Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев

приехал. А вы далеко едете-то?

Она поставила ведра у обочины шоссе. Вода выплеснулась и тут же всосалась в сухую землю.

Я терпеть не могу спать с кем-то, а потому, поняв буквально, что с сыном, мол, на одну постель, испугался вдруг, почувствовав скованность, бросив взгляд вдоль длинного ряда притихших изб, ощутив острую тоску по свежему сену, по молоку, по уютности деревенского одиночества, спросил:

– А сеновала нет у вас, мамаша? На сеновале бы…

Женщина поняла мои мысли, взяла свои ведра и сказала с оттенком обиды:

– Сеновала нет, сынок, сын как раз двор и строит. А чем хуже в хате-то? В хате-то лучше, покойнее.

Что было делать? Нельзя пренебрегать ее гостеприимством, не хотелось, и, взяв под уздцы свой велосипед, скрепя сердце, я послушно пошел за нею. И тихий вечерний мир надвинулся на меня, обволок – я уже не был свободным варваром, я был проголодавшимся, уставшим с дороги путником.

За калиткой встретил нас классически сложенный, голый до пояса молодой богатырь, бронзовый, лоснящийся от пота, голубоглазый, русоволосый.

– Вот, привела тебе для компании, – сказала женщина. – Ночевать у нас будет. От самой Москвы на велосипеде едет.

– Васька, – сказал богатырь, приветливо глядя на меня, протянув руку. – Так ты правда от самой Москвы? – спросил он, когда я пожал его сухую и теплую ладонь.

– Почти от самой, от Серпухова. До Серпухова на электричке, – ответил я, и моя собственная рука и вообще все мое тело, только что казавшееся мне самому мускулистым и сильным, вдруг похудело сразу и стало не сильным, а просто – жилистым и выносливым. И не помогло даже то, что я ответил на следующий вопрос Васи:

– В Одессу еду. Через Киев, Житомир, Винницу…

– Ого! – удивился Васька. – И… на этом самом?

Он критически осмотрел мой транспорт.

– Да, на этом, – сказал я, чуть-чуть воспрянув духом.

– Ишь ты! – Вася уважительно посмотрел на меня и покачал головой. Ростом, он был чуть пониже меня, но уж больно хорошо сложен. – Купаться поехали? – предложил он, уже как хозяин и приятель одновременно.

– А далеко? – неуверенно спросил я, тут же устыдившись своей неуверенности.

– Не, недалеко! – бодро подхватил он. – На Жиздре. Десять минут на велосипеде! Хочешь посмотреть, как я двор строю? Пойдем! Я топор возьму, в избу внесу. И поедем.

Даже по его спине можно было хоть анатомию изучать, а такой загар редко встретишь и на юге. За избой шло настоящее строительство – сваи, свежеотесанная бревенчатая кладка, приторный запах смолы.

– И давно ты это? – спросил я, кивая на возведенные до половины стены двора.

– Не, два дня как приехал. Еще пару-тройку дней – и все. Отпуск за свой счет взял на неделю – матери двор к зиме надо. Одна она у меня живет.

– Быстро… – искренне удивился я.

Вася был явно доволен своей работой и моей похвалой.

– А ты чего на велосипеде-то? – спросил он весело. – Охота крутить? Купил бы мотоцикл…

Как я ни старался объяснить ему всю прелесть велопутешествия, именно вело, он не соглашался никак, хоть и поддакивал из приличия, – его широкую натуру, видимо, никак не прельщала такая маленькая скорость и надоедливое верчение педалей.

Чтобы достать топор, Вася вспрыгнул на кладку, мышцы его молниеносно напряглись, с топором в руках на фоне своей работы он был великолепен – вот такие люди, сметливые крепыши, строили хоромы русских князей.

– А где ты работаешь? – спросил я.

– На заводе, в Калуге…

– Ну и как, ничего?

– А… – Вася махнул рукой. – На жизнь хватает. Матери вот еще присылаю… Ну, поехали?

– Поехали.

– Сейчас, только у Любки велосипед попрошу…

Он спрыгнул на землю, ушел и через минуту явился передо мной, ведя за руль дамский велосипед.

И опять: куда делись усталость, голод? Мы с Васей наперегонки неслись к Жиздре – сначала по шоссе, потом по проселку, – я хоть и разгрузил свой велосипед, отвязав рюкзак, вытащив даже фляжку, оставив лишь запасные части, привязанные к раме, но все же старался ехать осторожнее, беречь – не хватало именно сейчас сорвать тормоза или поломать раму! – однако просто не мог очень-то осторожничать. Разве можно отстать от Васи, разве можно здесь, на единственном своем козыре, проиграть?! И мы неслись, не уступая друг другу, и, только почувствовав, что он поверил, я слегка сбавил скорость на проселочной дороге. Ему-то что, ему-то хоть сейчас выбрасывай поломанную машину, а мне еще до самой Одессы ехать…

Но Вася летел что есть мочи, с жестокостью юности, не принимая во внимание ни Одессу, ни сегодняшний велосипедный день, я все же не отстал, и мы наконец очутились на пустынном широком речном берегу, обрамленном кустами. Солнце село, быстро сгущались сумерки, вокруг не было ни души, и мы были в нескольких километрах от Каменки.

Что-то слишком уж долго мы ехали, причем довольно долго вдоль самой речки, – неужели нельзя было остановиться раньше?

Осторожно я снял свои брюки, на ремне которых болтался в ножнах охотничий нож, положил их на песок…

Я плавал посреди темной Жиздры, а Вася стоял у берега и намыливался с ног до головы, светлея пеной. Потом я тоже стал мылиться, стоя по пояс в воде. Как-то инстинктивно мы держались на расстоянии. Говоривший все время, пока мы ехали, Вася вдруг замолчал. На речке поначалу говорил по инерции лишь один я.

Раньше я никогда не купался в Жиздре, не видел ее, но слышал, что эта река очень рыбная. Я спросил Васю. Вася ответил, что не очень, – может быть, где-то в другом месте, но не здесь. Намылившись, Вася тоже бултыхнулся в реку, стал плавать, шумно плеская и фыркая, как большое и сильное животное, нырял, надолго скрываясь под водой, выныривал, отдуваясь, я тоже нырнул пару раз, но безо всякого удовольствия: темная, загадочная, непроглядная и непонятная вода смущала, тем более поздно вечером, а стало уже совсем сумеречно: пляж белел, но кусты слились в одно, друг с другом и с берегом.

Неприятная настороженность начала рассеиваться, как только мы оба вышли на берег. Вася дал мне свое полотенце, кожу пощипывало свежестью, портили настроение лишь комары.

Сев на велосипеды, – я так же, как и Вася, рискнул ехать без тапочек, босиком, чтобы обсохли и очистились от песка ноги, – мы уже медленнее поехали назад, с трудом различая дорогу. И, удалившись от мрачного места, вырвавшись из кустов на простор поля, оба вдруг, как по команде, заговорили наперебой, чувствуя радость недавнего купания, радость движения, – особенно хорошо заговорил Вася, начал рассказывать о том, как он побеждал на