Увертливый - Вячеслав Морочко

8.

Сил хватило только дойти до обочины. Теперь он почувствовал боль. И – какую боль! Кровь потихоньку остановилась, – набухшая штанина терлась о рану. Галкин сел, прислонившись к дереву. Когда подъехал Тони и, приблизившись, позвал, он с трудом разжал веки.

– Я слышал выстрелы. Вы ранены?

Где-то далеко внизу ухнул взрыв. «Я же выключил зажигание!? – удивился Петя. – Наверно, был сильный удар – взорвался бак».

«Что это?» – спросил Тони.

«Это война,» – одними губами ответил Петя.

– Я спрашиваю, что с вами?

«Пустяки, – объяснил Петр. – Кость не задета. Только вырвало чуточку мяса!»

Тони помог сесть в машину.

– Скорее к хирургу. Потеряно много крови!

– Опасно! Будут искать по больницам.

– Мы сделаем, чтобы никто не нашел. У меня тут поблизости есть практикующий врач.

– Я заплачу! Главное – чтобы они не разнюхали.

По дороге Тони дозвонился к доктору. А минут через тридцать Галкин уже забирался на перевязочный стол.

Пуля прошла по касательной, сняв кожу и проделав борозду в бедренной мышце. Пришлось накладывать шов. Но что это был за шов! У себя на родине о таких швах Галкин даже не слышал. Сначала по краям раны наклеили две полосы из самоклеющейся ткани, а затем застегнули, вделанную в пластырь застежку-молнию. И никаких тебе игл, никаких ниток, скоб, никаких мучений при снятии шва – взял отклеил пластырь и все. Как ему объяснили, это называлось «атразип». «Молния» защищала рану, но не касалась ее поверхности, позволяя тканям свободно дышать, тем самым, способствуя заживлению. Врач советовал два дня воздержаться от нагрузок и резких движений, а чтобы восстановилась кровь, побольше пить сухого красного вина. «Для этого случая могу предложить вам – свое.»

В течение часа Галкин отлеживался на кушетке у доктора, пока Тони ездил по магазинам искать для него новые джинсы. Старые (продырявленные и пропитанные кровью) пришлось выбросить.

До машины Галкин дошел почти не хромая. Этот день решил отлежаться. Попросил Тони купить кое-какие продукты, а вечером выполнить одно поручение и позвонить. Когда стемнеет, водитель должен был проехать мимо виллы Сильвестри с включенным приемником, настроенным на частоту маячка. Сигнал прослушивается в радиусе трехсот метров. Если маячок будет слышен, значит, он остался на вилле (либо – у Бульбы в воротнике либо сам по себе). Если маячок не будет прослушиваться, он или поврежден, или Тараса переместили в другое место. В любом случае, это даст хоть какую-то информацию.

Галкин вспомнил, что хотел позвонить в Питер, уточнить ситуацию. Но зазвонил телефон, который Петя изъял у Баркова в последний раз. Звонил Фабио собственной персоной. Каким-то образом он догадался, у кого сейчас аппарат. Впрочем, догадаться было не сложно: Галкин не первый раз изымал аппараты.

– Пьетро, это же – вы! Отвечайте! Почему молчите?

– Я уже говорил, меня зовут Паоло!

– Я помню. А Игорь утверждает, что – Пьетро.

– Ваш Игорь все перепутал!

– Ну, хорошо, пусть будет Паоло! Но вы разбили мою машину!

– А ваши люди стреляли в меня!

– Вы ранены?

– Синьор, Сильвестри, вы же видели кровь! Зачем спрашиваете?

– Хочу знать, что мне еще от вас ждать.

– Если вы не вернете заложника, вас ожидают серьезные неприятности.

– Интерпол?

– И это тоже.

– От вас зависит, когда и как ваш Бульба вернется домой.

– Опять торгуетесь?

– Хочу найти с вами общий язык.

– Какой может быть общий язык с человеком, берущим заложников?

– Ваш Бульба не заложник, а гость.

– Гость, которого усыпили, насильно лишили свободы, разлучили с семьей? Кстати, он такой же мой, как и ваш.

– А мы, между прочим, решили ему показать Флоренцию, а потом, может быть, и Венецию.

– Кто мы? Вы и ваш Игорь?

– Беру это дело в свои руки. Завтра должны прислать новую машину.

– Это меня не касается.

– Вам так плохо?

– А это вас не касается.

Галкин выключил телефон. Он рассуждал так: «Если бы Тараса обыскали и опять нашли телефон, Фабио наверняка похвастался бы. Впрочем, не обязательно. Сильвестри – очень хитер. Чтобы делать выводы, надо хотя бы дождаться звонка от Тони».

Но Петр не дождался, позвонил сам: «Извините, Тони, это опять я. Хочу попросить, когда будете там проезжать, обратите внимание, стоят ли перед домом машины, и если стоят, то какие. Конечно, если будет видно с дороги. Ни в коем случае не приближайтесь. И вот еще что: постарайтесь запомнить, какие окна, и на каких этажах будут светиться». Тони пообещал обратить внимание и запомнить.

