Искушение чародея(сборник) - Кир Булычев

   Прослеживаю его взгляд. И вижу девочку. Чужую девочку.

   То есть я сразу понимаю, что чужую, и даже могу сказать, почему именно. Но довольно долго не могу поверить своим глазам.

   Лет, наверно, двенадцать ей. Мне сперва показалось – больше, но нет: просто с детства кормления очень хорошего. Притом не пухленькая, наоборот, худенькая и жилистая – однако это совсем другая худоба, чем от недоедания.

   Вдобавок умытая хорошо. И загорелая, хотя сейчас вроде рано. И непуганая. Такое сразу видно.

   В чистом, выглаженном комбинезончике непонятно какого, но похожего на военный покроя, со множеством карманчиков. Один из карманов, набедренный, сильно оттопыривается, в нем что-то круглое, поблескивающее синим. А через плечо сумка, вроде маленького планшета.

   Никогда не было и не может тут быть немецких детей, а то я и вправду бы подумал…

   – Молодые люди, где ваши латы? – спокойно спрашивает старик. – Вам жить надоело?

   Ага, «молодые люди». Приглядываюсь – и точно: в сторонке от девочки еще и паренек. Почти такой же, только без сумки, зато с заплечным мешком каким-то.

   Ребята недоуменно переглянулись. Девочка хотела что-то сказать, но парень ее опередил:

   – Нету лат. Ни лат, ни кольчуг, ни скафандров…

   Он даже засмеялся. Девчонка, впрочем, глянула на него хмуро.

   – Тебе весело, юноша? Значит, когда возьмут за одно место – терпи до конца, ни слова не произноси. Может, ты из таких героев, бывает. Но если нет – тем, кто с тобой по одному адресу, будет еще веселей.

   Старик демонстративно постукивает пальцем сперва по желтой лате – он ее у меня, было дело, специально заказывал: «Чтоб как щит Давида, о шести лучах», остальные-то просто желтый лоскуток нашивали, даже сам я, – а потом по белой. Новой, недавно введенной, с надписью: фамилия, номер дома, улица.

   Мальчишка явно ничего не понимает. Зато я теперь понимаю, что верить своим глазам все-таки было надо:

   – Бросьте, Мускин. Они не здешние. Они из-за проволоки.

   – Да, мы нездешние, – подтверждает девочка. Она, не отрываясь, смотрит на птицу, а рукой что-то нащупывает в своей сумочке.

   – Жить надоело, – снова констатирует старик, покачав головой.

   Между прочим, он глубоко прав: сейчас в гетто так просто не попасть. А уж средь бела дня такое разве сумасшедший может попробовать, которому совсем головы не жаль. И, конечно, надо быть слишком нездешним, чтобы совсем не знать про латы. В городе о них известно каждому, с самого начала.

   – А мы через стену, – девочка на миг переводит взгляд в мою сторону – там, где у вас называется… – она помедлила, – между бывшей аптекой и, э-э, бывшим рабмолом.

   М-да. Ну, мне еще жена говорила, что у меня все мысли по лицу читать можно, они там не написаны даже, а сороковым кеглем набраны (метранпаж была). А вот девчонка все же врет: от аптеки до Дома рабочей молодежи действительно тянется стена, но через нее так просто не перелезешь. Это одновременно как таракан ползти и как кузнечик скакать надо. Только потому там патрули днем почти не ходят.

   Девочка (взгляд ее по-прежнему прикован к майне) вновь быстро косится на меня, раскрывает было рот, но ничего не говорит.

   – Так, барышня, – Мускин вновь словно покатал языком это слово. – Что-то слишком многие сегодня интересуются моей птичкой. Рассказывай.

   – Это очень необычная история, – говорит чужая девочка. – Видите ли, ваша птица нужна нам для…

   И тут происходит нечто вовсе странное. Синяя округлая штуковина, верх которой слегка выступал над краем девочкиного кармана, вдруг сама собой выскакивает наружу. Это какой-то шарик размером поменьше бильярдного, на вид мягкий, даже пушистый – и вовсе уже не синий: он окрасился багрянцем, по которому густо искрятся белые звездочки. На тонких, как проволочки, ножках этот шарик быстро взбегает по одежде девочки и, дрожа, прижимается к ее щеке.

   Девочка реагирует мгновенно:

   – Пашка – барак, дверь, налево! – выкрикнула она приглушенным голосом. А сама метнулась направо.

   С разгона взбегает прямо по стене. Я не шучу: именно по стене – шаг, и еще один шаг, а там даже ей уже надо падать, но, изогнувшись, в касание дотягивается до карниза, цепляется за него… Миг спустя она уже рыбкой проскальзывает в приоткрытое окно второго этажа.

