Чеснок и сапфиры - Рут Рейчл

— Автомобили не ждали? — удивилась Кэрол. — Как же вы вернулись назад?

— Машины вызвали по окончании ужина. Так вышло дешевле.

— На фоне всех расходов странно считать гроши, — заметила Кэрол.

— Согласна. Я обрадовалась, что наконец-то мы добрались до места. Кажется, менеджер боялся, что мы отменим ужин. Он кланялся, улыбался и провел нас в приватную комнату.

— Там все было нормально? — спросила она.

— Да, — сказала я. — Они закрыли дверь, и комната выглядела красиво. Обстановка очень приватная. По меньшей мере минуту все были довольны. И тут официант указал на большую позолоченную кастрюлю, стоявшую в центре стола, и гордо сказал:

— Это для танцующих креветок.

Тогда-то все неприятности и начались. Председатель побледнел, Молодой Артур заерзал на стуле, а я подумала: «Вот те на, оказывается, у нас проблемы с креветками».

— Ох, — выговорила Кэрол и поморщилась. — Я и не подумала.

— Проблема не в креветках. Ты не поверишь, но председатель не ест ракообразных. Кажется, у него аллергия.

— Не может быть! — воскликнула Кэрол.

— Да, — сказала я. — В этот момент нам бы следовало всем вернуться домой. Все мероприятие пошло насмарку. Он повел себя очень деликатно, но даже в блюде с «фениксом» морепродуктов было хоть отбавляй.

— И это после стольких трудов! — застонала Кэрол. — После всех обедов. После всех поездок на поезде номер семь!

— Да, — мрачно сказала я. — Вечер покатился под уклон. Все сникли. Молодой Артур произнес тост, но звучал он неискренне. Он поблагодарил Джо за устройство банкета, кивнул в мою сторону и сказал что-то формальное председателю, так что никто бы не догадался, что он его отец.

— Дело в том, — сказала Кэрол, — что, хотя они и в самом деле отец и сын, но едва знают друг друга. Однако переходите к делу: как вам понравилась еда?

— Танцующие креветки были удивительными! Официант положил в кастрюлю душистые травы, зажег огонь, и комната наполнилась сосновым ароматом. Затем он бросил в кастрюлю креветки, они закрутились, и официант плеснул вино. Креветки пустились в пляс. Две из них выскочили наружу и заплясали на столе! Официант клал в кастрюлю по одной креветке и вытаскивал по мере готовности. Они были невероятно хороши — сладкие и шелковисто-мягкие.

— Мм…

— Затем нам подали маленьких фаршированных голубых крабов, печеного омара с гороховыми стручками и крабов, запеченных в соли.

— Все морепродукты, — отметила Кэрол.

— И все невероятно вкусны, — сказала я. — Слава богу, за меню отвечал Джо.

— Что ел председатель?

— Курицу. И снова курицу, и опять курицу. Он даже вкуснейший суп с зимней дыней не мог есть, потому что и в нем были морепродукты. Но затем он все же получил блюдо, которое мог есть. Это была курица в соевом соусе. Никогда еще я не ела такой замечательной курицы. Сочной и ароматной, а корочка у нее румяная, хрустящая. И такая жирная, почти как утка. Впрочем, думаю, что председателю было от нее тошно.

— О чем вы говорили? — заинтересовалась Кэрол.

— О господи, — замялась я, — не спрашивай. Мне было так неловко. Они все время отпускали сомнительные шуточки белого человека, словно официанты не могли понять, о чем мы говорим. Может, так оно и было, но я сгорала со стыда. Всем понравился морской окунь. Он был приготовлен на пару и подан с ветчиной и грибами шиитаке. Понравился и жареный рис в ананасе. Это была знакомая еда. Но потом пришел черед десерта.

— Позволь, я угадаю, — сказала она. — Может, подали горячий суп из папайи с белыми грибами?

— Видела бы ты их лица!

— Но пирожные им должны были понравиться?

— Да, но все припомнили, что отослали автомобили, и потому стали беспокоиться, как им теперь добраться домой.

— Вам пришлось ждать?

— Да, пришлось. Когда наконец уселись, Майкл сказал: «Готов поспорить, председателя больше в Куинс не заманишь». Затем взглянул на меня и сказал: «Я бы все отдал, лишь бы оказаться сейчас дома за тарелкой твоей тайской лапши. Надеюсь, с манифестом у Джо получится лучше, чем с банкетом для председателя Панча».

Бетти

Женщина карабкалась в автобус. Было заметно, что у нее болят колени и лодыжки, а пальцы, сжимающие веревочные ручки хозяйственной сумки, распухли. Она медленно подтягивала себя сначала на одну ступень, потом на другую, одолевала ее, словно очередное препятствие. Покорив последнюю ступень, постояла, запыхавшись. Медленно поставила на пол ношу, открыла потрепанную дамскую сумочку, висевшую на руке. Порылась в ней, вытащила пухлый кошелек для мелочи, тщательно отсчитала монеты и бросила их в кассу. Когда последний раз звякнуло, женщина нагнулась за хозяйственной сумкой и робко пошла по проходу, тихо извиняясь.

