Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

Да уж, такие выходные для него мало отличались от рабочих дней, его все время тормошили, спрашивали его мнение, просили совет, расчет, указание, какую часть стены снести. И он стискивал зубы, оглядывая чудовищные окна, недопустимые дверные проемы, нелепые бассейны, запертые винные погреба да и самих этих так называемых сельчан, расфуфыренных, в кашемире под цвет аккуратно испачканных сапог.

Отвечал туманно, мол, трудно сказать, надо подумать, он плохо знает район, и, успешно разочаровав всю честную кампанию, удалялся с книжкой в руке, находил какой-нибудь укромный уголок и устраивал себе сиесту.

Укромный уголок! Вот он его и отыскал! Ни рекламных щитов, ни указателей, поселки-призраки, дорога травой поросла, повсюду резвятся кролики.

Как, интересно, в эту дыру занесло нашего Майлза Дэвиса?[130]

И где же он в конце-то концов живет?

Ежедневник Шарля оказался никудышным навигатором. Где эта чертова D73? И почему он еще до сих пор не проехал это село, название которого он больше не мог разобрать?

Анук, Анук…

Куда ты опять меня ведешь?

Видишь ли ты меня оттуда? С пустыми бензобаком и желудком, в полной растерянности перед развилкой: либо «дрова через восемь километров», либо давно погасшие «костры св. Иоанна».

И куда бы ты поехала на моем месте?

Конечно, прямо! Разве нет?

Знаю я тебя…

В следующем поселке опустил стекло. Он потерялся. То ли Марси, то ли Манри? Или, быть может, Маржери? Не знаете такое место? Нет, не знаем.

AD73?

А, это другое дело. Это вон та дорога, при выезде из города сразу налево, переедете речку и после лесопилки направо…

— Верно, мсье из Уаза ищет Ле Марзерэ? — спросила какая-то женщина.

Тут, нужно признаться, Шарль почувствовал себя в полном одиночестве. Как это…

Глупо улыбаясь, подсобрался с мыслями и принялся разбираться, что к чему.

Прежде всего, Уаза. Видимо, номерные знаки машины, он не заметил, когда ее брал, ну допустим. Но как пишется это самое Марзере? Е или Э на конце? В ежедневнике на странице за 9 августа точно есть М и Е, в остальном он был не уверен. Попробовал перечитать, но нет, почерк ужасный, зато на листке отчетливо видны пропечатанные имена святых. А уж святые в этот день — смех да и только.[131]

Ладно, сосредоточились, довольно долго спорили и, наконец, решили. Пожалуй, все-таки Е.

Ну и вопросы у этих уазчан…

— А… Это далеко?

— Ну… километров двадцать…

За эти двадцать километров руль стал скользким, грудная клетка ныла все сильнее. Двадцать долгих километров, которые убедили его: свое лицо он потерял окончательно.

Наконец, вдалеке показалась колокольня Марзере, и он остановился на обочине.

Подволакивая ногу, вылез из машины, пописал в кусты, глубоко вдохнул, пронзила боль, выдохнул, расстегнул рубашку, взялся за уголки ворота и потряс ее, чтоб хоть немного просохла. Вытер лоб рукавом. Болело тело, особенно там, где ссадины соприкасались с тканью. Еще раз вздохнул, Господи, как же от него пахло, застегнул рубашку, надел пиджак и выдохнул в последний раз.

В животе забурчало. Даже обрадовался, но из принципа осадил себя. Черт, не время сейчас! Что тебе? Стейк? Кретин, да он же в тебя не влезет. Ты же скукожился, как шагреневая кожа…

Да уж… Выдумал тоже… Хороший большой стейк вместе с Алексисом… Чтобы доставить ей удовольствие… Ешьте, ешьте, парни, остальное — потом.

Единственная проблема (еще одна?! явный перебор…) — его подташнивало… Решил покурить. Чтобы не тошнило.

Сел на теплый капот, покурил всласть, увеличив свои шансы заработать импотенцию и окутав дымом тучу насекомых. Вспоминал, с каким трудом в свое время бросил… Был тогда весьма циничен, говорил, что бросать курить — единственное развлечение, оставшееся в жизни для зажравшихся европейцев. Единственное.

Циником больше не был.

Чувствовал себя старым, зависимым от других, думал о смерти.

На всякий случай проверил мобильный. Нет. Он больше не принимал.

2

Подъехав к мэрии, открыл в ежедневнике 10 августа, Алексис жил в Кло-дез-Орм (в Квартале Вязов), какое-то время поискал сам, потом снова обратился за помощью на радиостанцию «Местные кумушки».

— Ооо… Это дальше… Это там, где новые дома, за кооперативом…

Так вот, что означали эти «новые дома» — район индивидуальной застройки. Хорошенькое начато… Все, как любил Алексис… Уродские домишки, штукатурный намет, раздвижные ставни, типовые почтовые ящики, безвкусные фонари.

