Декабрь-91 год. Моя позиция - Михаил Сергеевич Горбачёв

меня – хоть трава не расти.

– Эти Ваши слова я помню.

– А есть ли еще другой случай в истории, чтобы человек, получив власть, сам же ее и отдал?

– Это-то к Вам и притягивает. Как любая загадка природы.

– И я предполагал, что все так и будет. Потому что эту систему я знал изнутри. Все-таки я почти десять лет проработал первым секретарем крайкома партии. Мне говорят, касаясь путча: «Горбачев что-то скрывает». А я и не собираюсь все рассказывать.

– Да-да, Вы эту загадочную фразу повторили несколько раз.

– И все думают: да что же он знает такого?

– А что все-таки?

– Систему! Систему, которую изучил изнутри.

Да, я знал эту систему, в которой партийная машина сплелась с КГБ, с правительством, с другими органами государственной власти. И должен был действовать исходя из этого. Жил ли во мне страх перед КГБ? Нет, страха не было. Если бы я их боялся, то ничего не смог бы сделать. Но я знал их силу! И то, что теперь могу сказать, тогда, раньше, сказать бы не мог. Я должен был их переиграть.

Нигде в истории тоталитарные, диктаторские режимы не опирались на тоталитарную собственность. Только у нас! Все остальные существовали при частной собственности, а это уже совсем другое. Поэтому и задача, которая встала перед нами, была абсолютно новая.

А еще страна – многонациональная, отягощенная множеством проблем. Плюс страна огромная. Плюс еще подавление инакомыслия (но это уже характерно для всех тоталитарных режимов) и политическая монополия на идеи. Все это надо было реформировать. Можно ли было так просто прийти к демократии, используя лишь один рычаг – гласность, слово, а не силу?

Я задал своему собеседнику этот вопрос, и у нас последовал такой диалог.

– Может быть, – сказал Щекочихин, – наш путь от тоталитарного режима к демократии лежит через тоталитарный режим?

– Возможно, авторитарный, – возразил я.

– Как в Грузии?

– Там, я считаю, аномалия. На пятом съезде народных депутатов я подошел к депутации Грузии и спросил, что же у них там происходит. Мне ответили «Михаил Сергеевич, не вмешивайтесь. А то и вас испачкают грязью… Мы сами разберемся». Я считаю, там тяжело. Эта ситуация ненормальная для грузинского народа – умного, талантливого, демократичного… Я все время вспоминаю Мераба Мамардашвили, с которым мы не только учились вместе, но и ходили в одну комнату в общежитии, где жили наши будущие жены. Мераб – это величина не только в философии. Это был человек нравственный.

Тут Щекочихин рассказал, что незадолго до того к ним в редакцию пришел грузинский парнишка, студент, которого в Тбилиси выгнали из института за митинг, организованный в память Мераба. Меня поразил этот факт (последующие события в Грузии показали, насколько далеко там зашло дело). Хочу подчеркнуть: с самого начала я стремился удержать процесс преобразований в мирном, демократическом, конституционном русле.

– В мой замысел входило, – говорил я, – чтобы впервые за всю многовековую историю страны поворотный этап пройти без крови.

– Но крови-то много и сейчас!

– Знаете, я вам прямо скажу, до большой крови еще не дошло.

– А может дойти?

– Надо все сделать, чтобы не дошло. Поэтому моя задача – продвигать демократические процессы, и самое главное, чтобы в эти процессы включился народ. Да, сегодня трудно с одним, с другим, с третьим, но нельзя потерять то, к чему мы так долго рвались и не могли прорваться. То есть к этому кислороду, к духовной свободе, к политической свободе – тому, с чего начинается по-настоящему человек. К той атмосфере, когда воплощаются в жизнь ценности, принципы, при которых человек реализует себя как личность. Да, нужен порядок, но не тот порядок, которого хотели гэкачеписты. Нет, люди уже не хотят расстаться с тем, что обрели.

– Хотя, конечно, ностальгия сейчас колоссальная по прошлому. То ли от усталости, то ли от совершенно пустых полок в магазинах.

– И от того и от другого. В Иркутске я увидел, что запас терпения у людей кончается. И тем не менее я чувствовал движение их душ, видел, что люди осознают весь груз ответственности, который лег на плечи президента.

Мы были заряжены на перемены

Разговор зашел о поколении «шестидесятников». Чувствую ли я себя человеком из этого поколения? Я ответил – да. Каждое поколение несет на себе отпечаток своего времени. Тем более поколение, сформировавшееся в эпоху общественного перелома, какой была «хрущевская оттепель». Мы все-таки хлебнули основательно от старого, сталинского. Но в этом поколении, вы заметьте, есть и определенное понимание ценностей жизни предшествовавших поколений. У нас нет пренебрежения ни к судьбам отцов, ни к судьбам дедов. Мы знали и знаем, какую страну они переделали. Я ведь помню довоенную жизнь и наш быт! В университет ехал поступать – одна спортивная рубашка с короткими рукавами да один пиджак. И все. Хотя отец механизатор, я механизатор, и мать работала – а жили нищенски. Вот она жизнь была. Но я не ощущал себя нищим и вообще чувствовал себя прекрасно.

– Может быть, потому, что вы считали: одна рубашка – это норма?

– Да нет, все было – и плохое и хорошее. У меня такая судьба, что все было. И 37-й год проехался по нашей семье.

– Вы имеете в виду своего деда?

– Да, деда. А другого деда привлекли к суду за то, что он не выполнил план весеннего сева. А был 33-й год, голод на Кавказе, из шестерых его детей трое умерли. Это все было время безрассудной жестокости и жуткого неуважения к человеческой жизни. То есть все было не так просто, и все это во мне.

Конечно, идея радикальной перестройки пришла не сразу, не вдруг. Во время одного из последних декабрьских интервью (американской телекомпании 18 декабря) зашла речь о том, с чего все началось. Мне напомнили, что я как-то сказал: «Есть вещи, о которых я не хочу, не могу говорить». Не настало ли время все сказать? Но я вовсе не хотел наводить какой-то туман, напускать на себя загадочность. Просто нужно время, чтобы еще многое обдумать, поразмыслить.

Мы находимся в такой ситуации, когда история ускорила свой ход, и как ускорила! Каково же положение политика в этой ситуации? Представьте: вот течет горячая сталь, поток стали. Мы должны в какие-то желоба направить раскаленный этот поток и как-то удержать его, чтобы он не разлился, не спалил и не снес все.

Нам, политикам, не хватает времени для того, чтобы основательно вернуться к истокам процессов и корням тех или иных явлений. И кроме того, конечно, я