Три недели страха - Си Бокс

Торклесон попытался спорить, но умолк. Я видел, что для него все стает на свои места, как и для меня.

— Откуда вы знаете Харриса? — спросил он.

— Я встречался с ним по поручению бюро, где работал, — ответил я. — Прежде чем мы узнали, кто он.

— Господи! — прошептал Торклесон.

— Вы имеете доступ к доказательствам против Харриса?

Он кивнул.

— Я должен поработать с нашим техником, чтобы разобраться в них. Но думаю, у нас есть все подтверждающие документы, которые были собраны. Это вопрос проверки телефонных разговоров, адресов электронной почты, персональных компьютеров…

— Вы можете попытаться? — спросил я.

Торклесон снова бросил взгляд через плечо — на сей раз проверить, не подслушивают ли его коллеги.

— Я попытаюсь, — тихо сказал он.

— Благодарю вас. — Мне хотелось его расцеловать.

— Но я не думаю, что это сработает, — предупредил он, положив мне руку на плечо. — Если бы существовали электронные следы от Коутса и Харриса к Морленду или его сыну, вероятно, мы бы уже это знали. Это дело расследуется уже давно.

— Понимаю, — кивнул я. — Но разве не легче проверить конкретную цель — компьютеры и телефоны Морленда и Гэрретта, — чем весь город?

— Может быть, — вздохнул он. — Не знаю.

К этому времени Энджелина потеряла терпение и колотила меня кулачками по отворотам пальто.

— Вниз! Вниз!

— Нет, Энджелина. — Мой суровый голос заставил ее умолкнуть. Она заплакала, и я пожалел, что прикрикнул на нее.

Ночью я перевернулся в кровати, открыл глаза и увидел, что Мелисса сидит, глядя на меня, со стаканом в руке. Несомненно, она думала, почему вышла замуж за человека, который не может сохранить ее семью.

Суббота, 24 ноября

Остается один день

Глава 22

Когда в половине восьмого утра зазвонил телефон, я схватил трубку, протирая глаза и надеясь, что это Торклесон или Коуди с новостями. Проснувшись и увидев Мелиссу, наблюдающую за мной, я понял, что не спал несколько часов и заснул только что.

— Все готово к завтрашнему дню? — спросил судья Джон Морленд.

Я не ответил.

— Я знаю, что это трудно, — продолжал Морленд. — Пожалуйста, не делайте это еще более трудным для всех нас.

— Я сделаю это более трудным для вас, — уточнил я.

Последовала пауза.

— Что? — спросил судья.

— Вы слышали меня. Вы попадете в тюрьму, где не сможете снова прикасаться к маленьким девочкам. И вам известно, что происходит в тюрьме с такими, как вы.

Когда он заговорил, его голос звучал сердито и раздраженно.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

Я надеялся, что он поведет себя, как виновный, и разоблачит себя. Но он был хорошим актером.

— В самом деле? — спросил я.

— Вы сошли с ума. Ненавижу это говорить, но забрать ребенка из такого… окружения следует как можно скорее.

— Вы будете носить робу, ботинки без шнурков и проведете все время, оглядываясь через плечо и ожидая очередного нападения.

Тяжелый вздох.

— Я сделал все, что мог, чтобы облегчить ваше положение, — сказал Морленд. — Дал вам время, хотя не обязан был это делать. Я предложил помочь вам и вашей жене с другим усыновлением, но вы отвергли это предложение. Все, что я слышу от вас, — это угрозы и параноидальная демагогия. Вы обвиняете моего сына в убийстве, а меня в том, что я даже не могу произнести вслух. Я надеялся, что эту болезненную процедуру можно осуществить сдержанно, хотя бы ради ребенка, но вижу, что это невозможно.

Он почти убедил меня!

— Я сделаю это трудным для вас, — повторил я.

— О, ради бога…

Я швырнул трубку и увидел в дверях Мелиссу с Энджелиной на руках.

— Это был он? — спросила она.

— Да.

— Что он хотел?

— Убедиться, что мы готовы.

— Как любезно с его стороны, — горько усмехнулась Мелисса и закрыла глаза. Я встал на случай, если понадобится успокоить ее. Энджелина потянулась ко мне с криком «Па!».

Я не мог съесть даже тост и пил одну чашку кофе за другой. С чашкой в руке я бродил по комнатам нашего дома, как будто видел их в первый раз. Белый зимний свет просачивался сквозь портьеры, более бесстрастный, чем летний. Снаружи, очевидно, было холодно, так как обогреватель щелкал, регулярно подавая теплый воздух. Я тщетно пытался вспомнить, когда я последний раз проверял нашу печь в полуподвале.

