Лезвием по уязвимости - Дина Серпентинская

холосо», – но не переставал за ней следить. Вдруг что-то украдет, а к вечеру не досчитаешься денег в кассе и продуктов на полках. Для него она чужая, отсюда и такое отношение к ней, с недоверием, опаской. Сначала он подумывал о продавщице-китаянке, но хитрость и расчет подсказывали, что лучше взять кого-то из местных, кто знает язык и правильно, внятно произносит цены и наименования, что облегчит работу с покупателем. В это время с ним заговорила Ольга, которая бегала по рынку в поисках работы, и недолго думая китаец нанял ее в свой павильон.

Она уже привыкла и спокойно относилась к подозрительности хозяина, объясняя все тем, что человек трясется за товар, а по нашей жизни никому не стоит доверять; ей платят деньги, ее дело – добросовестно работать и не задавать вопросов. Но в это утро ей осточертело все.

«Что смотришь, думаешь, хочу украсть? А оно мне надо? Жадная и мелочная сволочь, за свое удавишься! Твои яблоки скорее сгниют, чем ты поделишься с другими, да чтоб ты подавился!» – рвалось наружу раздражение.

В душе разгоралось пламя, но на лице застыла маска спокойствия. И ни одного слова, ни одного косого взгляда. Когда китаец спросил, как дела, Ольга лишь пожала плечами. Она сдержалась, как и сдерживалась всякий раз, когда ей что-то не нравилось или она чем-то была недовольна – просто смотрела на улицу и говорила себе, что быстро окажется там, достаточно выразить свое мнение и поскандалить с хозяином. Она знала, что найти работу с такой зарплатой непросто, и держалась за этот павильон. Будь она «середнячком» с образованием, профессией, могла бы выбирать, а так ей приходилось соглашаться на те условия, что предлагали. Немалый отпечаток накладывала и среда, в которой Ольга выросла. Такие, как она, будто сидели в яме, в темноте; спасти и вытащить на свет могли хорошее образование, умение, а женщину – еще и свежесть, красота. Но Ольга не имела этих «козырей», поэтому несла свой крест, смирившись с тем, что от судьбы ей не уйти и выше головы не прыгнуть. А значит, нужно оставаться сильной, стойкой, чтобы все снести.

Она бы с радостью сменила работу, но не видела альтернативы. Зарплата ее устраивала – не устраивали условия. Хозяин ставил в жесткие рамки, был скуп на отпуска, больничные и праздники. За прилавком приходилось стоять и в Новый год, и в день 8 марта, и в майскую неделю, когда отдыхает вся страна. И в опекунстве ей отказывали из-за неофициального трудоустройства, но Ольга знала, что чего-то лучше ей не найти. В вопросе с Анечкой, не в силах что-то предпринять, она полагалась на счастливый случай, надеясь, что органы опеки вдруг разжалобятся и доверят тетке воспитание племянницы. Ждала у моря погоды, ничего другого ей не оставалось.

Так и прошел день в павильоне на Спортивной…

Вечером зашла Людмила и, как обычно, начала разговор с чего-то отвлеченного, но хотела она того или нет, тема каждый раз возвращалась к Ольге и ее проблемам. О другом та говорить не могла, и соседка давала ей возможность выговориться, зная, что выслушать ее больше некому. Понимая, что у Ольги шансов нет и по закону ей не быть опекуном, Люда попыталась ее отговорить. Она долго собиралась с мыслями перед тем, как привести веский аргумент против этой затеи, и даже одергивала себя, мол, не лезь, не твое это дело, чужая семья – чужие тайны. Вика ушла, а Оля хранит о ней память. Незачем ворошить прошлое, мутить воду и поднимать ил со дна на поверхность…

Но обстоятельства требовали того. Ольга мучилась, и в будущем все только усугубится, когда откроется, что не видать ей сиротку как своих ушей. Люда не могла смотреть на это и молчать.

– Оль, я не хотела говорить про Вику, Царство ей небесное, но… Прости, – опустила она глаза, – я знаю, о покойниках плохо не говорят, но ты должна знать правду.

– Какую правду? – насторожилась Ольга.

– О прошлом твоей сестры…

– А что с ним не так?

– Не знаю, стоит ли мне говорить…

– Так говори уже!

Люда не скрывала, как сильно нервничает, и после недолгих колебаний наконец сказала:

– Она вечерами стояла на Луговой. Кто-то из наших видел ее, а кто-то и заказывал. Об этом знали все, кроме тебя.

Глаза застлала пелена. Ольга смотрела на соседку затуманенным взглядом. Она слишком редко виделась с сестрой, чтобы знать о ее жизни. Вика неделями не появлялась дома, где-то питалась и одевалась, на расспросы отвечала, что жила у парня, а вернулась потому, что поругались. Ольге тогда и в голову не могло прийти, что эти слова – заготовленная ложь гулящей малолетки, а она, наивная, верила, думала, что сестра пользуется вниманием и добротой мужчин. Но те сменялись слишком часто… Так если это правда, почему все всплыло сейчас, когда Вики нет в живых? Похоже на какой-то розыгрыш…

– О чем ты, Люда? – прозвучал чужой, ледяной голос. – Мы вместе ее оплакивали, а сейчас ты говоришь мне это… Даже страшно повторить. Не надо сочинять про Вику! – отрезала она.

Люда сложила руки, словно в молитве, и устремила на подругу взгляд.

– Оленька, так я не сочиняю! И не хотела, чтобы ты узнала от меня! Но ты должна знать правду и принять ее, какой бы она ни была. Я говорю не для того, чтобы унизить, осудить твою сестру, – я лишь хочу помочь.

Ольга посмотрела на нее в упор и спросила раздраженно, резко:

– Зачем мне это знать? Зачем она нужна, такая правда?!

Людмила уклонилась от ответа и начала издалека:

– Я плохо знала Вику. Мы с ней учились в параллельных классах, но не общались. Она всегда была замкнутой, прогуливала школу. Все знали, что она из неблагополучной семьи, мать пьет, но даже одноклассники мало что могли рассказать о Вике как о человеке. Насочинять – одно, а рассказать – другое; никто ее не знал, да и не стремился узнать. Мне она запомнилась худой, миловидной девушкой с какой-то тайной, хорошей ли, плохой, я не могла понять. Признаюсь, я не упускала случая понаблюдать за ней в толпе. Она витала в своих мыслях, и когда к ней кто-то обращался, то будто бы выдергивал ее из мира грез. Смотрела не на человека, а мимо, и отвечала быстро, не вникая в сам вопрос.

Как-то раз, в десятом классе, я встретила ее в школьном коридоре. Вика, прежде оборванка, была на удивление одета хорошо: в новых, чистых брючках, курточке, с блеском на губах, подстриженные волосы смотрелись аккуратно. Внешне она похорошела, но я отметила другое: ее внутреннюю перемену, что, согласись, важнее. Я никогда еще не видела ее такой довольной!