   Нас с Мускиным тоже как подбросило с места, потому что в гетто если уж человек бежит или прячется, то он, как правило, имеет основания. Но так, как мы теперь можем бегать, это смех один, причем даже не в сравнении с этой девочкой. В общем, просто шарахнулись к стенам, даже не пытаясь добежать до входа.

   Секунду-другую ничего не происходило. А потом из-за угла соседней улицы показывается некто высокий, в черной кожанке, до скрипа затянутой ремнями. Городницкий это, замкоменданта. Гость он здесь довольно редкий и, пожалуй, не самый страшный, но… страшный, что там говорить. В руках у него блокнот, он смотрит в него, потом бросает взгляд вдоль улицы, видимо, сверяясь с каким-то списком, на минуту останавливается. Потом снова заглядывает в блокнот – и… уходит; за ним, черным, тянется хвостом серая свита.

   По нам его взгляд скользнул, как по пустому месту. А за чужих ребятишек, конечно, зацепился бы.

   Вот уже второй ворон за сегодня. И тоже пролетает, не навредив. Ох, до чего же плохо дело…

   По ту сторону нашей улицы осторожно выглядывает из окна барака тот паренек, которого девочка назвала Пашкой. Саму ее я не вижу, но слышу, как она вдруг свободно зашевелилась почти у меня над головой, что-то, не таясь, сказала, – и почти сразу со второго этажа донесся удивленный голосок Сонечки: «Правда? А ты откуда знаешь?», чужая же девочка ответила ей: «А вот». Может, я напоследок мудрецом становлюсь, но отчего-то сразу понял: это они говорят о том, что опасности нет и почему это известно. А известно это становится при взгляде на тот шаровидный аппаратик. Или зверька, кто его разберет.

   Мы с Мускиным наконец приходим в себя достаточно, чтобы переглянуться.

   – Они и вправду сильно нездешние, – говорит он.

   – А она не врет, – говорю я, – они действительно могли перебраться сюда возле домрабмола.

 //-- * * * --//

   – …Поэтому в зоопарк и нужен второй, от одного-то птенчиков не будет! Алиса говорит, они половину космоса обыскали, но больше нигде нет. И вот как раз сегодня, когда ее папа опять в командировке, датчик – вот этот, правильно? – взял…

   – Взял пеленг, – хмуро отвечает Алиса. Они с Сонечкой спустились вниз не раньше, чем успели хорошо познакомиться – ну, в одиннадцать-двенадцать лет это быстро, – и обо многом поговорить, это еще быстрее. Теперь Соня трещит без умолку, а ее новая подружка, наоборот, сделалась крайне неразговорчива и очень угрюма.

   – Ага, взял его, но это оказалось со сдвигом не только «где», но и «куда». Птица всюду летит. Алиса говорит, что когда восемьдесят све… све-то-вых лет за четыре года пролетаешь, это само собой получается. А у них там есть особые машины, на которых можно ездить по времени, совсем так, как в книжке…

   – Герберта Уэльса, – прерываю я ее. – Знаю, читал. Еще когда тебя, солнышко, и на свете не было. Вот только никогда не думал, – смотрю на Алису, – что на таких машинах разрешат кататься детям.

   – Это совсем не машина… – начинает мальчишка.

   – Да, это скорее место такое. Почти сразу за стеной. А нам с Пашкой никто ничего не разрешал, – признается девочка. – Но у нас появилась возможность – вот мы и… Пеленг же «слепой», мы даже не подумали, что здесь все окажется… так. Должны были вообще-то подумать. Промежуточная станция – апрель сорок второго, мы же это проходили! Вы нас извините, пожалуйста.

   (В этот момент птица, склонив голову набок и взъерошив корону, обоими клювами произносит что-то отрывистое, шипяще-щелкающее, но явно состоящее из слов. Алиса – кажется, сама того не замечая, автоматически – коротко отвечает ей на том же языке. Птица чуть не падает с плеча Мускина.)

   – Ничего, молодые люди, – медленно произносит старик, – тут найдется кто повиноватее вас. Вот что мне скажите. Значит, вы намерены взять мою птицу – предположим, я вам ее действительно отдам! – и сразу же… отправиться домой. Правильно?

   – Мы так хотели, – Алиса смотрит в землю, кажется, чуть не плача. – Раньше.

   – А-га… Ты, ты и птица.

   – Там в переходной камере одноразовый запуск, скачок-возврат, и еще лимит по весу, – торопливо вмешивается Пашка. – То есть наш вес – и пять килограммов сверх этого.

   – По пять килограммов на каждого! – голос Алисы тверд, глаза сухи. Высоко вздернув подбородок, она встречается взглядом сначала со стариком, потом со мной.

   – А-га, – повторяет Мускин совсем равнодушным голосом. – Ну, вы, ребята, пока идите, поигра… – старик вовремя остановился, как видно, поняв, какую глупость сейчас чуть не сморозил, – расскажите друг другу что-нибудь. А мы тут немного обсудим.