Волосы у нее были короткие, седые и неровные. Казалось, что она стригла их сама. Кожа мучнисто-белая. На ней были бесцветные очки. Из-под бесформенного пальто торчал потрепанный подол платья — белые зигзаги на темно-синем фоне. Хозяйственная сумка — большая и квадратная. На ногах полуботинки на высоких каблуках. Черная кожа с перфорацией. Она выглядела человеком без возраста и без пола, беспокойные глаза поглядывали вокруг в надежде найти свободное место, и, когда она поравнялась со мной, я увидела, что надежда ее лопнула. Она поставила на пол сумку, и та скорчилась с усталым вздохом. В этот момент водитель наддал газу — сумка и женщина повалились назад. Она схватилась за спинку моего кресла, и в перегретом воздухе снова прозвучало тихое извинение.

От нее исходил сладкий старомодный запах — пыльный аромат духов, которые продавали в «Вулворте» в маленьких синих флаконах — но под цветочной нотой угадывалось что-то еще. Это был застарелый запах старого жилища. Запах осыпающейся краски, вареных овощей, грязного белья. Это был запах одиночества.

Когда я встала, она страшно удивилась.

— Я могу сесть? — прошептала она, указывая на место.

Я кивнула, и мы поменялись местами. Усевшись, она сказала:

— Благодарю вас, моя милая. Мне еще никто не уступал место.

Голос ее был таким тихим, что мне пришлось наклониться, чтобы ее услышать.

— Иногда мне кажется, что я — невидимка.

Невидимка. Поток людей двигался в хвост салона, оттесняя меня в сторону, а слово крутилось в моей голове. Невидимка. Я поглядывала на нее со стороны и видела, что она права. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь встретился с ней глазами, улыбнулся или подошел к ней, но люди шли мимо ее кресла, словно оно было пустым. Меня так захватило это разглядывание, что я не заметила, как проехала свою остановку.

Мы продолжали ехать. Универмаги одежды фирм «Гэп», «Бенеттон» и специализированные магазины по торговле электроникой уступили место маленьким винным погребкам и однодолларовым лавкам. Осенью девяносто пятого года облагораживание Верхнего Уэст-Сайда еще не коснулось района, начинавшегося за Восемьдесят шестой улицей, и по мере нашего продвижения на север окрестности становились все менее привлекательными, а толпы редели. Меховые манто окончательно исчезли из поля зрения.

На Девяносто восьмой улице женщина нажала на звонок и начала трудный процесс выхода из автобуса. Когда она пошла по проходу, ни одна рука не протянулась, чтобы ей помочь. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания, пока она не добралась до выхода. Мужчина, шедший позади нее, нахмурился, глядя, как медленно она спускается по ступеням. Когда она наконец выбралась, он облегченно вздохнул и соскочил, едва не сбив ее с ног.

Я вышла и пошла за ней следом. В бакалейном магазине бесцеремонная корейская продавщица молча смотрела, как она медленно отсчитывает монеты за кварту обезжиренного творога, коробку сухого завтрака «Рейзин брэн» и банку с собачьим кормом. Затем она зашла в аптеку. Девушка, скучающая за кассой, подпиливала себе ногти. Она даже не подняла головы, когда женщина заплатила за корректол.[53] На улице никто не остановился, чтобы кивнуть ей или улыбнуться. Когда она дошла до своего дома, молодой человек, выходивший из дверей, нетерпеливо протиснулся вперед и отпустил тяжелую дверь. Она схватила ее, прежде чем та закрылась, и с гримасой боли вошла в дом.

Я читала фамилии жильцов рядом со звонками на двери. Хотела догадаться, какая из них ее. Она не была Клементиной Суарес, в этом я была совершенно уверена, Джеймсом Полдором, разумеется, ее тоже не звали. Может, она Катерина Рейнольдс? Вероятно, нет. Говардина Сандерс? Вряд ли. И совершенно точно не Самаритана Ратаци. Бобби Линн Нельсон отпадает. Джун Джарвис Фарли? Возможно, хотя не думаю. И тут на глаза мне попало скромное имя на сером клеенчатом фоне: Бетти Джонс. Мою невидимку звали Бетти Джонс.

В Бетти Джонс превратиться было нетрудно: ее одеяние можно найти в любом магазине поношенной одежды. Платье, пальто, квадратная сумка и очки поджидали меня в первом же магазине Армии Спасения. Я даже нашла обувь: древние полуботинки фирмы «Энна Джеттикс»[54] прекрасно мне подошли.