дела с Кревкером Бергом и Ренескюром.

Хедерлейн тщательно промокнул усы салфеткой и отодвинул от себя столовый прибор. Бона тревожно закрутила головой, смотря поочередно на капитана и меня.

— Рассказывать особо нечего…

— Или хорошего нечего рассказывать, — уязвил я докладчика.

— Можно сказать и так, — согласился Хедерлейн. — Возможно сеньора Эберж, посвятила вас в ход событий проистекавших в ваше отсутствие. — Он подождал моего одобрительного кивка и продолжил. — Исправить положение без пополнения вверенного мне гарнизона как минимум пятью сотнями рейтар и примерно столько же пехоты, задача непосильная. Война на два фронта требует дополнительных резервов, людских и материальных. А их сами знаете, нет. Конечно, будь в моем распоряжении необходимые денежные средства, которые, даже учитывая непродолжительность компаний значительны, вопрос сохранности ваших законных территорий не стоял бы так остро.

Такого словоплута как Хедерлейн да в государственную комиссию по спорным с Японией островам. Так бы замутил, япошки бы нам Хоккайдо отдали.

— Я понял вас Хедерлейн, — остановил я капитана. — По-вашему без звонкого золота нас будут продолжать трепать, что породистая борзая хромого лисенка.

Хедерлейн не выразил ни согласия, ни возражений, а молчал и глазел куда-то за меня.

— Завтра проведем смотр вашим вояк, — официально уведомил я его. — Поглядим, способны ли они на что-нибудь путное или только щупать поварих.

Здесь меня прервали. Дверь в залу распахнулась, как от ветра и в столовую не вбежал, влетел низенький, сухенький, морщинистый старичок в черной ризе с белыми императорскими орлами.

Кажется викарий, — догадался я… и удивился!

Нашелся человек, действительно радующий возвращению Гонзаго! Искренне!

Не знаю, питал ли ответные чувства запропастившийся граф, но я встал из-за стола и вышел на встречу. Мы обнялись как добрые знакомые.

— Слава Троице вернулся! Вернулся! — повторял старик, не стесняясь радоваться.

— Право, перестаньте, — успокаивал я старика, заметив слезы на его глазах.

— Я от радости, сын мой! От радости! — причитал викарий, промокая слезы платочком.

— Кого ждут, всегда возвращаются, — с пафосом заверил я.

Чуть успокоившись, старик отстранился оглядеть меня. Страх перед разоблачением колючим током понесся по крови, подбираясь к учащенно забившемуся сердцу. Я испугался не раскрытия обмана. Нет! Я испугался понапрасну пролитых стариковских слезы. Их мне не искупить. Ни чем!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});