Однажды в СССР - Гатин Игорь

Джин приблизился, нетвёрдо ступая, негр эмоционально бросился к нему с проклятиями на африканском диалекте и незамедлительно получил в ухо. К своим пятнадцати годам Женя уже несколько лет занимался дзюдо и боролся в полутяжах. Хлипкий и несдержанный чернокожий комрадос пересчитал ступеньки, а посему получил хоть и лёгкие, но телесные повреждения, так что как ни хотел дежурный, а спустить дело на тормозах не удалось. Предыдущие потерпевшие, прослышав о случившемся, накатали горку заявлений, и получились побои плюс мошенничество. Как говорится, с Новым годом! Точнее, с двумя. Под условным сроком Джин не угомонился. Сходил на «малолетку», там оказался злостным нарушителем режима, склонным к агрессии и суициду, как подчёркивалось в направлении на освидетельствование в областную психушку на предмет вменяемости. Крыша у него текла с детства, поэтому сильно напрягаться, изображая олигофрена, ему не приходилось. И вот сейчас он тихо-мирно лёгкой трусцой приближался к ним, маша рукой и радостно скалясь.

– Вот вы где. А я обыскался. В подвале нет, на чердаке нет. А вы под пальмой! – скороговоркой посыпал он, как будто они вчера расстались на этом самом месте. – Ого! Гуляем! – весело продолжил Джин и требовательно потянулся к стакану.

Ему налили. Он вкусно выпил. На запястье краснели свежие неровные рубцы.

– Менты по беспределу прессануть хотели, а я на больничку слился, – пояснил он, заметив Ромкин взгляд.

– Джин, тебе одеться надо.

– Да, точно, а то я уже дуба дал.

– А чё с больнички сдёрнул?

– Надоело, – последовал простодушный ответ.

Всем миром кое-как приодели товарища, тем самым становясь соучастниками. Продолжили в подвале. В тепле быстро достигли нужной кондиции, и народ потянуло на подвиги. «А давай бомбанём того жирного бобра с Володарской? А поехали арбековским наваляем?» Ромке даже сквозь алкогольный дурман было понятно, чем всё закончится, и он предложил тихо-мирно поиграть в карты.

– Да ты просто ссышь, москвич.

Это была уже серьёзная предъява. И ответка должна быть серьёзной – тут словесной эквилибристикой не отделаешься.

– Я не ссу и готов с любым из вас один на один выйти. Ну, кто хочет?

Как и следовало ожидать, все заткнулись, но тут некстати пробудился Игорь Кожевников, лениво дремавший до этого в уголке:

– Чё, и со мной пойдёшь?

Весивший без малого центнер Кожева был королём Центрального парка. Его боялась вся округа. Они вместе занимались боксом, но Кожева всегда был шибко тяжелее, а последний год вообще боксировал по взрослым в тяжёлом весе, уверенно противостоя матёрым мужикам. В голове пронеслась сцена из детства… Идёт тренировка, они стоят с Игорем в паре, хоть он и тяжелее на двенадцать кило, – их тренер, рыжий злой мухач Михалыч, любил такие эксперименты, и Ромке приходится несладко, хоть Кожева и жалеет его – работает не в полную силу. Но всё равно удар нет-нет и пройдёт, и голова наливается вязким густым туманом. Михалыч выходит из тренерской, где накатил сто пятьдесят с приятелями-алконавтами, и внимательно осматривает зал. «Фома, ты чё, стакан в руке держишь? Доворачивай кисть, акцентируй! Кожева, а ты на курорт приехал? Ну-ка давай в ринг!» Игорь обречённо вздыхает и пролезает под канаты. Михалыч, надев перчатки, тоже оказывается в ринге. Тренер и ученик весят примерно одинаково, но одному четырнадцать, а другому тридцать и он мастер спорта.

«Работай, работай!» – командует Михалыч, до поры просто уходя от ударов. Но вот ученик «провалился», и он ловит его на противоходе – сначала несильно прямым в голову, потом ещё раз и, вдруг разозлившись на неуклюжесть пацана, «засаживает» левой по печени. Кожева падает. Сначала на колени, потом заваливается набок, поджав ноги. Печень – это очень больно! «Я сделаю из вас гладиаторов! – зло бросает Михалыч притихшим ученикам. – Что встали? Работаем!» И, сняв перчатки, снова скрывается в тренерской. Кожева, кое-как поднявшись, нетвёрдой походкой бредёт в туалет. Вскоре оттуда слышны звуки рвоты. А в зале нарастает звук ударов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Игорь был на год старше и из другого двора, поэтому они не особо дружили, но уважали друг друга. Однако, как говорится, дерёмся не мы – дерётся водка. Пьяный Хрущ – его новое, взрослое погоняло – был похож на медведя. Большой, всклокоченный, с красными злыми глазами, он обязан был поддерживать свой статус вожака и не мог не ответить на вызов. Ромка сделал большую ошибку, так широко сформулировав свою обратку. Расслабился в Москве, где за базаром не следили.

