Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова

чего, — сдавленно сообщила я.

— Это правда?

— Нет.

— Понятно. Найду его, не переживай.

— Спасибо.

Когда я врала Стасу, не могла подумать, что он использует это по-своему. Это теперь становилось понятным, что он решил не терять даром времени и спасти ребенка, рискуя собой. Стас был уверен, что потери понесет он в любом случае. А еще он мне верил.

Только в груди вдруг потеплело, а сердце споткнулось и забилось уже спокойно. Будто коснулся его кто-то, согрел и пообещал, что все будет хорошо…

— Стас… — позвала я в тишине, хватаясь за ребра.

— Ива Всеславовна, — влетела в раздевалку медсестра, — Игорь Андреевич вас срочно зовет…

***

Он выстрелил в ту секунду, как я кинулся на него. Второй отшатнулся и упал, будто его кто-то сложил. Я рухнул следом, чувствуя, как в груди разливается знакомая пустота и стремительно заполняется жгучей болью.

— Стас?! — рявкнул вдруг кто-то рядом.

Горький. Вовремя, ничего не скажешь.

— Ну вот теперь тебе можно сунуться, — усмехнулся я.

— Идиот, — выругался он.

— Марк! — просипел я, когда он принялся меня осматривать. — Мой волчонок где-то тут, он кричал.

Давид бросил меня, выхватил мобильник и поднялся на ноги. Слышал, что параллельно вызывал помощь, а на фоне его брани скулили волки — не все отбросили копыта от моей расправы, успели обернуться и спасти свои жизни. Мелькнула мысль, что, может, и Ветлицкий порадует вторым шансом, и я все же спущу с него шкуру живьем. Я криво усмехнулся этой мысли, чувствуя, что как-то дышится все легче. И будто умирать я вовсе и не собираюсь. Оборачиваться — тоже. Сердце только сбивалось в груди, барабанило с надрывом, но останавливаться не собиралось.

— Сидеть тут, я сказал! — орал Горький на ползающих в ногах волков. — Все задницы прижали к земле! Оставаться на месте!

Я перевернулся на живот и тяжело сел. Может, пуля прошла вскользь?

— Марк жив, — вскоре сообщил Давид и бережно опустил пацаненка без сознания рядом. — Скорее всего черепно-мозговая…

Я потянулся к нему:

— Марк, держись…

— Это было глупо, Стас, — раздраженно вставил Горький.

— Зато у ребенка есть шанс. И ты не хуже меня знаешь, что слухи о твоем участии в судьбе моего приюта долго бы сдержать не удалось. Неизвестно, кто покровительствовал Ветлицкому.

— Зато есть шанс узнать.

— Он жив?

— Обернулся, но валяется без сознания. Я его стреножил.

— А говоришь, глупо. Хрен пристрелишь гниду… Скорая едет?

— Куда тебе попали? — вдруг тревожно потребовал Горький и дернул меня за плечо, вынуждая выпрямиться. Я опустил взгляд себе на грудь. Дырка на футболке была. Рана от пулевого — тоже. Кровь растеклась по ткани, но будто уже остановилась и запеклась. Давид напряженно сощурился на рану, а до меня дошло… Внутри все снова похолодело, а в области сердца сковало льдом. Я больше не чувствовал сердцебиения, которое раздражало все это время.

— Звони Игорю!

Глава 11

Все было дерьмово.

Игорь оперировал, как дьявол. Я еще не видела его таким. Казалось, он только убрал руки от одного сосуда, а уже прижигал другой. Команды звенели в раскаленном от напряжения воздухе операционной, и даже у меня от них противно подрагивали ноги. Каждый боялся лишний раз вздохнуть. И все понимали — эта операция для отца Игоря будет последней.

— Еще крови!

— Давление падает…

— Фибрилляция. Будет остановка!

— Заряд!..

— Есть пульс!

Я видела, как льется пот ручьем со лба Игоря. Наверное, ни в кого он еще так не вцеплялся. И понимала, что именно мне предстоит уговорить его отступить. Но мне было страшно.

— Что там со Стасом? — глухо поинтересовался он, пристально глядя в раскрытую полость.

— Горький обещал, что найдет его, — сдавленно сообщила я.

Все ждали, не откроется ли нового кровотечения. Последнего. От запаха крови тошнило все сильней. А когда перед глазами вдруг потемнело, я только и успела, что отшатнуться от операционного стола. Кто-то вскрикнул, и все смешалось в кровавом калейдоскопе. Взвизг приборов, обозначивших новую остановку сердца, донесся до меня откуда-то издалека, а грудь вдруг как-будто прошило раскаленным ножом…

— Ива!

— Игорь! — вскрикнула я, и пол окончательно ушел из-под ног, голова закружилась и наступила темнота.

***

Игорь трубку не взял. И невозможно было выяснить, что там вообще в больнице происходит. Но ясно было, что ничего хорошего.

— Как он? — нетерпеливо поинтересовался я у врача, осматривавшего Марка в карете скорой.

Тот стонал, глядя на нас мутным взглядом.

— Нужен рентген, пока что сложно сказать, — хмурился доктор. — Вы — отец?

— Опекун.

Меня тоже осмотрели. От пулевого осталась только царапина, будто в меня не выстрелили, а пырнули чем-то не особенно острым. Все, что мне осталось — лишь тупая боль в ребре.

— Стас, — улыбнулся Марк разбитыми губами, наведя на мне резкость.

Крепко твари его уделали. Кроме травмы головы на нем было не счесть синяков и царапин.

Я взял мальчишку за руку:

— Ты — молодец, мелкий. Все будет хорошо.

Он судорожно кивнул.

— Наши как?

— Все живы.

— Везем! — скомандовал доктор, и я выпустил руку Марка, пообещав, что мы скоро увидимся.

Когда Горький организовал работу своих оперативников, мы прыгнули в машину и помчались в Москву. Только чувство, что никуда уже не успеть, наполняло грудь холодом, будто вместо бьющегося сердца у меня теперь дыра. И было странным образом не согреться.

— Не дозвонился? — поинтересовался я.

Закралось подозрение, что Давид уже что-то знает — уж слишком выразительно он давил на педаль и стискивал руль.

— Ива в критическом состоянии, — процедил, не глядя на меня.

Тусклый свет города вдруг стал слишком ярким, и я зажмурился, для надежности спрятав лицо в ладонях. Но стоило оказаться в темноте, сразу увидел ее. Картинки наших с Ивой нескольких дней замелькали калейдоскопом, рождая приступ мигрени. Только все перестало крутиться, и я отчетливо увидел, как Ива стоит с сигаретой на крыльце Горького. В ошметках тумана, бледная… Будто докурит и шагнет за забор…

И, главное, никого тут не обвинить, как я привык. Ну, разве что самого себя в том, что поверил ей. Хотя, может, и она не знала всех последствий… Но в это