Человек-Т, или Приключения экипажа «Пахаря» - Алексей Евтушенко

И я от нечего делать тоже его разглядывал.

Был он чуть ли не на голову ниже меня, лет, наверное, около сорока, с изрядным ранним брюшком и глубокими залысинами на лбу. Его лицо тем не менее можно было бы назвать симпатичным, не будь оно столь одутловатым и нездорово бледным. Только вот глаза…. Светло-голубые и прозрачные – они словно липли к человеку, на которого были обращены и оставались холодными даже тогда, когда губы улыбались, образуя на тщательно выбритых щеках две совершенно милые, обычно не свойственные мужчинам, ямочки. Да, серьёзный мужик, кажется, подумал я тогда. Или умело хочет казаться таковым.

Впрочем, к тому времени я так устал, что мне было как-то уже совершенно всё равно, кто он такой, этот отец мальчика Кости по имени Михаил, почему он ходит с охраной, ездит на дорогущем и, на мой взгляд, совершенно нелепом джипе, не протягивает людям руки и разглядывает их такими, прямо скажем, неприятными глазами.

– Вы достали лекарство? – спросил наконец он.

– Да, – сказал я.

– Покажите.

Я вытащил из сумки две коробки с ампулами и протянул ему.

– Да, это оно, – сказал он, повертев их в руках. – Как вам это удалось – ведь его не было в Москве?!

Я пожал плечами и позволил себе чуть снисходительную улыбку (с моими-то теперешними способностями и не позволить!).

– Мне, вот, не удалось, – продолжал он. – А вам удалось… Дима!

– Я! – отозвался один их телохранителей.

– Бери это, – он отдал ему коробки, – и в припрыжку к врачу. Скажи, что от меня и что я скоро подойду. Пусть начинает. И скажи, что если теперь он… Ладно, ничего не говори. Я сам.

Совершенно безликий, но очень большой и квадратный Дима принял драгоценные коробки в руки-ковши и скрылся за стеклянными дверями больницы.

– Вот мне и хочется узнать, – снова обратился ко мне Михаил, проводив телохранителя взглядом. И улыбнулся. Губами и ямочками.

Н-да, подумал я, что-то пока даже благодарности не слыхать. Не говоря уже о видать. Однако. Может, он так испереживался за судьбу сына, что уже перестал адекватно воспринимать действительность? Впрочем, какого чёрта! Уж на обычное человеческое спасибо его соображалки должно было хватить в любом случае.

– Что именно? – осведомился я, доставая сигареты и закуривая.

– Как вам удалось достать то, что я достать не смог?

– Бывает, – сказал я. – Не берите в голову, Миша.

– Разве это главное? – теперь уже не выдержала Маша. – По-моему, главное, что мы смогли помочь Косте.

– Да, конечно, – он отвёл глаза в сторону. – Спасибо.

– Не за что, – усмехнулся я. Этот тип мне уже изрядно надоел, и мне хотелось поскорее забраться в постель. Желательно с Машей.

– Может быть, вам что-нибудь нужно? – спросил он. – Достаточно сказать. У меня большие возможности.

– Да нет, спасибо, – сказал я. – Единственное, что мне сейчас нужно – это с десяток часов здорового сна. Устал, знаете ли. Ну и, разумеется, желательно возмещение расходов. Это лекарство стоило мне денег. Знаете ли. Разумеется, если вы на данный момент стеснены в средствах, то…

И тут его лицо покраснело, а в глазах наконец-то блеснула хоть какая-то яркая эмоция. Не скажу, что положительная, но яркая. По-моему, мне удалось сбить с него спесь и тем самым унизить. О том, что это может быть опасным, я тогда не думал. Во-первых, как уже говорилось, я сильно устал, во-вторых, обладая теперешними способностями, чувствовал себя вполне и полностью защищённым от кого угодно (наивный!), а в третьих… я же спас жизнь его сыну! Разве нет?

– Я не стеснён в средствах, – быстро сказал он, выставив перед собой ладонь и тем самым прерывая мой монолог, который я уже собирался соответствующим образом развить. – И, разумеется, заплачу столько, сколько надо. Сколько, по-вашему, оно стоит?

– Ровно столько, во сколько оно мне обошлось. По тысяче восемьсот долларов за коробку.

Эта была именно та цена, о которой мне рассказала Дженни – девушка из лаборатории. Отпускная цена. В американских аптеках она возросла бы ещё процентов на пятьдесят. Но в том-то и дело, что в аптеках этого лекарства пока не было. Даже в американских. На самом деле лекарство досталось мне совершенно бесплатно (я его попросту украл), но не мог же я ему об этом сказать!

– И это всё? – спросил он удивлённо.

– На чужих несчастьях не наживаюсь, – пожал я плечами.