Самое ужасное, что вся эта дрянь еще и стоила денег…

О'кей, короче, где тут дом номер 8?

Туи, претенциозная ограда с коваными воротами в псевдосредневековом стиле — типичный ширпотреб. Не хватало только львят посадить на столбы… Шарль разгладил карманы пиджака и дернул за веревочку.

Дверь не открылась, но в окне показалась белокурая головка.

Чьи-то руки убрали ее.

Ладно…

Снова нажал на этот чертов звонок. — Кто там? — послышался женский голос. Не может быть! Домофон? Здесь? В этой пустыне? Посреди природного заповедника? Вчетвертом доме на этом убогом клочке земли, где их всего-то было не больше дюжины? Но… Что же это такое?

— Кто вы? — переспросил… аппарат.

Шарль ответил «пошел к черту», но выразился по-другому:

— Шарль. Дру… — бывший друг Алексиса.

Молчание.

Легко представлял себе переполох в добропорядочном семействе: «Ты уверена?», «Ты хорошо расслышала?» и тому подобное. Расправил плечи, принял величественный вид, поджидая, когда калитка (автоматическая?) распахнется и забрызгает грязью Моисея собственной персоной.

Неудача.

— Его нет дома.

Хорошо… Терпение и ожидание могут сделать больше, чем сила и гнев.[132] Но он был на пределе, так что встанем-ка на его сторону и пустим в ход тяжелую артиллерию:

— Вы Корина, да? — как можно любезнее заговорил он. — Так много о вас слышал… Меня зовут Баланда… Шарль Баланда…

Дверь (ценная порода дерева, модель от «Шеверни» или «Шамбор», серийное производство, двойное остекление в переплет под свинец, уплотнитель по периметру дверной коробки) распахнулась, лицо хозяйки выглядело…гм… не столь кокетливо.

Она протянула ему руку, вернее, выставила ее вперед, резко, едва не оттолкнув его. Он попытался улыбнуться, чтобы задобрить ее, и тут же понял, почему, собственно, она так напряжена: из-за его физиономии. Его собственной физиономии.

И потом, все же… Он, конечно, успел забыть, но… Порванные брюки и пиджак, рубашка в пятнах крови и Бетадина…

— Здравствуйте… Извините… Это… В общем… Я просто упал сегодня утром… Я вас не сильно отвлекаю?

— …

— Я помешал?

— Нет, нет. Он придет с минуты на минуту… Ну-ка марш в дом! — обернулась она к мальчугану.

— Очень хорошо… Я его дождусь.

По идее она должна была бы сказать: «Конечно, пожалуйста, заходите», или «Быть может, выпьете пока что-нибудь?», но она повторила все то же «Очень хорошо», немного резко, и удалилась в свои самодельные покои.

Самые что ни на есть настоящие.

И комфортабельные.

Шарль позанимался немного антропологией.

Побродил по Кло-дез-Орм.

Пустотелые колонны, отделанные гранитной крошкой, перила не дороже десяти евро за погонный метр, дорожки, мощеные искусственно состаренной брусчаткой, бетонная плитка, крашенная под камень, огромные барбекю, пластиковая садовая мебель и детские горки ядовитых цветов, синтетические тенты, ворота гаражей шириною с жилую часть дома…

Да уж! Изысканнейший вкус…

Шарль больше не был циником. Он был снобом.

Вернулся: за его машиной была припаркована еще одна. Замедлил шаг, почувствовал, что сильнее захромал, тот же белокурый мальчуган выскочил за ограду сада, вслед за ним, шел мужчина, видимо, его отец.

И тут, звучит удручающе, если вдуматься, но больше вдумываться не стоит, просто констатируем: после всего пережитого, первое, о чем подумал Шарль:

«Вот гад. До сих пор все волосы целы…»

Грустно, что и говорить.

А дальше. Каков дальнейший сценарий? Скрипки? Замедленная съемка? Размытость кадра?

— И что? Ты теперь ковыляешь, как старичок?

Вот вам и сценарий-Шарль не знал что ответить. Наверно, был слишком сентиментален.

Алексис сделал ему больно, хлопнув по плечу.

— Каким ветром тебя занесло?

Вот дурак.

— Твой сын?

— Лука, иди сюда! Поздоровайся с дядей Шарлем!

Наклонился, поцеловал его. Помедлил. Давно уже не чувствовал «запахов здоровых, молодых, как тело детское»…[133]

Спросил его, не надоел ли ему Человек-Паук, прицепившийся к его майке, дотронулся до волос, шеи, что? и даже на носках? и что… и на трусах тоже? Узнал, как нужно складывать пальцы, чтобы они стреляли липкой паутиной, попробовал сам, ничего не вышло, пообещал, что потренируется, выпрямился и увидел, что Алексис Ле Мен плачет.