Ни конному, ни пешему... - Надежда Костина

залезай, с нами отправишься.

*****

Крупные снежинки кружились в стылом сыром воздухе. Весна? Может и весна, только руки мёрзнут нещадно. Ядвига прятала ледяные пальцы в рукава. Не помогало. Холод заползал под кожу, вытягивал домашнее тепло. Обрывал тонкие нити надежды.

Мерный скрип колес.

Стук копыт, как стук сердца в глухой ночи…

Тук-стук…

Стук-тук…

Мрачная громада поместья медленно отдалялась, растворяясь в темноте. Не горели у ворот смолоскипы, не мигали в окнах свечи. Верная свора, спущенная Лукашем с цепей, затаилась и не брехала зазря. Словно чуяли псы — силы ещё пригодятся.

Йоська шел молча, лишь изредка понукая смирную коняшку. Высматривал безопасную тропу, обходил стороной валуны и ухабы, глубокие рытвины и поваленные зимними бурями ветки. Далёкому нащадку лесных хозяев ночной мрак виделся редким сероватым туманом. Прав был старый егерь, приставляя к бабам хмурого нелюдимого племянника.

Доведет…

Да и ждут хлопца на мельнице.

Свадьбу, кажись, на рождество гуляли. Как же его дружину звать…Орыся, вроде... Юстина тогда ещё наказала отправить молодятам подарки…

Отрезы дорогой ткани, перину…

Мысли путались…

Ядвига прикрыла глаза и не заметила, как задремала, убаюканная тоскливым волчьим воем и тихим стуком лошадиных копыт.

Стук-тук…

Тук-стук…

— Пани, глядить!— вскрикнул Левко, вытягивая тощую шею, пытаясь рассмотреть что-то вдалеке.

Ядвига мгновенно вынырнула из муторного тревожного полусна и резко обернулась назад.

С дальнего закатного шляха двигалась вереница тусклых огней, издали похожая на хищную ползучую гадину. Огни то терялись среди редких деревьев, то петляли вокруг глубоких оврагов.

Змея огневица сплетает смертельный визерунок, целится в самое сердце…

Вот она — огневица!

— Татусенько! — одними губами прошептала Ядвига.

— Ядька, кто это? — охрипшим голосом спросила Юстина, кутаясь в меховой воротник.

— Не знаю, — ответила панночка и крепче обняла сестру.

Бережно положила ладонь ей на живот, уловила слабые толчки и грустно улыбнулась сквозь слезы, осторожно выпуская крохотную каплю силы.

— Спи, Юсенька, все буде добре. Я с тобой.

Юстина тяжело вздохнула, закрыла глаза и откинулась на подушки.

Йосип переглянулся с панночкой, что-то пробурчал себе под нос и дёрнул поводья, торопя лошадь.

Снег крупными хлопьями сыпался с черных низких небес...

Сухой треск далёкого выстрела разорвал напряженную болезненную тишину.

Сердце оборвалось.

Все!

Назад дороги нет…

Глава третья

- Матинко божа, царица небесная! — охала мельничиха, глядя, как муж и зять с трудом тянут из телеги брюхатую бабу в дорогущей лисьей шубе. Баба тихо стонала и, кажись, плохо соображала, где она и что творится.

Наконец, бережно поставив гостью на ноги, мужики перевели дух и крепко подхватили ее под руки.

Следом за панной спрыгнула девка в мужских штанах. Пошатнулась было — видать, ноги подкосились. Девка держала крепкую длинную палку, — такой хорошо Грызлю и Хвата по хребтине лупить, когда клятые вовкулаки не слухаются. Лупить их девка не стала, только злобно шикнула на рычащих из темноты псов. Те, не будь дурни, попятились, покорно прижали рваные уши и тышком-нышком забрались в будку. Против ведьмачки идти духу не хватило. Только цепь зазвенела, выдавая паршивцев.

За первой девкой резво выкарабкалась ещё одна, отряхнула с одежки налипший снег и вытянула здоровущий узел с пожитками, замешкалась ненадолго и прихватила с телеги пару подушек. Пусть будут. Последним выбрался щуплый мальчонка лет девяти в драном кожухе. Скрючившись и держась двумя руками за живот, хлопчик потеряно оглядывался навкруг.

Только хворых кишок недоставало…подумалось мельничихе.

Орыся, в наспех закрученном платке — чай замужняя теперь, простоволосой на людях не можна, громким шепотом причитала:

— Божечки, мамо, глядить, это ж Ганька, дочка тетки Мотри с дальнего хутора! Она у пана служит, а это ж сама…ой-ой-ой! Что ж деется!

Подойти к Йосипу Орыся не решалась. Тот коротко кивнул жене и перехватил покрепче брюхатую панну.

Мельничиха скорбно покачала головой. От таких гостей добра не жди. Раз уж среди ночи пёрлись за реку на мельницу, да потащили по морозу бабу на сносях, — значит, стряслось что-то и вправду жуткое.

Муж растолкал ее с час назад, велел одеваться, жарко топить печь, греть приготовленную с вечера кашу, — встречать дорогих, чтоб им пусто было, гостей. Сам отправился будить работников. Мало ли…

Откуда мельник узнал — Гануся не спрашивала, привыкла за долгие годы к странностям.

А уж когда в темноте коморы мелькнула хвостатая тень и блымнули два жёлтых глаза, то и ясно стало, с какой стороны беда идёт — ведьмачка в гости заявится. О-хо-хо, горе горькое!

Черная тварючка била хвостом по впалым бокам, скалилась и подло шипела на мельничиху, словно говоря, — быстрее, дура неповоротливая…

Нет уж, бисова звирюга, не напугаешь! То Гануся разумела добре — если нечисть одразу не тронула, знать, ей от людей чего-то нужно.

Убедившись, что хозяйка проснулась, зажгла лучину и стала торопливо собираться, лячная кошь мяукнула, скользнула в тени над порогом, и — пропала.

Мельничиха плюнула в сердцах вслед ведьминой твари и отправилась будить Марфу с Орысей. Мало ли…

Мужики, бережно держа гостью, помогали ей добраться до хаты. Ясна панна повисла на руках и едва ноги переставляла. Кажись, и глаз не открывала, только тихонько стонала.

— Тягнить ее в дом, дурни. Та швыдше!!!

Гануся поудобнее перехватила смолоскип, освещая двор, заодно раздавая