Кирилл и Ян (сборник) - Сергей Дубянский

— Не знаю.

— Тогда и нечего начинать. Добро ещё на тебя переводить, — Шкет с удовольствием затянулся, — куртка у тебя хорошая. Только околеешь ты в ней зимой.

Докурив, он водрузил сковороду на стол и протянул гостю ложку.

— Давай. Только не забудь, хлеб надо ещё на утро оставить.

Весь ужин занял какие-то десять минут, и мысли Шкета вернулись в исходную точку.

— Знаешь, — он откинулся на спинку стула, — я к тому, что околеешь ты. Завтра сходим к отцу Геннадию.

— Кто это? — спросил парень.

— Поп. Он, таким как мы, старьё всякое раздаёт бесплатно. Люди ему несут, понимаешь, да?.. Я б тоже носил, чем выбрасывать… Там, кстати, хорошие вещи попадаются. Только не люблю я к нему ходить.

— Почему?

— Мы на жизнь по-разному смотрим, — усмехнулся Шкет.

— Почему?

— Почему-почему!.. Потому что он бога своего суёт везде! А я ему как-то и говорю — что ж, мол, плохого я тому богу сделал, чтоб он мне такую жизнь определил? А он же грамотный — объясняет складно, и выходит всё вроде так и должно быть… только я-то знаю, что не должно!.. Но я ж его не переспорю. После два дня думал — всё вспомнил, по полочкам разложил и понял — нет, не прав он!.. Ну, да ладно — это наши вопросы. Я тебе покажу его, а дальше сам договаривайся — Шкет наполнил кастрюлю водой и вновь зажёг керогаз, — чаю надо попить — засыпать теплее будет. А уж когда заснёшь, оно вроде и ничего, — достал целый мешок сморщенных чайных пакетиков, — хорошо придумали с этими штуками, да?

Парень не ответил, и Шкет, повернув голову, увидел, что он задумчиво смотрит в угол.

— Чего ты там нашёл?

— Ты вот говорил… — взгляд парня просветлел, — я Бога вспомнил …

— Чего вспомнил? Ну, ты даёшь! — Шкет расхохотался, — до этого и отец Геннадий не додумался!

— Нет, я не то, — парень смутился, — я вспомнил, как меня крестили. На меня брызгали водой… священник такой огромный, с бородой… рядом стояли отец и мать…

— Ты вспомнил отца и мать?! — обрадовался Шкет.

— Нет, я вспомнил, что они стояли рядом, а, как выглядели, не помню…

— Сколько тебе было? — Шкет разлил по кружкам кипяток.

— Не помню… мало, наверное…

— Не можешь ты этого помнить, — уверенно заключил Шкет, — сам посуди — если ты не помнишь, где жил неделю назад, то через столько лет вспомнить, как на тебя брызгали водой?.. Так не бывает, понял?

— Может, ты и прав, — парень сразу сник, и Шкету захотелось подбодрить его.

— Но это не важно — ты, главное, пробуй вспоминать, — он отхлебнул огненную, бледную жидкость, — хорош чаёк!..

Больше они не разговаривали. По выражению лица Шкет понял, что парень усиленно напрягает память, пытаясь извлечь из неё хоть что-то полезное, и не хотел мешать ему. Потом они легли спать — не раздеваясь, забившись под единственное одеяло; легли рано, экономя драгоценный керосин.

Утром Шкет проснулся первым. Похоже, он и заснул первым, потому что в полудрёме слышал, как сосед вздыхает, ворочаясь с боку на бок. …И чего человеку надо?.. Сыт, крыша над головой есть… Это стало его последней мыслью перед тем, как серое осеннее утро осторожно заглянуло в окно.

Шкет вылез из-под одеяла и, несмотря на холод, умылся (этот ритуал он никогда не нарушал, так как призван был доказать его принадлежность к «роду человеческому»); потом подошёл к окну — на траве и по верхнему краю забора белел иней. Это расстроило Шкета — он-то в тайне надеялся на глобальное потепление, о котором вычитал в обрывке газеты, но, оказывается, всё враньё, и пора присматривать тёплый подвал, пока не все они заняты конкурентами.

…А, может, мне повезёт прям, сегодня?.. Это утро, как и каждое, начиналось с навязчивой мечты о пачке зелёных денег. Надо идти, пока их не нашёл кто-то другой!..

— Эй, — он ткнул спящего в бок, — вставай! Покажу тебе, где найти отца Геннадия, а то, глянь, на улице-то снег… Сейчас похаваем и пойдём, — он по-братски разломил остатки хлеба и заварил «чай», — и учти, дальше наши пути расходятся, понял?

— Понял, — согласился парень, подсаживаясь к столу. По его лицу было не ясно, как он отнёсся к подобной перспективе, но Шкета это и не волновало — главное: никто не сможет отнять у него зелёные деньги. Если, конечно, он найдёт их…

…Что, значит, «если»?.. Обязательно найду — не сегодня, так завтра! У меня ещё есть время до настоящего снега!..