Деваться некуда. Встали. Было очень тесно, на полу битый кирпич и какой-то мусор – на ногах не отбегаешь. В полной тишине он исполнил жест отчаяния – ударил первым и даже попал вскользь. Но Кожева только мотнул головой, словно отгонял муху, и неожиданно легко и быстро для такого грузного тела ударил в ответ. Знакомо хрустнул нос, тёплая струйка потекла по подбородку, рот наполнился тёплым и солёным. Вторым ударом Игорь рассёк ему бровь, и кровь залила левый глаз.

«Падай», – подсказывал мозг, но он зачем-то не прислушивался к голосу разума и даже пару раз остановил Хруща левым джебом. Всё могло закончиться очень плохо, но неожиданно противник оступился, подвернул лодыжку и тяжело упал. Его лицо исказилось болью. Ромка с облегчением присел рядом, протянул руку, попытался поднять. Куда там. Вместе с пацанами они подняли и усадили Хруща на ящик, сняли ботинок. Нога на глазах распухала. Они обнялись, показывая, что недоразумение улажено, и Игорь, морщась от боли, попросил стакан.

Через день он уезжал. Информация, полученная им в Пензе от старого сидельца Ми-Ми, по поводу Бори из пельменной, который оказался вовсе не Борей, поначалу показалась ужасной, и хотелось бежать куда глаза глядят без оглядки. Но постепенно он успокоился – от судьбы не убежишь – и начал серьёзно готовиться: глаза боятся, а руки делают. В итоге он решил все вопросы, ради которых так внезапно сорвался из Москвы. На вокзале его провожали всей ватагой. Пассажиры с опаской поглядывали на шумно-агрессивную компанию. Пацаны куражились, задирались, громко матерились. И Ромка испытал облегчение, когда поезд тронулся. Долго стоял в тамбуре, глядя в окно. Там уплывали вдаль родные места. Уплывало детство. Подспудно он чувствовал, что никогда уже не вернётся в Пензу. Ему душно здесь. Он вырос из неё. Он едет домой – в Москву.

* * *

В Москве, правда, его ждала вовсе не безоблачная ситуация. Людмила как могла оттягивала комсомольское собрание, ссылаясь на различные технические моменты, но бесконечно так продолжаться не могло. Ромка ещё раз серьёзно поговорил с Пашей, рассказав о грозящей ему опасности, не упоминая, впрочем, об участии Зуева во всём этом. Паше, который намеревался уже потихоньку самоустраниться от решения проблемы, пришлось снова активизироваться. В итоге он вынужден был познакомить Ромку со своим контактом в администрации. Им оказался председатель профсоюзного комитета торга Франческо Ренатович Фалькони. Тот был сыном итальянских коммунистов, тайно вывезенный ребёнком в Советский Союз от преследований режима Муссолини. Его родители были расстреляны на родине, и он воспитывался в детском доме.

Мужик оказался неплохой – энергичный и грамотный. Должность его, правда, была невелика, и прямого влияния на решение вопросов он не имел, зато знал все расклады в руководстве торга. А ещё очень хотел денег. На этой почве они и сошлись. Ромка в очередной раз прогнал мульку про маму – директора магазина в Пензе, которая очень расстроена сложившейся ситуацией и готова в разумных пределах отблагодарить за решение вопроса. Паша, кстати, тоже в стороне не останется.

Франческо Ренатович рьяно взялся за дело и очень скоро многое выяснил. Во-первых, он выяснил, что мама у Ромки работает рядовым инженером в оборонном НИИ в Пензе и, соответственно, никакими финансовыми возможностями обладать не может по определению. Всем известно, что зарплата инженера сто двадцать, ну, от силы сто сорок рэ в месяц. Эту информацию он элементарно почерпнул из Ромкиного личного дела. Пришлось достать из кармана и продемонстрировать несколько сот рублей, прописавшихся там на постоянке, и объяснить, что деньги есть и Франческо их получит, если будет решать поставленную задачу, а не удовлетворять собственное любопытство. Итальянец всё понял правильно и перешёл к информации по существу.