– Ну что ж… – Михаил полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда пачку долларов сотенными банкнотами и отсчитал мне пять тысяч.

– Здесь слишком много, – сказал я, возвращая тысячу четыреста.

– Это за работу, – набычился он.

– Работа предполагает, что есть работодатель. А я ни к кому не нанимался.

Он машинально принял назад деньги, повертел их в руках и каким-то неловким жестом сунул их в карман. Его лицо опять покраснело.

– Ладно. Как хотите. Вы сейчас куда?

– Домой, – сказал я. – Спать.

– Может, подвезти? Мой шофёр вас отвезёт.

Было видно, что ему с большим трудом даётся обычный человеческий разговор.

– Спасибо, я привык к метро. Так быстрее. Пробки не мешают.

– Тогда до встречи.

– До свидания.

Мы с Машей вышли за ворота больницы и направились к ближайшей станции метро.

– Зря ты, наверное, так, – сказала Маша. – Он опасный человек. А с другой стороны мне понравилось, как ты с ним говорил. Я тобой даже гордилась. Богатые…. Воображают, что все можно купить за деньги.

– Не переживай, – сказал я. – Всё нормально. Разберёмся. Ты не занята сейчас?

– Нет.

– Поехали ко мне? Я соскучился.

– Поехали.

И мы поехали ко мне.

Так бывает. Кажется, устал настолько, что стоит прилечь и тут же провалишься в сон. Но вот ложишься и с ужасом замечаешь, что сон бежит от тебя, как чёрт от ладана, мысли и образы носятся по кругу в измученном воспалённом мозгу, и желанный покой не только не приходит, но и присниться не может, потому что присниться ему тебе негде.

В таких случаях нет лучшего средства, чем любимая женщина рядом.

Она одарит нежностью и заботой, остудит и растворит в себе злое напряжение твоих раскалённых нервов, утихомирит судорожную нездоровую силу, прошепчет на ухо с десяток волшебных слов любви и благодарности и тихо уснёт у тебя на плече, щекоча разметавшимися волосами твою щеку. И ты, глядя на её чудное прекрасное и такое беззащитное лицо, сам не заметишь, как тоже вслед за ней скользнёшь в долгожданный и глубокий сон.

Я проснулся от звяканья посуды на кухне, солнечного луча на подушке и Машиного голоса.[3]

– И я была девушкой юной,Сама не припомню когда;Я дочь молодого драгуна.И этим родством я горда.Трубили горнисты беспечно,И лошади строились в ряд,И мне полюбился, конечно, конечно,С барсучьим султаном солдат!

Так пела Маша, и я впервые слышал эту песню.

– А вот и завтрак в постель! – воскликнула моя любовь, появляясь на пороге комнаты с подносом в руках… Одета она была в мою рубашку, которая лишь до известной степени прикрывала её соблазнительнейшие бедра.

– Нет уж, – разглядев мои намерения, засмеялась Маша. – Сначала завтрак и душ, а потом уже всё остальное. Кстати, у меня сегодня выходной.

– И это замечательно! – одобрил я, откусывая от бутерброда с сыром. – Что за песня? Никогда раньше не слышал. Хорошая.

– Я всегда говорила, что журналюги, а в особенности репортёры, самая невежественная часть из всего хоть как-то гуманитарно образованного населения нашей страны. – сказала Маша. – Тундра, одним словом. Неучи.

Я усмехнулся, сделал глоток кофе и сказал:

– Журналисту не нужно быть образованным. Тем более репортёру. Бойкого пера, нахальства и стремления любой ценой получить информацию вполне достаточно.

– Да уж, в нахальстве вам не откажешь, – согласилась Маша. – Ладно, так и быть. Это Роберт Бёрнс. Правда, я не помню чей перевод.

– И кто у нас после этого тундра? – осведомился я.

– Ты. А я – лесотундра.

– Тоже неплохо, – засмеялся я.

– Но всё-таки!

А потом был душ, бритье, любовь, любовь и снова душ, и опять любовь… и окончательно из постели мы выбрались только к обеду.

Готовить еду самим было неохота. Да и зачем, когда есть деньги? Посему решили отправиться в ближайший торговый центр, где имелся недорогой японский ресторанчик, и полакомиться суши.

В это время народу в ресторанчике и самом торговом центре было немного, и мой любимый столик на втором этаже, куда вела изящная винтовая лестница, оказался свободен.

Суши не располагают к безудержному веселью. Суши располагают, наоборот, к вдумчивой созерцательности собственных вкусовых и прочих ощущений, а также к неторопливой дружеской беседе. Таковую мы и вели.

– Всё-таки интересно, – сказала Маша, старательно изображая рассеянную задумчивость, – как тебе удалось достать лекарство. Могущественному папе не удалось, а тебе удалось.