Храм, куда направился Шкет, был одним из многих, выросших в последнее время на месте городских парков и пустырей. Строили их обычно наспех, из белого кирпича; купола не золотили, а красили серой краской, и расписывали иконостас выпускники художественного училища, но люди радовались и этому. Растерявшиеся оттого, что, оказывается, семьдесят лет поклонялись ложным идеалам, они кинулись срочно искать другие ценности, но не найдя новых, вернулись к хорошо забытым старым.

Правильно это или нет, Шкет не задумывался — он знал только, что при старом строе ему жилось лучше. Была ли в том заслуга Коммунистической партии или, наоборот, просчёты нынешнего Президента, а, может, и невнимание Бога, вдруг снова ставшего первоосновой, сменив скорбным ликом добродушного дедушку Ленина?.. Похоже, никому из них просто не было дела до какого-то Шкета. Ну, тогда и ему плевать на них на всех!..

Отец Геннадий был таким же «новоделом», как и его храм. Из литературы Шкет помнил, что поп должен жить при церкви, у него должно быть хозяйство с курами и свиньями, толстая попадья и куча толстых детишек. С отцом Геннадием Шкет не был знаком близко, но сведущие люди рассказывали, что живёт он в просторной трёхкомнатной квартире; жена у него молодая и красивая, а ребёнок всего один, и вовсе не толстый, и ходит в самую обычную школу. Сам отец Геннадий приезжал на работу в синем «Форде», и сейчас, стоя перед закрытым храмом, Шкет выискивал его глазами в потоке проезжавших машин.

— Сейчас приедет, — успокоил он своего спутника, хотя тот и не думал волноваться, — как подойдёшь, сразу начинай про сострадание, про Бога, который заботится о «заблудших овцах» — он это любит…

Шкет не успел закончить своих наставлений, потому что синий «Форд» вкатился на площадку перед храмом и остановился. Из него появился молодой человек в кожаной куртке и джинсах. Единственным, что осталось от классического образа, были бородка и длинные волосы (правда, и они оказались собраны в хвост).

— Отец Геннадий! — крикнул Шкет. Священник прищурился, и узнав его, пошёл навстречу.

— Всё-таки все дороги ведут в храм, да, сын мой? — спросил он с улыбкой.

Шкет не собирался очередной раз вступать в полемику и сразу перешёл к делу.

— Отец Геннадий, — сказал он, — тут парень ко мне прибился. У вас не найдётся чего-нибудь тёплого? А то, смотрите сами…

— У нас для всех всё найдётся. Бог милосерден. Иди-ка сюда, — отец Геннадий поманил парня, — расскажи, что с тобой случилось, сын мой.

— Я не помню, — парень вздохнул, — очнулся в парке. Ни документов, ни денег…

— Но не избитый, — заметил Шкет, — может, опоили чем?

— Господи, — отец Геннадий перекрестился, — куда катится этот мир!..

— А куда? — с любопытством спросил Шкет, но священник не удостоил его ответом.

— Значит, так, — продолжал он, обращаясь к парню, — я сейчас службу отслужу, а потом зайдём на сайт «Жди меня» — может, тебя уже ищут. Если нет, я им передам твою историю. Я уже помог найти двух пацанов, так что не падай духом — глядишь, и вернёшься домой с Божьей помощью, — повернулся к Шкету, который уже порывался незаметно уйти, — тут вчера одна женщина много всякого добра принесла. Хочешь посмотреть?

— Чего ж не глянуть? — Шкет пожал плечами.

— Приоденешься. Будешь ходить, как секретарь обкома!

— Секретарь чего?.. — Шкет вспомнил слово, когда-то сравнимое, разве что, с именем божьим.

— Не пугайся, — отец Геннадий засмеялся, направляясь к дверям храма, — дочка бывшего второго секретаря принесла, что от отца осталось. Он умер неделю назад, так я его отпевал.

— А секретарей разве отвевают? — удивился Шкет.

— Это в миру он секретарь, а перед Богом все равны. Женщина истинно верующая, — отец Геннадий открыл дверь в темноту и остановился, — она тут рядом живёт, поэтому часто ко мне заходит. Вон, в том доме, — он указал на девятиэтажку, двадцать лет назад считавшуюся «элитной», а теперь серую и обшарпанную на фоне белых новостроек, — так что, всё возвращается на круги своя — ложное превращается в прах, а истинное возносится…

— Не думаю, что у секретаря обкома всё так уж обратилось в прах, — заметил Шкет, следуя за священником, — небось, с советских времён столько осталось, что трём поколениям хватит.

— Не знаю, о бренном мы не говорили.

Отец Геннадий свернул в специальную комнату и включил свет. Шкет несколько икон на стене, но внимание его привлекала куча одежды в углу. Это были не вылинявшие ветровки и рваные джинсы, которые, вкупе с яркими майками, несут студенты в период акций по борьбе с бедностью — куча имела спокойные, строгие тона официальных рубашек, костюмов и вышедших из моды галстуков. Шкет даже не мог представить, зачем человеку столько костюмов!..