Галкин передумал звонить в Питер: достаточно было того, что звонил Бульба. А его могли снова не так понять. Оставшись один, весь этот день Петр распивал, купленное у доктора вино. Не потому что оно ему нравилось, а как говорится, «для пользы тела», чтобы, по совету доктора, восстановить кровь. Вообще-то он пил очень редко и в исключительных случаях, если были повод и компания. Сегодня он выпил довольно много – в общей сложности, за пол дня – две бутылки. Сначала было даже приятно. Но потом – опротивело. Слабое вино не пьянило, не веселило – от него, просто, мутило и с непривычки поташнивало. Кроме того, он выпил пару йогуртов, вскипятил, по обычаю русских туристов кипятильником чай и придремал в кресле. Проснувшись, – почувствовал себя одиноко и неуютно. Рана не то чтобы очень болела, а как-то неприятно зудела. Только теперь он почувствовал накопившуюся усталость. Хотелось раздеться, лечь и уснуть, но надо было дождаться звонка.

Он вдруг понял, чего ему не хватало, – музыки. Он уже несколько дней не слышал хорошей музыки. Она, как и литература, как поклонение невыразимо прекрасной безымянной женщине, была одной из его религий. Он не был ни фанатиком, ни ортодоксом, ни фундаменталистом, не придумывал себе никаких постулатов и заповедей, просто, когда, закрутившись, иногда забывал причаститься магии звуков, а заодно помолиться священному образу (своему чуду), то впадал в состояние близкое к асфиксии. Удивительно, что именно в этом городе жили до него два гения, исповедовавших ту же «религию», о чем и открылись миру, увековечив имена своих жриц.

Галкин включил телевизор (впервые в Италии), надеясь услышать итальянскую музыку, но увидел Сильвестра Сталлоне. Правда, он тоже был итальянцем, но ни к Италии, ни к музыке отношения не имел. Шел импортный триллер.

Тут зазвонил телефон, – пришлось «ящик» выключить. Это был Тони. «Buona sera, Тони, ну как там дела?» – спросил Галкин.

– Buona sera, Паоло, дела такие: сигнал от радиомаяка есть. Никаких машин перед виллой не видно, на нижнем этаже горит свет за стеклом парадного входа и в одном окне рядом, на среднем этаже светятся почти все окна, на верхнем – одно (крайнее справа). Это – все. Как вы себя чувствуете, Паоло? Какие планы на завтра?

– Вы знаете, я выпил две бутылки вина те, что приобрел у доктора – голова ничего не соображает и немного мутит.

– Извините, Паоло, вчера мне было неудобно сказать, этот доктор хорош, как врач, но как винодел – ниже среднего. У нас тут много любителей и каждый считает себя знатоком. Если б вы выпили рюмочку-две, вы бы ничего не почувствовали, но после двух бутылок качество сказывается.

– Тони, о планах на завтра поговорим утром. Мне надо выспаться. Я позвоню вам сам.

– Тогда, до завтра!

– A domani!

9.

Он хорошо выспался. Бедро не болело. Голова была свежая. Проделав легкую зарядку и, стараясь не мочить ногу, ополоснулся под душем. Спустился в буфет, съел включенный в стоимость номера завтрак: хлеб масло, сыр, кружок колбасы, печенье, кофе со сливками. Поднялся к себе и только тогда позвонил Тони.

– Buongiorno, Тони!

– Buongiorno, Паоло! Как себя чувствуете?

– Отлично!

– Benissimo! Ну, что вы решили?

– Тони, я хотел спросить… Там, кругом – горы, вернее холмы. Не найдется ли в округе вершины, с которой можно увидеть виллу, как на ладони? С помощью оптики, разумеется.

– Мне кажется есть. В километре восточнее деревни Фьезоле перед карьером находится возвышенность. Только надо проверить, как туда добраться, и что реально оттуда видно. Кстати, у меня есть хороший бинокль.

– Ну, вот и прекрасно! Но сначала вы опять отвезете меня на вокзал. Я хочу сделать несколько звонков так, чтобы не «засветить» номера.

– Понимаю. Так я еду?

– Жду.

Оставив Тони на площади, он прошел в застекленную призму вокзала, разыскал таксофоны. Кровь яростно билась в висках, как будто он подвергался опасности. Такое сердцебиение само по себе представляло опасность. Сделав все, что надо, он набрал номер и только просил себя: «Ну довольно! Сколько можно!? Возьми себя в руки!» Потом сказал в трубку: «Здравствуйте, я – тот, кто два дня назад вас спрашивал о Тарасе. Он сейчас во Флоренции на вилле Сильвестри».

– Знаю.

– Значит, он сам вам звонил! Вы в Питере?

– Приехала на минутку взять вещи. Через час улетаю.