Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова) - Лазарь Лагин

— Эх, вы, что бы вам проследить, куда начальник спрятал первые три ящика и лопату!

— Мы не могли. Они стали стрелять из своих мушкетов, когда понесли ящики, и мы убежали. Мы сразу догадались, что это как раз и есть те самые мушкеты, о которых нам рассказывали наши деды, а нашим дедам рассказывали их деды… Но только они их не понесли в Священную пещеру, потому что мы бы тогда снизу это увидели. Маленький Боб вам, может быть, расскажет побольше моего, потому что я не решился идти за ними следом, а он ходил. Он очень отчаянный парнишка, этот маленький Боб Смит.

Егорычев вспомнил мальчишку, который первый с Гамлетом выскочил на лужайку во время преследования Сморке, и невольно улыбнулся:

— Действительно, отчаянный паренек… Ты мне его покажешь, Гамлет? Я постараюсь прийти к вам в деревню, чтобы потолковать с ним.

— Я вам его обязательно покажу, сэр. Буду рад, если вы будете гостем Нового Вифлеема. Вы всем нам очень понравились.

— Только пока никому ни слова о нашем разговоре. До свидания, Гамлет!

— Хорошо, сэр. До свидания, сэр!..

Пока Егорычев разговаривал с Гамлетом, а потом возвращался наверх, на Северный мыс, на лужайке неподалеку от пещеры произошел разговор, о котором мы не можем не поставить в известность наших читателей.

Беседовали Фламмери и Цератод. Они совершали предписанную наукой прогулку перед ужином. Фламмери на ходу стругал себе хлыстик.

— Какой Фремденгут эсэсовец! Он делец, честнейшая фирма. Его слово вернее любого векселя, — сказал Фламмери, пряча ножик в карман.

На это Цератод брюзгливо ответил:

— Охотно верю. Но, по совести говоря, эта характеристика штаба войск СС…

— Копия характеристики. Вы же сами обратили внимание Егорычева на то, что это всего лишь копия!

— Это я сказал Егорычеву. Но меня самого это не очень утешает. Если говорить строго между нами, барон Фремденгут не кто иной, как самый обыкновенный эсэсовский палач… Да-да, палач, и, пожалуйста, не возражайте. Особо доверенное лицо рейхсфюрера СС, да еще при таком концентрационном лагере, как Майданек!..

— Мне припоминаются, дорогой мой Цератод, кой-какие войны. И кой-какие концентрационные лагери во время англо-бурской войны. Буры — старики, женщины, дети — за колючей проволокой, и их оптом расстреливают.

— Ну, это совсем другое дело, — высокомерно промолвил Цератод.

— Конечно, конечно, — согласился Фламмери с ехидной улыбочкой. — Понимаю… Так вот, если вам угодно знать мое мнение, Фремденгут попал сюда на остров скорее всего в порядке ссылки. Видимо, серьезно не поладил со своим начальством. Зачем ему ездить в такую дьявольскую даль, если на его заводах выполняются важнейшие…

Тут мистера Фламмери неожиданно поразила догадка. На его багровом лице отразилась сложнейшая игра чувств. Если то, что ему только что пришло в голову, на самом деле соответствует действительности, то это слишком серьезно, чтобы делиться с Цератодом. Поэтому он решил замять разговор.

— Смит, — крикнул он, — как дела с обедом?

Не трудно было догадаться, что Фламмери хочет увильнуть от дальнейшего разговора.

— Так над чем же работают сейчас на заводах Фремденгута? — спросил Цератод, чувствуя, что он очутился перед какой-то значительной тайной, но делая вид, будто вопрос этот его не очень интересует.

— А над чем, собственно, могут во время войны работать на заводах динамитного короля Третьей империи? Выполняют заказы военного ведомства.

— Мне показалось, что вам пришла в голову какая-то интересная догадка.

— Я догадался, что мне хочется обедать, — учтиво скривил свои тонкие, синие губы Фламмери, и Цератоду стало ясно, что правды ему от его собеседника не добиться.

— Отличная догадка, мистер Фламмери. Значит, обедать?

Но с обедом пришлось несколько повременить, он еще не был готов, и Егорычев, который уже успел вернуться на мыс, сейчас при закрытых дверях допрашивал в пещере Фремденгута.

Разговор шел о недостававших ящиках и лопате в чехле.

— Мало ли что может прийти в голову этим дикарям, — сказал Фремденгут, когда Егорычев сослался на свидетельство местных жителей.

— Не юлите, Фремденгут, все равно их разыщут.

— Все ящики здесь, в пещере.

— Подумайте еще. В ваших интересах сказать мне правду.

— Вы мне угрожаете?

— Меня очень интересует, куда вы девали три ящика и лопату в чехле. Островитяне утверждают, что вы их оставили где-то по ту сторону ущелья.

— Ну, согласитесь сами, какой мне смысл лгать по поводу каких-то ящиков с лентами и гвоздями?

— Ну вот, теперь хоть ясно, что в них было. Остается только вспомнить, куда вы их девали.

— Я же вам говорил, что я их никуда не девал.

— Насколько я понимаю, у вас были важные основания скрыть их местонахождение и содержимое даже от своих людей.

Фремденгут встрепенулся:

— Это вам сказал Кумахер?

— Мне это сказали островитяне. Они сказали, что три ящика и лопату в чехле вы выгрузили на берег еще до того, как ваши люди высадились на остров… А разве Кумахер может что-нибудь сказать по этому вопросу?

— Не больше меня.

— Это совсем не так мало.

Из-за двери раздался нетерпеливый голос Фламмери:

— Мистер Егорычев, пора обедать!

— Сейчас, — сказал Егорычев, — еще две минутки.

— Мы умираем с голоду, Егорычев! — крикнул из-за двери Мообс.

— Ну, так как же, Фремденгут? — спросил Егорычев.

— У меня очень болит голова.

— Хорошо, — сказал Егорычев, — отлежитесь. Пусть у вас пройдет голова. Это в ваших же интересах.

Он запер Фремденгута, вышел наружу, с наслаждением втянул в себя полную грудь свежего воздуха, пахнувшего цветами, морем, теплой, разомлевшей на солнце листвой, и сказал:

— Фу, устал, словно на мне воду возили!.. Всё! Милости прошу желающих в пещеру!

Они вошли без промедления, словно их в самом деле давно уже томила потребность уйти с лужайки в этот душный и жаркий полумрак, давая своими хмурыми лицами почувствовать Егорычеву, что они недовольны им и что (будьте уверены!) примут все меры, чтобы впредь его нелепые прихоти не мешали нормальной жизни остальных (законных, черт возьми!) обитателей пещеры.

Смит в этой игре не участвовал. Он старательно улыбался Егорычеву, но на душе у него было неуютно. Ядовитые словечки, которыми Цератод во время их вынужденного пребывания вне пещеры обменивался, возлежа на траве, с возмущенным Фламмери, оставили в сердце нашего кочегара какой-то неясный, но в высшей степени неприятный осадок.

Он запер Кумахера, помогавшего ему по поварской части, и все сели обедать. Кумахера Егорычев собирался допросить сразу после обеда.