Сэндерс и Моралес были на обычных местах. Выхлопы работающих моторов их машин растворялись в воздухе.

Я не говорил Мелиссе о своих подозрениях, касающихся судьи Морленда, и беседе с детективом Торклесоном, рассчитывая, что он позвонит и подтвердит связь судьи с сетью.

Мелисса решила, что в доме чего-то не хватает, и решила испечь хлеб. Вскоре аппетитный запах наполнил дом.

В комнате Энджелины стояло в углу несколько коробок с надписями: «Зимняя одежда», «Летняя одежда», «Игрушки и подарки».

Это происходило в действительности.

Четвертый раз за день я достал свой мобильник, набрал номер Коуди и услышал: «Номер находится вне сферы обслуживания. Пожалуйста, оставьте сообщение».

За день было несколько телефонных звонков, но только не от Торклесона и не от Коуди. Отец и мать Мелиссы звонили из разных мест, и она говорила с ними дольше, чем когда-либо. Во время разговора с отцом ее лицо покраснело, и я понял, что она сердится.

— Мы подключили адвоката, папа, — горячо сказала Мелисса. — И он сделал, что мог. — Она нахмурилась, а увидев, что я наблюдаю за ней, закатила глаза. — Здорово, папа, что ты внезапно забеспокоился и знаешь ответы на все. Но где ты был три недели назад, когда мы могли бы воспользоваться твоей мудростью?

Мои родители вскоре позвонили, раньше чем Мелисса успела остыть. Она сказала им, что ситуация не изменилась, потом передала трубку мне.

— Твоя мама слишком возбуждена, чтобы говорить с кем-то, — сказал отец.

— Понимаю.

— Очевидно, такие вещи могут случаться, когда мы передаем все дела правительству или адвокатам. Когда общество отменяет личную ответственность, возникают подобные ситуации.

Я и раньше слышал его теории, что все было гораздо лучше во времена пионеров, когда люди общались открыто и честно, а их слова поддерживались лично или же репутацией и оружием — без привлечения посредников, вроде адвокатов и политиканов.

— Папа, я не могу сидеть на крыльце с ружьем на коленях и отгонять их.

— Знаю, что не можешь, — проворчал он. — И это стыд и срам.

Я подумал о дедушкином кольте 45-го калибра в кладовой и сказал:

— Да, верно.

— Я в шутку говорил твоей матери, что мы должны прислать кого-нибудь вроде Джетера Хойта уладить дело. Это показало бы городским типам пример правосудия на фронтире.

Я с горечью улыбнулся. Фронтирное правосудие не подходило для «Сур-13».

— Жаль, что мы не можем этого сделать, — закончил отец.

Я звонил на мобильник Коуди снова и снова, с каждым разом сердясь все сильнее. То же самое было с Торклесоном, который не отзывался. Я позвонил в детективный отдел, и секретарша сказала, что Торклесона нет и она не знает, когда он вернется. Она спросила, не может ли кто-нибудь другой помочь мне, и я ответил, что нет.

Я держался подальше от Мелиссы и Энджелины, так как не хотел, чтобы мои растущие гнев и страх действовали на них. Поднявшись наверх, я проверил заряды в кольте, а потом спустился вниз посмотреть, как работает печь.

На сей раз слова отца имели некоторый смысл. Почему я не могу сесть на крыльце с дробовиком на коленях и отгонять весь мир от моей семьи?

Я не мог оставаться дома, но не мог покинуть Мелиссу и Энджелину, поэтому надел парку и вышел наружу. Когда я подошел к Сэндерсу, он опустил окошко и протянул руку.

— Дело зашло слишком далеко, Джек.

— Почему?

— Шерифу не понравился наш обед в День благодарения. Он велел нам обоим перестать водить дружбу с вами и вашей семьей. Вы же знаете, что случится завтра.

— Что же? — сердито спросил я.

— Джек, лучше отойдите.

Я повернулся и зашагал назад к дому. По пути я достал мобильник и позвонил Коуди.

Тот же результат.

Я снова позвонил в детективный отдел, и секретарша сказала, что положила сообщение от меня сверху на стол Торклесона.

Во время послеполуденного сна Энджелины я пошел в кухню, где Мелисса доставала свежеиспеченный хлеб и раскладывала на столе остывать. Сколько же она испекла за день? Кухню наполняли запахи дрожжей, муки и хлебных корок. Было очевидно, что Мелисса будет этим заниматься, пока не кончатся ингредиенты. Я окинул взглядом кухню и не увидел бутылки.

— Не ищи, — сказала она. — Я не пью.